Отказ

Выйдя в пустынный переулок, они начали тренировку. Через некоторое время девушке стало казаться, что эта схватка для Горгия первая после ранения. Он двигался так, словно не вполне свыкся с изменившимся ростом и длиной конечностей. Щадить его Ольга не собиралась и вскоре радостно объявила:

— Ты убит.

— Угу, — согласился Горгий. — Молодец, Белка.

— Попробуем снова? — невинным тоном спросила Ольга. — Я же съела два куска.

Рассмеявшись, Горгий отсалютовал ей мечом и встал в боевую стойку. На этот раз он двигался менее скованно, так что Ольге пришлось попотеть, уворачиваясь и делая финты.

Пока она металась по мостовой, ей стало казаться, что из выходившего в переулок кухонного окошка на них кто-то смотрит. Наконец поединок закончился победой Ольги. Взмокший Горгий поздравил её и назидательно произнёс:

— Вот что значит растренированность, Белка. Не пропускай занятий, иначе то же будет и с тобой.

— Ага, — кивнула Ольга и деловито спросила: — Можно, я оставлю мечи у тебя до следующего раза?

Про себя она думала: «Восстанавливай форму, командир. Хватит валяться на диване». Горгий только рукой махнул. Истолковав это как разрешение, Ольга прошла в тёмную гостиную и оставила мечи на журнальном столике. Гор потом уберёт их. В комнате пахло лилиями, букет из них стоял в вазе на письменном столе.

Странно, как Ольга умудрилась не заметить его, когда заходила в гостиную до тренировки? Не мог же букет появиться ниоткуда, ведь в квартиру Горгия мимо тренирующихся никто не проходил. Размышляя об этой загадке, Ольга выглянула в прихожую, попрощалась с Гором и ушла домой.

***
Из прихожей Горгий отправился смывать пот в ванную. Несколько минут спустя он, полуголый, вошёл в гостиную и застыл — ночное зрение осталось с ним, и сейчас бархатная тьма не скрывала очертаний стройной фигуры у противоположной стены. Высокая женщина, выше него. Благоухание нового букета в вазе смешивалось с запахами жасмина и сандалового дерева — знакомый восточный аромат.

Из темноты раздался приятный женский голос, говоривший на давно забытом людьми языке:

— Добрая девочка. И упорная — не оставляет тебя.

— Полагаю, исключительно из чувства благодарности.

— Её ты не гонишь, как остальных.

В воздухе повисло невысказанное «и меня».

— Несколько раз хотел это сделать, но не могу обидеть ребёнка. Она прикрыла мне спину.

— Милый ребёнок, — задумчиво повторила гостья, и, подойдя поближе, так что ещё сильнее повеяло ароматом её духов, произнесла уже по-английски:

— Гор, может, ты вернёшься во дворец? Сколько можно сидеть в этой тесной норе? Твои покои свободны, Фарадж пользуется только рабочим кабинетом. Там тебе будет удобнее.

— Это жильё меня устраивает. Во дворце слишком шумно и многолюдно.

— Упрямец! — вздохнула женщина. — Отец сказал, что рано или поздно сила вернётся к тебе. Почему бы не дождаться этого в комфортной обстановке?

— А твой отец не сообщил, при каких условиях это произойдет?

— В подробности он не вдавался.

— Тогда знай: Лабиринт примет в жертву мою кровь и вернёт силу, когда я стану мёртвым Стражем. Я уйду служить вниз, и мы увидимся разве что в день Последней битвы.

Тихо ахнув, женщина бросилась к Горгию, обвила его массивную шею руками и поцеловала. Он стоял безучастно, не отвечая на ласку, и гостья отпрянула, прошипев что-то сквозь зубы. Отодвинувшись, она спросила:

— Почему ты отталкиваешь меня?

— Мне не нужна твоя жалость. После всего, что было.

— Это не жалость! Ты тот же Гор, пусть и в другом обличье. Я была моложе Белки, когда впервые увидела тебя таким, и это не помешало мне любить.

— Это случилось очень давно. Я уже сбился со счёта, сколько раз мы с тобой сходились и расходились, и перестал чувствовать боль. Теперь не причиняй её другим. Ты же сейчас с Кебехсенуфом?

— С Дуамутефом.

— Вот и оставайся с ним. Не надо меня утешать. Перед тобой не тот человек, которого ты знала. Я выгорел, лишился сердцевины, как трухлявое дерево. Не осталось ничего кроме воспоминаний, а их я тебе предложить не могу.

— Считаешь, что воспоминания нужны той девочке, Белке?

— По крайней мере, глядя на неё, я не жалею об ушедших счастливых часах. С ней спокойно.

Отступив ещё на шаг, женщина воскликнула:

— Зачем ты заживо хоронишь себя?!

— Готовлюсь сойти вниз, — прозвучал ответ. — Прошу, оставь меня в покое.

Глаза женщины сверкнули золотыми искорками. Гордо вскинув голову, она произнесла:

— Ухожу. Вернусь, когда отдохнёшь и возьмешь себя в руки, — и, чуть потише. — Может, ты неправильно понял отца. Надежда должна быть!

Ей ничего не ответили. Молчание застыло в воздухе ледяной стеной, и искры в глазах женщины угасли. Она глубоко вздохнула и исчезла, а Горгий вытащил из бара бутылку коньяка, намереваясь напиться и ни о чём не думать.