Медный зайчик (из незавершённого)

Начальник цеха, Иван Андреевич Хоботов, был раздражён, а, вернее сказать, взбешён. Раскрасневшееся широкое лицо, украшенное струйками стекающего со лба пота не сулило ничего хорошего. Напухшие глаза тем не менее гневно блестели. Так, вероятно, блестят глаза у хищного зверя, приближающегося к заведомо обречённой жертве (например, переломавшей все конечности). Казалось, что у Хоботова сейчас же изо рта забрызжет пена, а на руках отрастут стальные лезвия-когти. Рабочие, кто успевал, молниеносно ретировались за противоположные углы своих станков, либо в курилку (даже не исключая некурящих). Те же, кто не успевал смыться, начинали зеленовато бледнеть и виновато заикаться не в тему и не по делу. Но, как ни странно, всех их Хоботов агрессивно игнорировал, целенаправленно приближаясь безжалостным ураганом к станку слесаря. Сам слесарь, как назло, отсутствовал.

Хоботов остановился у станка, нервно переминаясь с носков на пятки в своих пыльных сандалиях и постукивая крепко сжатым кулаком по облезшему электрическому щитку. Нарисованная на щитке красная молния-стрелка, казалось, выскакивала из-под стучавшего кулака, на порядок увеличивая концентрацию агрессии, активно витающую едким облаком вокруг начальника цеха. Зубы Хоботова злобно и тяжко поскрипывали.

– Где этот? – тявкнул он в сторону не успевшего спрятаться за станками рабочего, пытаясь выяснить местонахождение слесаря.

– Дык… это ж… на обеде ещё… – запинаясь, промямлил нерасторопный рабочий.

– Ах, вон оно как! – почти пролаял начальник цеха. – Ну, он у меня! Ну, я его!

После этих слов Хоботов обратил свой горящий адским огнём взор к поверхности пола у самого станка и сам переменился в выражении лица сразу же процентов на девяносто. Его глаза горели, но уже другим, алчным огнём, сам он сел на корточки и дрожащей рукой с трепетом погладил свежие и толстые доски, прибитые к полу. Лицо его полностью побледнело, но струйки пота продолжали стекать у него со лба. Рот у Хоботова произвольно открылся и даже язык слегка вывалился наружу.

– Иван Андреич! Вы меня искали? – неожиданно прогремел громкий и бодрый голос слесаря Семёныча за спиной у Хоботова.

– Искал… Да, искал… – тихо и задумчиво протянул начальник цеха, – искал… это точно…

Хоботов в течение нескольких секунд сохранял определённо отрешённое от этого мира состояние. Его глаза слегка скосились к переносице и смотрели в никуда. Из всё ещё открытого рта на немытый пол начинала уже капать слюна. Но, когда какой-то неведомый переключатель в голове у Хоботова вернул разум хозяина в сознательное состояние, и глаза обрели свою гневную ясность, начальник цеха спокойным и холодным голосом спросил, обращаясь к внезапно объявившемуся слесарю:

– Что это? – дрожащий палец Хоботова с переменным успехом указывал на прибитые к полу доски.

– Ды как это?! – слегка раздражённо прогудел слесарь Семёныч. – Как будто уж первый раз?! Третий раз уж за месяц, Иван Андреич… Дырка, вот это что…

– Дырка… – задумчиво промямлил начальник, глядя в глаза какому-то запуганному рабочему, случайно пробегавшему мимо и по причине этого взгляда скользнувшему по полу и сильно брякнувшемуся об этот пол. – Дырка в этот… параллельный?

– Нет! В перпендикулярный! – съязвил Семёныч.

– Ты мне тут брось это! – опять завёлся Хоботов. – Хамить не смей! А то, что третий раз, знаю и без тебя!

Действительно, неожиданные проходы в параллельные миры открывались до этого уже пару раз на территории завода, и с каждым разом они обнаруживались всё ближе к хоботовскому цеху. Первый раз такая аномалия появилась у самой заводской проходной, точнее, уже за ней, на территории завода. В тот раз из дырки полезли нелепые насекомые, как будто бы сделанные из бумаги. Не успев удалиться и на полуметр от места, откуда выползали, они воспламенялись как спички и в панике ползли обратно. В итоге где-то в их параллельном мире уже полыхал огромный и жестокий пожар, о чём можно было судить, наблюдая клубящиеся тучи дыма, вырывавшиеся из дырки. Затем, наспех сформированная «Служба По Аномальным Мирам» (СПАМ), полдня запаивала дырку и закрывала проход, настойчиво посоветовав заводским ротозеям навсегда забыть об этом «параллельном мире», как и обо всех параллельных мирах, как таковых. Заводские ротозеи нахмурились, но забыть клятвенно пообещали. Но буквально через несколько дней новая дырка открылась, и не где-нибудь, а, как ни странно, посреди цехового туалета. Из прохода тихо и осторожно вылез человек в сером плаще, серой шляпе, серой повязке на лице и в чёрных перчатках. Шокированные заводские ротозеи тут же побросали работу и стали наблюдать, как «серый человек» подходил к каждому писсуару и унитазу и молча стоял над ними ровно по 37 минут, скорбно склонив голову. Потом незнакомец из другого мира отошёл в угол туалета и стоял там уже 49 минут, так же скорбно склонив голову и опустив руки по швам. После этого «серый человек» тихо и осторожно удалился обратно в дырку и сам аккуратно уничтожил проход. СПАМ недоумённо жал плечами, а туалет абсолютно никто не посещал примерно в течении двух недель, что вызывало определённого рода неудобства относительно слаженной работы цеха. Но вот вроде бы всё и успокоилось. И на тебе! Пытливый слух Хоботова смог уловить взволнованные беседы языкастых рабочих цеха о том, что под рабочим станком слесаря Семёныча открылась новая дырка, и оттуда выскочил ни зверёнка, ни игрушка, а… невесть что из драгметалла.

– Да я сам туда чуть было не шагнул, – продолжал тем временем возмущаться слесарь, – она как раз под ногами как раздвинулась – еле успел отскочить!

Начальник цеха лукаво прищурил оба глаза:

– Ну и что же на этот раз повылезало из дырки? Ведь ты же помнишь, каждый раз что-то да повылезает – то птички бумажные, то человеки туалетные…

– Да не, – Семёныч даже усмехнулся и громко закашлялся, красочно смутившись при этом, – зайчик. Маленький такой жёлтый зайчик выскочил оттуда.

– Ну, так и где же он, этот твой желтушный зайчик? – нахмурился Хоботов. – Сожрал ты его что ли?

– Да, как же! Сожрёшь его! – активно краснея, бормотал рабочий. – Он же твёрдый, ну, точно из меди. Заготовки начал у меня грызть, ну, я его – в охапку и домой. Тяжёлый, гад!