Клякса

(если что по логике будет смущать, говорите, дорогие друзья)

Поздним вечером, ясным и слегка ветреным, фонари на главной улице Туона были экономно притушены, отчего казалось, что студенческий город вымер или готовится к зимней спячке. Один ленивый дружинник прогуливал свою кобылку от Северных до Южных ворот, но такие неспешные постукивание копыт только добавляли общей сонливости.

Здание административного корпуса, почерневшее, усталое, обиженное, теперь походило на гигантского окаменевшего кьяка, что припал к земле, желая закопаться поглубже. Кто-то из историков древнего мира предполагал, что так и случилось. Оскорбленные белым всепоглощающим огнем, упавшим во время катаклизма из заоблачных высот, могучие кьяки сложили крылья и каменными глыбами пали в землю — в вечную спячку — прочь от беды, от человека, творящего противный природе беспредел...

Тем вечером административный корпус очень напоминал такого окаменевшего кьяка, единственным желтым глазом-окном следящим за вечерними тайнами университета.

Ректор Фельц жег в своем кабинете большую настольную лампу. Ему нравилось чувствовать себя единственным живым существом во всем огромном трехэтажном здании администрации, с его длинными широкими коридорами, узкими служебными переходами, с великолепным концертным залом, каморками с праздничным реквизитом, личными кабинетами преподавателей, секретариатом и тремя лекционными аудиториями, принадлежащими факультету архивистики, на котором он сам преподавал мифологию древних народов сутулым от многолетнего сидения за книгами аспирантам.

"Вот так-то... вот так... — мысленно обращался ректор к памятнику Имира Фалерса. — И после буду расхаживать здесь ночами эдаким вездесущим занудливым призраком. Хехе..."

Желтая лампа на столе перед ректором освещала папки с докладами коменданта. Этот поджигатель вел бумаги с по военному щепетильной точностью, датируя каждый лист. Ректор читал, и происходящее в Туоне во время его отсутствия разворачивалось перед воображением господина Фельца в картину жуткой, но весьма увлекательной истории, оставшейся без должного финала, который комендант в силу объективных, но немыслимых обстоятельств законспектировать не успел. Финал был написан другим человеком, знакомым ректору Фельцу лично. Член королевского совета, носитель Малой Печати, Улен Лёнгран, обладающий просто-таки магической способностью появляться в нужном месте в нужное время, кратко, но емко представлял трагический исход произошедших событий. Далее шли уже написанные секретарем Алоиза скупые доклады о том, что гвардия покинула университетский городок, об организации добровольной дружины, прибытии первых преподавателей, ограблении, возвращении капрала Бабули, и о совершенно необъяснимом несчастном случай с одним из членов добровольной дружины... О последних событиях ректор уже знал по докладам своего секретаря, вернувшегося в должность после отбытия Чанова. Все было предельно ясно, однако же крайне странно.

Конечно, эти обормоты при желании кого угодно до срыва доведут...

Например этот... Э.Травинский

Хм. Травинский.

Старичок поерзал в кресле.

Господин Фельц гордился тем, что обладал отличной памятью на лица и имена. Он помнил всех своих студентов, старых и новых, и помнил, что Э. Травинский в прошлом году частенько мелькал в ведомостях. Иногда в дублированном виде. Фельц еще раз внимательно перечитал доклады, уже пристально перебирая фамилии. Студенты эти Травинские фигурировали чуть ли ни в каждом списке наказуемых Чановым, парой и по одному... Их было двое, два брата. Фельц вспомнил.

Однако желание ерзать в кресле никуда не делось. Фамилия эта «Травинский» всплывала из более далеких времен, просто-таки билась в памяти, никак не желая становиться зримым образом ее обладателя. Ведь был же еще один Травинский... Был.

Ректор встал и, прихватив лампу, поплелся в соседнюю комнату, где в сейфе под замком, ключи от которого были только у него и у его секретаря, хранились личные дела числящихся на настоящее время студентов.

Папки братьев он легко нашел в алфавитном каталоге.

Эмиль Травинский.

Дата рождения — 3 мая 306 года

Мать — Мирьям Авадес

Отец — ... неразборчиво. Какая-то черная клякса.

Опекун — Теодор Травинский — гвардии капитан, ветеран Роанской войны.

Место проживания — Фьюн-гавань, Долина Зеленых Холмов

Год поступления — 320 от восстановления.

Факультет — музыкальный, инструмент — флейта...

Оценки...

Хм, оценки такие, что прямо хоть в рамку над кроватью вешай. Правильный мальчик, из хорошей семьи. Даже странно, что не лучшим образом привлек внимание коменданта.

Ректор перевернул страницу.

Характеристика была написана слишком мелко, Фельц решил почитать завтра, при дневном свете и открыл вторую папку.

Эрик Травинский

Все тоже самое.

Дата рождения — 3 мая 306 года

Мать — Мирьям Авадес

Отец — ооо!... снова черная, длинная как червяк клякса...

А вот это уже любопытно... Ректор не стал смотреть оценки и характеристику второго Травинского, а поднес обе анкеты ближе к свету, спустил очки на переносицу и внимательно присмотрелся к взволновавшей его детали.

Не просто клякса. Имя и должность отца студентов были тщательно вымараны из обеих анкет черным канцелярским корректором.

Очень, очень любопытно... И неприятно странно. Две одинаковые анкеты, из которых чьим-то, явно не его приказом, исчез родитель мальчиков-музыкантов.

Ректор Фельц сунул папки под мышку и запер сейф. Травинский... Флейтист....

Уже при входе в свой кабинет, Фельц наконец-то вспомнил мальчика, играющего с оркестром на празднике середины зимы. За всем этим военным переполохом будто бы очень давно было. Травинский. Ужасно высокий, кучерявая голова, чуть сутулый... А вспомнив этого мальчика, ректор мгновенно вспомнил и то, почему он его вспомнил...

Был, был такой же высокий юноша... очень давно... лет эдак... двадцать, может, назад. И тоже флейтист. Отхватил Кубок Солнца на королевском конкурсе... Как же его звали? Того... Зарек... Илис...

Фельц понял, что не уснет. Он вернулся в кабинет, накинул на плечи плащ, взял из сейфа запасные ключи от Главного архива, где хранилось вообще вся история жизни Туона, и, подумав, прихватил с собой желтую лампу.

Спустившись по свежей заплатанной лестнице со всеми предосторожностями, ректор вышел из здания администрации, как из пасти черного кьяка и, освещая себе лампой путь, засеменил через арку в сторону здания Главного архива, расположенного возле столовой.

Тяжелая, обитая металлическими скобами дверь архива была приоткрыта, из нее на мостовую падала полоска приглашающего света.

Значит, господин Азовский вернулся-таки с последним дилижансом и так же как ректор сразу пришел домой — к месту службы.

Господин Фельц сам себе улыбнулся и вошел внутрь. В небольшом помещении перед входом в зал с каталогами были брошены вещи — чемодан, саквояж, на котором боком — помятая дорожная шляпа и трость. Арчи Азовский возился над папками стоя спиной ко входу. Его костлявые плечи двигались вверх вниз точно бы он совершал дыхательные упражнения.

— С возвращением! — приветствовал его Фельц. — С корабля на бал.

— Не то слово, господин ректор. — Арчи повернулся, и, смущенно утерев с лица дорожную пыль рукавом рубашки пожал протянутую начальством руку. — Навалили бумаг как попало. Все, что вытащили из здания администрации. Просто жуть, что творится. Все теперь тут будет отдавать кислым смрадом пожара. Ну вот вы мне скажите, как так могло случиться?

— Да вот как раз сидел и читал доклады. Все написано стройно, даже, я бы сказал, весьма грамотно изложено. Какая-то дикая история с этим поджогом. Точно кто этого коменданта опоил дрянью какой. А теперь на ремонт немыслимые расходы. Диверсия какая-то да и только.

— Я уже по нашим временам ничему не удивляюсь.

— Вот и я, старина Арчи, вот и я. Послушай, что я зашел. Мне нужно личное дело. Старого студента. Год, эдак... трехсотый. Травинский. Имени не помню. Но факультет музыкальный. Поищи, а? Я сам до утра провожусь. Догадку одну хочу проверить...

— По поджогу?

— Да нет. По пострадавшим студентам.

— Попробуем поискать...

Арчи извлек из кармана ключ, вскрыл архив и, вооружившись одной только маленькой безопасной для бумаги лампой, углубился в стройные ряды каталогов.

Десятки шкафов архива терялись в полумраке подвала. Личные дела всех выпускников были разложены по годам и факультетам, личные дела преподавателей — стояли в отдельной секции, и тем более отдельно и тщательно по годам хранились списки ремонтных дел, закупленного инвентаря, мебели, и даже продовольственные сметы долгих лет. Здесь было все — истории, тайны, судьбы... и порядок у Арчи был как в аптеке.

Синяя папка легла в руки ректора Фельца так скоро, что он и успел-то только присесть на стул и оглядеть наваленные по углам обгорелые документы.

Маттис Травинский — прочитал ректор. — Выпуск 302го года...

На вес папка была слишком легкая, и уже развязывая веревочки, ректор Фельц понял, что она пуста. Внутри лежала только одна голубая бумага с пометкой «Изъято в СА. 311 год».

Ах вот оно что... Ректор Фельц досадливо почесал лысину и понял, что вот теперь, пожалуй, он устал достаточно чтобы отправиться спать. Надо будет поговорить с этими ребятами, осторожно. Не о секретном архиве, разумеется, а о жизни вообще...

Он поблагодарил Арчи Азовского, вернул ему папку и, так и не расставаясь с лампой, вышел на главную улицу. Дул прохладный ветерок. Август подходил к концу. Лето прощалось, первые желтые листья, сорвавшиеся с берез, уже порхали над мостовой. Ректор застегнул плащ и направился в сторону мостика через Клячку, откуда до поселка преподавателей было и вовсе пять минут неспешным прогулочным шагом. Одинокое пятно света качалось в его руке. 

(эпизод из новой главы)