Флешмоб о воде
Автор: BangBangНет, этот флешмоб не об умении "раздуть" текст до нужных объемов )) А о воде как природной стихии, упомянутой в наших произведениях, и взаимодействии героев с ней, от Елены Станиславовой https://author.today/post/363325
Я росла на берегу одного из самых прекрасных горных озер мира - Иссык-Куля, так что и мои героини и герои привязаны к воде не меньше меня. Вода их защищает, поит, кормит, крутит турбину мини-ГЭС, катает на себе. Но иногда становится и недругом.
Мой зимний красавец.
1. Блу. Начинает в "Дороге мертвых" с прозвища "русалка" и дорастает в "Береге мертвых" аж до "дочери Дакуванги" - дочери акульего бога )) Реки, моря, озера, океаны - ее стихия. Приведу буквально несколько отрывочков, потому что в "Береге" половина событий происходит на воде, в воде или около воды.
И я вдруг осознаю, что не могу остаться здесь, с этими чужими мне тетками, испуганными и загнанными… не могу сидеть за одним столом за скудным ужином из долгоиграющих снеков. Не смогу говорить, не смогу слушать чей-то ночной сдавленный плач. Черт с ним, с этим душем.
Вырвав зарядку из розетки, подхватываю пожитки и выбегаю на улицу, под ставший проливным теплый дождь. Припускаю чуть не бегом по центральной улочке, смаргивая заливающую ресницы воду, и метров через четыреста оказываюсь на противоположной оконечности острова. Улица заканчивается хорошеньким двухэтажным домиком с двумя чистенькими белыми колоннами по бокам крылечка. Справа его огибает дорожка, ведущая к пирсу. Сбежав вниз, я бросаю рюкзак и стаскиваю осточертевшие ботинки с влажными от пота носками. Господи, какое облегчение! Скинув куртку, кое-как содрав прилипающие к коже джинсы и грязное белье, захожу в воду, застонав от ее ласкового прикосновения к натертым ногам. На самом деле она еще прохладная — на улице около двадцати пяти по Цельсию, но во время дождя вода всегда кажется теплой. Окунувшись с головой, яростно тру лицо, провонявшие дымом волосы, потом возвращаюсь к рюкзаку за куском мыла, намыливаю ноющее от усталости тело, всхлипывая все громче и чаще, смываю, намыливаю и смываю, снова намыливаю и ныряю, уже рыдая в голос, захлебываясь дождем, слезами, рекой, пока кожа не начинает скрипеть, а я не выбиваюсь из сил окончательно.
Мы плывем долго, чертовски долго, и кругом, куда ни глянь за борт, во все стороны до самого горизонта одна вода, синяя, как небо над Мексиканским заливом. Ноги затекают от неудобной позы, как и скованные вместе руки, и я приваливаюсь спиной к борту и закрываю глаза, стараясь задремать. Чертова качка подкидывает желудок до самого горла, но морская болезнь, к счастью, меня не накрывает. Даже страха нет, только глухая тоска и безнадега.
Внезапно катер довольно резко сбрасывает скорость, вынудив открыть глаза. Солнце скатилось к самому горизонту, небо потемнело. Сколько же часов мы плыли? Приподнявшись на корточки, выглядываю за низкий борт. Океан уступил место реке. Широченная дельта густо заросла желтыми кувшинками, по пологим берегам стена из тростника. Стаи пеликанов и цапель, вспугнутые рычанием мотора, поднимаются и летят клинышками над водной гладью.
— Миссисипи… — обреченно произносит парень, почти мальчишка, прикованный к связке рядом со мной.
— Миссисипи? — негромко переспрашиваю я своего соседа. — Прозвучало как приговор.
— Так и есть.
— Почему?
— Скоро поймешь, — хмыкает он и смотрит на меня, изучая беззастенчиво, но как-то не нагло.
Он быстро коснулся пальцами ее щеки и вылетел вон, весь как пружина — сильный, стремительный. Девушка спокойно допила вино и отправилась вслед за ним на палубу как была, нагишом. Крепкий ветер швырнул в нее тучу соленых брызг, приятно холодя обнаженное тело. Темное небо стало иссиня-черным — его сплошь затянуло низкими, тяжелыми тучами. Свинцовые, с пенными барашками, волны на глазах набирали высоту, атакуя судно, которое вмиг превратилось в хрупкую скорлупку. Первобытный, животный восторг охватил ее. Никогда она не была так близко к такой стихии.
— Трави паруса! — рычал Тьяго. — На движке идем! Ах-хах, попробуй, достань меня!
Он вскинул руку вверх, показав средний палец темному небу. В ответ молния распорола его сверху до низу под страшный громовой раскат. Матросня, увидав женщину капитана голой, зависла на реях с раскрытыми ртами. Пират обернулся: — Да! Вот это моя девочка! — и снова напустился на подчиненных: — Х*ли вылупились, чернила осьминожьи?! Яйца акулам скормлю! За работу, вы***дки!
Схватив Блу за руку, он утащил ее в рубку, кинул ей штормовку, велел держаться за что придется и отпихнул вахтенного от штурвала. А дальше началось такое… что и самые крутые американские горки показались бы развлечением для робких монашек. Судно то проваливалось в бесконечную пропасть, и перед носом росла и росла стена воды, которая, казалось, накроет и сметет яхту как щепку, то начинало взбираться по ней наверх, оказываясь на головокружительной высоте среди кипящей пены и воющего ветра. Потом все повторялось. Тьяго напрягал все силы, чтобы удержать корабль на курсе. Санчес регулярно выходил на связь — у более тяжелого, устойчивого судна дела шли получше.
— Х**ня, берег близко… зарулим в бухту и отправимся лакать ром! — пообещал он Блу, перекрикивая рев бури. Она вцепилась в какой-то поручень, расставив ноги пошире, и с восторгом смотрела, как испанец борется со стихией. Он был похож на языческого бога: смуглый, мокрый, со вздувшимися мускулами на руках, с раздутыми от яростного азарта ноздрями. Желудок у нее плясал адову джигу, голова кружилась, но она давно разучилась транжирить бесценные продукты. И тут движок выдал какой-то надсадный воющий звук и захлебнулся. Тьяго грязно выругался и заорал по радиосвязи на машиниста. Судно начало разворачивать боком, подставляя его жуткой бортовой качке.
— Держи-и-ись!!! — отчаянный крик — последнее, что услышала Блу. А потом океан обрушился на яхту, вырвав поручень из рук и вышвырнув прочь из рубки вместе с выдавленными стеклами. Как судно крутануло и со страшным скрежетом посадило на мель, она уже не видела. Тьяго приложило о переборку так, что пират на секунду потерял сознание. Очнувшись и судорожно глотнув воздуха, мужчина попытался подняться. Блу! Где она?! Он бросился на палубу и увидел, как в месиве за накренившимся бортом мелькнуло желтое пятно — дождевик. Не раздумывая, прыгнул, в несколько гребков догнал его и с досадой отшвырнул прочь — тот был пуст. Набрав в легкие побольше воздуха, нырнул, оглядываясь. Ничего. Еще раз. Ничего! Лишь на третий он заметил нагое женское тело, которое отбойным течением утягивало прочь от такого близкого берега. Изо всех сил бросился за ней, дотянулся, обхватил… На поверхность вынырнул, когда легкие уже разрывало от нехватки кислорода.
— Нет! Б**ть, не смей! Только я могу разрешить сдохнуть!
И поплыл к берегу, стараясь держать ее голову над водой.
— Рассвет встречать, — просто ответил Йен. — Видела когда-нибудь, как солнце встает из океана?
— Только с берега, — ответила Блу, запрокидывая голову и оглядывая металлическую конструкцию, уходящую в пока еще темное небо.
— С берега же совсем не то, — авторитетно заверил луизианец. — Только держись покрепче и смотри под ноги, я не могу включить фонарь.
Все огни с наступлением темноты здесь старались маскировать, окна плотно занавешивали. Она продела руки в рукава, подкатала их и с готовностью взялась за первую перекладину.
Подъем занял довольно много времени, к тому моменту, когда ребята добрались до верха, ноги и ладони у обоих гудели. Йен помог Блу выбраться на крохотную площадку у кабины. Ветер здесь был куда крепче, чем на платформе. Пока они поднимались, край горизонта успел сменить оттенок с темно-синего на серо-голубой. Звезды побледнели, окончательно растворяясь в светлеющем небе. Стык его с водой начал медленно розоветь, наливаясь светом. Вода попеременно окрашивалась то в сиреневый, то в лазурь, то в расплавленное золото. Крепко сжав холодные перила пальцами, Блу наблюдала за этим сказочным буйством красок. А Йен наблюдал за ней. Впервые за все время в ее кошачьих глазах были не ярость или страх, не отчаяние или глухая темная тоска. И даже не насмешка. А интерес, удивление. Он с трудом подавил желание поцеловать ее.
— Красиво, правда? — спросил тихо. Жидкое золото растекалось, сияя, а потом первые лучи прорвались из глубины, а за ними и ослепительный краешек солнечного диска показался прямо из океана. Блу вдруг поймала себя на мысли, что почти не дышит. Впервые за долгое время — не от боли или ужаса, а от восторга. Она забыла. Она совсем забыла, как же красив этот мир.
В больничном гараже воды оказалось — Блу по колено, и когда джип выбрался на больничный двор, то ухнул в нее по самые порожки. Пока не ясно было, только ли прибрежная зона затоплена, или же весь жилой сектор, в любом случае, их с Йеном домишки, стоявшие на самом берегу залива, должны были порядочно пострадать. Ехать пришлось долго, осторожно пробираясь по затопленным и заваленным мусором улицам. В центре воды было значительно меньше, и все равно дороги напоминали реки. Патрульные да редкие пока еще горожане, с тоской оценивавшие масштабы несчастья — вот и все, кто встретился им по пути. Не считая аллигаторов, чувствовавших себя на залитых улицах вольготно как дома.
— И это еще был несильный ураган? — подивилась русская, разглядывая окрестности. Как бы ни бесил ее Командор, его порядки и все удобно рассевшиеся на рабской шее граждане, смотреть на покалеченный стихией Сент-Пи ей было неприятно.
— Конечно, — улыбнулся Йен. — Ну, затопило, ну, деревья поваляло. Окна побило. Зато почти все здания целые. И зомбаков не видать — значит, стены стоят.
Девушка лишь с сомнением приподняла бровь, но предпочла промолчать. Что она могла возразить человеку, пережившему Катрину?
— Ах-ха, несильный, говоришь… — задумчиво протянула она через полчаса, когда они все же добрались до ее коттеджа. Чей-то здоровенный катер въехал в заднюю дверь на половину корпуса, разворотив стену, бушевавшие волны разнесли ее практически в щепки, а ветер содрал чуть не всю кровлю, валявшуюся теперь на соседском участке.
— Хорошо, что мы «Пэтти» в док подняли… — произнес Йен, почесав кудрявую башку. От влаги, пропитавшей все вокруг, его отрастающие волосы вились крупными кольцами, вызывая у Блу приступы умиления.
— И все? — поинтересовалась она иронично.
— Не расстраивайся, принцесса, мы все-все починим, а пока ты можешь пожить у меня, — улыбнулся шулер, невинно хлопая ресницами. И тут же добавил, уже совершенно серьезно:
— Быстро в машину.
— Что? — спросила русская, шустро запрыгнув на сиденье и втянув мокрые ноги внутрь. Йен незамедлительно последовал ее примеру.
— Акула, — пояснил он, указав на разрезающий водное полотно плавник. Вода поднялась настолько, что хищница преспокойно плыла прямо по улице.
— И не одна… — заметила Блу. — И это, кажется, не Фекла.
— Не думаю, что так важно знать имя рыбины, которая может откусить тебе ногу целиком, — буркнул креол, и девушка ласково потрепала его по волосам. — Это, наверное, бычьи. Они легко переносят пресную воду. И они самые агрессивные из всего этого племени.
— Ах-ха, я слышала, что у них есть специальная железа, ее подсаливающая, поэтому они преспокойно поднимаются вверх по рекам и каналам и объедают лапы беспечным купальщикам за сто километров от берега.
2. Кицунэ ака Китти. Любит она резвиться в реках, бассейнах и тп )) Но здесь обойдемся без 18+, кому любопытно - тот книгу прочтет ;)
Берег оказался пологим, узким, в мелком речном песке. И абсолютно безлюдным, к их счастью. Раскидистые деревья подступали прямо к воде. Они затормозили у самой кромки, Кит скинула обувь и попробовала воду. Улыбнулась:
— Теплая!
Грудь у нее вздымалась после бега. Ноздри раздувались. Она облизала губы, набрала полные пригоршни воды и выплеснула на Луи. Он зажмурился от летящих в лицо брызг и слушал, как толкается в груди сердце.
На него внезапно накатила жуткая робость. Он почувствовал себя подростком, впервые оказавшимся наедине с той самой девочкой, которая так нравится. И что теперь делать? Как себя вести? Капли текут по лицу, по груди, а он стоит, как то дерево. Вздохнуть боится, хотя от бега дыхание сперло. Любовь на расстоянии, секс по Интернету — это одно. И встреча на публике. И все нежности прилюдные. А теперь есть только он и она.
Она… Такая любимая, такая желанная — на расстоянии вытянутой руки. Прищурилась на солнце, от ресниц тени на щеках. Голову свою, полыхающую костром, чуть набок склонила. Изучает. А у него коленки подкашиваются… Как тогда, под камерой, так и сейчас. И он чувствует себя нескладным и некрасивым подростком.
Похоже, она это понимает. Снимает с себя цветастую кофточку и бросает ее на песок. Следом бюстгальтер. Неторопливо расстегивает джинсы. Стоит обнаженная, отражаясь в речном неторопливом зеркале. Такая красивая, что у Лу кружится голова. Потом идет в воду, бросив лукавый взгляд через плечо. Он наконец отмирает и торопливо стаскивает с себя шмотки. Она оборотень… ведьма… русалка… И если прикажет сейчас утопиться — он так и сделает, с радостью еще…
У нее на лопатке татуировка — голубая стрекоза, сделанная так натурально, что, кажется, села только что, здесь, на реке. Луи пловец неважный, но речка мелкая и прогретая до самого дна. Кит подплывает к нему, мерцая русалочьими глазами, делает вокруг него один круг, другой, ненароком касаясь его напряженного тела. Улыбается так, что по коже мурашки даже в теплой летней воде. Он вздрагивает, как от электрического разряда, от этих легких прикосновений. Как-то на одном из пляжей Калифорнии его ужалила медуза. Вот, похожее ощущение, только не больно…
Наконец, она замирает напротив него в воде. Медленно приближает лицо так, что он чувствует на губах ее дыхание. Луи осторожно касается ее, притягивает к себе и целует. Неторопливо, нежно. Влажные теплые губы приоткрываются навстречу, отвечают на ласку. Боже, он ждал этого тысячу лет! Сердце срывается с цепи и отправляется в какой-то свой сумасшедший крестовый поход.
Ночь такая тихая, теплая, синяя. После клубного шума тишина почти осязаема. На черной спокойной воде блестит дорожка от огромной луны, неторопливо выплывающей из-за горизонта. Насекомые рассыпают свои простенькие, монотонные трели в зарослях дрока и вереска. Пахнет какими-то цветами и немного водорослями. Отсюда совсем недалеко до родительского дома: если подняться на крутой берег, он будет как на ладони. Лу знает это место как свои пять пальцев. Он сидит на песке, наполовину разувшись, и смотрит, как раздевается Кицунэ. Светлые волосы и покрытая легким загаром кожа в рассеянном свете луны кажутся серебристыми. Стрекоза на лопатке темно-синяя, почти черная, и все равно как живая. Кажется, дунь — улетит.
Она прыгает на одной ноге, пытаясь освободить щиколотку из узких джинсов. Бубенчики звенят: их голоса вплетаются в песню цикад. Звенит ее смех. Эти серебряные смешочки… Лукавые и чуть хищные, и такие манящие… Она едва не падает, переусердствовав с прыжками, но Том вовремя подхватывает ее под локоть. Новая порция смеха, джинсы летят на песок, трусики следом — прыг, плюх! — и серебристое плечо уже рассекает атласную гладь воды. Том торопится за ней.
Лу отмирает, разувается, расстегивает джинсы. От выпитого голова немного кружится, прохладный ветерок очень кстати. Ох, ее смех… сейчас, ночью, на реке… татуированная кожа предплечий покрывается мурашками. Так смеются ведьмы. Так смеются русалки, заманивая доверчивых простаков в омут. Он пойдет за этим смехом куда угодно, даже зная, что обратно можно уже не вернуться.
Вода кажется теплой по сравнению с ночным воздухом. Но это иллюзия — Эруэлл даже в разгар лета не бывает теплой по-настоящему. Кит рыбкой скользит между ним и братом, нарочно задевая то рукой, то пальчиками ног. Беззаботная, игривая, расслабленная. Ложится на воду, закинув руки за голову, и заострившиеся соски становятся похожи на вершины самых красивых гор.
Лу переглядывается с братом, и они устраивают охоту на русалку, гоняясь за Китти по отмели. Девушка смеется, отбиваясь от цепких пальцев, на удивление ловко ускользает, дразнит их и обрушивает на обоих водопады брызг, как только подворачивается шанс. Плеск воды, смех, вскрики… По воде эти звуки разносит так далеко.
Дзынь… Перкуссия бубенцов рассыпается, раз за разом, совершенно четко обозначив направление. Наверное, ей надоели игры… Хэнк выбирается на открытое пространство у озера, обнесенное невысоким символическим ограждением. Это территория птиц. Но плевала она на запреты, похоже… Кицунэ стоит у кромки воды в свете полной луны, выплывшей из-за облаков, и смотрит на него пристально и дразняще. Белая кожа серебрится в лунном свете, подчеркивая изгибы тела, а продолговатые как сливовая косточка глаза кажутся такими темными, бездонными… Какая красивая… не отвести глаз. Она поворачивается и, не говоря ни слова, делает несколько шагов в воду. А потом исчезает, нырнув быстрым изящным движением. Тихий всплеск. Сердце проваливается куда-то в солнечное сплетение.