И опять о живописи... Как она может спасти персонажа

Сначала Роберту позвонил Кавендиш и напомнил, что в три часа начнется представление, поэтому в половине третьего ему надлежит быть в отстойнике при большой Арене. Роберт коротко ответил «нет» и оборвал связь.

Через час, к удивлению Роберта, в его апартаменты заявился Бык. Угрюмо взглянул на Роберта, а потом сообщил, что тот дурак, потому что бойцу без Арены нельзя — загнется.

— Мне-то лучше, чтоб ты сдох, — откровенно заявил он. — Но… чего-то будет не хватать, — ни с того ни с сего признал он.

Следующие три часа Роберту наносили визиты чуть ли не все тренеры Арены — по очереди. Много говорили о дисциплине, о взысканиях и подарках, точнее, об их отсутствии. Роберт внимательно выслушивал всех, а потом обещал как-нибудь справиться со взысканиями и подарками, точнее, с их отсутствием.

Два постоянных уборщика уверяли, будто без Арены Роберту непременно станет плохо. «Так ведь наказывают, — расстроенно твердили они. — Думаешь — просто так?».

Переживания парней чем-то даже умиляли, и Роберт терпеливо объяснял, что ничего с ним не случится, и он прекрасно обойдется без драк. Питомцы сокрушенно вздыхали, жалостливо смотрели на Роберта и советовали не упрямиться. 

Когда без пятнадцати три в его гостиную робко просочилась Донна, Роберт нахмурился, а когда она пролепетала «Может, ты все же пойдешь?», велел закрыть дверь с другой стороны. Нежданно подвернувшееся свободное время следовало использовать с толком, и Роберт не собирался терять даже пяти минут. 

Через четверть часа он с удивлением обнаружил, что любимое кресло, в котором он по обыкновению расположился, почему-то стало неудобным. Диван тоже не радовал. Стулья раздражали, а на полу было жестко. Мысли разбегались, собственные руки мешали, а еще Роберту все время хотелось куда-то идти. Он нервно мерял шагами комнату, не понимая, что на него нашло, а потом с потрясением осознал, что его тянет туда — на Арену, к слепящему сиянию над головой, к сыпавшимся с трибун платежным картам, к восторженному реву публики и смертельному риску. 

«Так это и есть адреналин? — ошарашенно понял он. — Адреналиновая ломка… Вот же пропасть…»

Роберт хлебнул воды и вытер со лба пот. Ломку можно пережить, твердил он. Попытался припомнить, что в таких ситуациях делали экстремалы, оказавшиеся без очередной порции риска, решил было поотжиматься от пола, но это подействовало на него не больше, чем аспирин на мертвеца… Для борьбы с адреналином требовалось что-то посильней.

Рев трибун заполнил гостиную, и Роберт с изумлением обернулся. Планшет и компьютер показывали Большую Арену, восторженные лица зрителей и решительные физиономии бойцов. Роберт встал и подошел к столу. Попытался отключить трансляцию — не тут-то было. Кавендиш все делал основательно. Роберта так и подмывало выйти из комнаты и почти бегом направиться к Арене, но он только с силой потер лицо, стиснул зубы и решительно выдернул вилку из розетки. 

«Прости, друг, за некорректное выключение», — пробормотал он и сосредоточенно уставился на планшет. Отключить точно так же еще и его не получилось, и Роберт старательно завернул планшет в плед и засунул в ворох рубашек. Глубоко вздохнул.

«С ломкой можно справиться, — повторил он. — Надо только убедить себя подождать всего полчаса. А потом еще полчаса… И еще… Кажется, именно так действуют анонимные алкоголики?». 

Сравнение самого себя с завсегдатаями сборищ Анонимных Алкоголиков ненадолго рассмешило Роберта, и ему даже стало легче дышать, но облегчение было кратким. Пятнадцать минут тянулись так долго, что Роберт усомнился в своей способности вытерпеть целых полчаса. Ему нужен был адреналин. Срочно!

Погонять на автодроме? Побегать по главной лестнице Арены вверх и вниз? Подтянуться раз сто на турнике? Или заняться скалолазанием? 

Все это был полным бредом, и Роберт сосредоточенно шагал по гостиной, лишь бы только отвлечься от ненужных воспоминаний, не думать о пьянящем ощущении скольжения по краю, о чувстве полета…

Резко остановился. Чувство полета… Он знал его не только по Арене. Проекты, картины и съемки порождали те же ощущения, и в работе они было гораздо сильней. 

Почему он не вспомнил об этом раньше? Неужели совсем сдурел от чертовой Арены?!

Художник решительно вытащил недавно купленный картон, поставил на стол — устанавливать мольберт не было времени — разложил кисти и краски, вытащил пару тряпок. Как там говорил дед? «Забудь эти безумные цвета»?

Сейчас он знал, что именно цвета и были его спасением — чистые, без полутонов, как ему хотелось писать еще в школе. Почему бы не попробовать прямо сейчас? 

Роберт хотел сделать предварительный набросок углем, но вместо этого взялся за кисть. Он и так видел всю картину, словно бы стоял посреди главной улицы столицы Свободного мира: великолепие города, когда закатное солнце расцвечивает его самыми безумными красками, а в витрине магазина отражение родного лица в ореоле светлых волос… Быстрые движения кисти возводили устремленные ввысь здания, и Роберта, наконец, накрыло. 

Из-под стопки рубашек доносились приглушенные звуки Арены, но Роберт больше не обращал на них внимания. Он вдохновенно творил, и когда, наконец, смог отойти от импровизированного мольберта, то чувствовал себя уставшим и довольным, как может быть устал и доволен человек, одержавший самую важную для себя победу. 

«В самые тяжкие моменты жизни живопись позволяла мне держаться и идти вперед, — вспомнил он полузабытый голос. — А для вас живопись может оказаться гораздо большим…»

«Вы были правы, сенатор, как же вы были правы!» — думал Роберт. И когда через час за ним пришли, чтобы отвести к столбу, это уже ничего не могло изменить.

Адреналин еще плескался в крови, удары плети ощущались, словно через толстенное одеяло, и он знал, что победил — Арена больше не имела над ним власти.