Давнишнее. Драка в таверне

(изрядно букв, так как-то получилось)

В отличие от других компаний, что шоркались бесприютно по улицам и тёрлись в подъездах, нам было где приткнуться. Кто-то из наших ещё в школе посещал радиокружок – и теперь они брали у своего бывшего руководителя, его называли «Шеф», ключи от радиостанции. Это было неприметное здание рядом с многоэтажками. Почти все вечера мы проводили «на станции».

Мы там выпивали, конечно, но не только и не каждый раз. Играли в карты, в мафию и во много ещё всякого разного, иногда резались в настольный теннис, там имелся складной теннисный стол. Бывало, очень нечасто, те, кто умел, таки занимались и радиолюбительскими делами: слушали какие-то далёкие хриплые слова, делали записи в специальных журналах, говорили в микрофон по-английски. Остальные, кто был не в теме (и я в том числе), просто сидели рядом и смотрели.

(В этом месте, пожалуй, надобно вывесить спойлер о том, что заголовок вводит в заблуждение: таверна в этом рассказе будет, а вот драку не завезли).

В один из таких вечеров двери станции распахнулись, и в клубах морозного пара возник мой одноклассник. Он быстро огляделся и сообщил:

– Дяху побили! 

Использовал он, конечно, другое слово, куда более выразительное.

У этого одноклассника был дядя, и как-то так у них в семье вышло, что дядя тот был на год или два младше него. Этого высокого безобидного паренька и называли Дяхой. 

Сам одноклассник (мы не говорили «бывший», хоть школа осталась уже позади) родился где-то на севере и силу имел редкую. В школе он поднимал нашего толстяка по кличке Рюха за ремень брюк и вертел вокруг себя на вытянутой руке. Первоклассником его определили в класс «В», где по странному совпадению собрались самые хулиганистые и отпетые дети (а другие сами стали такими, под влиянием). Потом он с родителями снова уезжал на север на два или три года, а вернувшись, попал в наш относительно благополучный класс «А». Но друзья из класса «В» его не забыли и на переменах приходили в гости. Они устраивали с ним, что называется, кучу малу́, при этом им было весело, а ему – когда как. Однажды, когда наш класс был дежурным по школе, я стал случайным свидетелем этого «когда как». Мне выпало дежурить в широком тупиковом коридоре рядом с кабинетом биологии, и вот там случилась очередная куча мала́. В тот раз желающих было не пять-шесть, как обычно, а человек десять. Всё это смотрелось как в мультфильме про Маугли, когда рыжие псы накрывали Балу или Багиру с головой, а потом разлетались в разные стороны. Но всему есть предел, и тогда мне довелось увидеть, как малолетние обалдуи разбредаются кто куда, а этот здоровенный несокрушимый медведь тихо плачет у стены. Это одно из сильных впечатлений моего детства.

Но то было в четвёртом или пятом классе, и тогда физическая сила значила куда больше. А теперь был старый скрипящий «Москвич» и набившаяся в него толпа (Дяха жил на другом конце города). В зимних куртках и пальто, но разместились все – а как иначе-то. На сиденье рядом с водителем пристроились двое, сзади втиснулось пятеро или шестеро, и ещё один лежал поперёк у них на коленях. 

На самом деле одноклассник приехал на станцию вовсе не за всем тем сбродом, что там болтался. Ему был нужен только один человек, мой лучший друг. Потому что во всякого рода, как это называлось, разборках, он один стоил всех остальных.

Помню, когда я уже женился, а потом был выдут вихрями жизни из родных краёв и заброшен в другие места, он приехал ко мне в гости, а потом мы рванули с палатками на море в одной очень бестолковой компании. Те ребята оказались вдобавок ко всему ещё и нудистами, но то отдельный разговор. В одну из ночей двоих наших понесла нелёгкая на набережную, и скоро они вернулись в соплях и с помятыми лицами. Нам ничего не оставалось, как всем побежать туда – и увидеть целый гуляющий корпоратив, человек двадцать. И пока остальные жались к пляжному ограждению, гадая, зачем мы припёрлись туда впятером, мой друг умудрился выхватить из шумной суетливой темноты самого главного, толстого и наглого из этих корпоративщиков, и скоро уже держал того за пуговицу и что-то веско объяснял, а парняга только испуганно моргал и кивал стриженной ушастой головой.

Но то были уже почти новейшие времена. А тогда – несущийся по гололёду «Москвич», летящий в лобовое стекло снегопад и свистящие во все дыры и щели девяностые годы двадцатого века.

Эх, молодость!.. – напишу я, вспомнив это всё снова лет через пятнадцать или двадцать, сейчас писать такое вроде как ещё рановато.

Уже подъезжая к месту, подобрали угрюмого Дяху с разбитыми губами и припухшей бровью. Проехались по микрорайону, но дяхиных обидчиков не нашли. 

И тогда мы прикатили туда, где светился окнами ОН – неимоверный и почти неописуемый кабак на окраине посёлка при доломитном заводе. 

Мы заглянули внутрь, осмотрелись и скоро вышли обратно, но эти минута или две запечатлелись у меня в памяти так ярко, как мало какие другие, куда более важные и существенные вещи.

Там плыли слои сигаретного дыма, а из колонок пела и плясала неизбежная в данном случае Алёна Апина. Над столами румяно колыхались жутчайшие и дичайшие морды – то ли бандиты, то ли менты, а скорее два в одном, что было тогда не редкость.

Сейчас я и сам удивляюсь, что же меня могло так впечатлить, что я вспоминаю это через годы и годы. Ну, кабак, ну, рожи. Мало ли было до и после того и другого. Наверно, тут сыграла роль именно неожиданность перемещения: сидел я себе с компанией на станции и не думал ни о чём плохом, и вот через полчаса хлобысь – и я уже в каком-то мире Дикого Запада, и может, именно вон тот бритый крокодило-бегемот с третьего столика и будет в самое ближайшее время гоняться за мной по улице и душить в сугробе, если аргументы моего друга в этом диковинном месте не сработают. 

Нет, страха у меня тогда не было. А может, немного и был, не помню. А вот что помню совсем чётко, так это двух типов, что прошли мимо нас, пока мы стояли и ждали, не обнаружит ли Дяха здесь своих недавних спарринг-партнёров. Они, эти типы, брели, не обращая внимания ни на кого вокруг. Один, высокий и весь из себя цветущий, в костюме, при галстуке, лучезарно улыбался чему-то своему, другим не ведомому. Ступающего за ним второго он не замечал, и зря – тот, низкорослый и сутулый, пьянючий в дымину и какой-то совсем потраченный жизнью, держал за ножки высокий деревянный стул и пытался ним замахнуться; в общем, намерения его было легко угадать. 

К картинке этих двоих, как металлические опилки к намагниченному гвоздю, и прилипло остальное воспоминание, без неё всё давно рассыпалось бы прахом и исчезло навсегда.

Чем закончился тот проход, я убей бог не помню. Может, тот хмурый тип пускать стул в дело передумал. Или его орудие отобрали, а самого его без лишнего шума провели охладиться. А может, мы просто рано ушли и не досмотрели интересное, а там завязалась удивительная по красоте драка, массовая, кинематографичная и бесподобная.

Пиша всё это, я, понятное дело, могу что-то где-то приукрасить, не без того. Но придумывать, чем там закончилось у тех двух типов, я не хочу. Картинка с ними – священные байты моей памяти, и осквернять её какими-то вымыслами и додумками я просто не смею. 

Так они и идут там, в воспоминании, вдвоём, сквозь туманы сигаретного дыма и Алёну Апину, скользят, как пыль по лучу. Двигаются, как Ахиллес и черепаха, что зачем-то поменялись местами. И, подозреваю, будут идти до тех пор, пока мой личный Альцгеймер не возьмёт меня за руку и не отведёт туда, к ним. И тогда мы пойдём по этой дороге уже вчетвером.

Но я это всё к чему. Да, да – я это всё ещё и к чему-то. Через изрядное количество лет стало вдруг понятно, для чего в моей персональной вселенной случилась со мной та зимняя поездка. (Я иногда, в минуты слабости и малодушия, начинаю думать, что всё вот это с нами, может, не просто так). 

Когда-то давно я пришёл к тому, что хочу быть писателем, и постепенно дело дошло до написания космооперы. Придумывалась и писалась она очень долго и тяжело: вся, кроме одной главы – драки в таверне, понятное дело. А драка в таверне для космооперы – одна из ключевых составляющих. По моему мнению, космооперы без драки в таверне быть не может. Космоопера без драки в таверне это вообще ни о чём. Это как торт без вишенки. Как живот без пупка, как Новый год без оливье и мандаринов. Как жизнь без весны, весна без листвы, листва без ещё чего-то там, ну вы знаете.

Где-то во внешнем мире это всё вряд ли поймут, но здесь, на сайте, все наверняка знают, что такие вещи как написать классную главу бывают важны. Движение романа к читателю, правда, идёт непросто – можно сказать, глухими и окольными тропами (на АТ его нет, не ищите), но то уже другая история.

Забавно получается: в моей персональной вселенной Дяха отхватил люлей только для того, чтобы я смог написать главу в книге. Но это в моей. В его персональной вселенной Дяха, конечно же, получил по мордасам из каких-то совсем других космических резонов – и я надеюсь, тот опыт он смог потом применить с пользой.

Кстати, по логике этой схемы мироздания, теперь случившееся с Дяхой в незапамятные времена повлияет и на вашу, прочитавших это, сегодняшнюю жизнь. В большинстве, конечно, очень опосредованно, но у кого-то – как знать. Вот решит некий блоговый человек: да ну его уже нафиг, этого чудака с кошаком на аватарке! И тынцнет по кнопке про не видеть больше этих дурацких постов. Да так энергично тынцнет, что сломает компьютерного своего мыша, ну и придётся идти в магазин за новым. И там, в магазине (или по дороге), возьмёт и встретит блоговый человек свою любовь и судьбу. А может, сломает ногу. Вот так оно работает (ну или не работает).

На этом всё. Ни фига себе я тут разошёлся. Извините.