Похищение и тут же литературные ругательства

Стараюсь не злоупотреблять флешмобами, но тут не могу устоять, потому что одним небольшим фрагментом убиваю сразу двух зайцев.

Похищение здесь не в каком-то романтическом ключе, а обыкновенное взятие языка, рутинная для войны штука. Задача непростая: война идет давно, пощады никто не просит и не ждет, методы допросов пленных всем хорошо известны, и "последний патрон для себя" - не проявление какого-то запредельного мужества, а банальное средство гигиены. Потенциальный пленный вооружен и сдаваться живьем не намерен, а время отчаянно поджимает, неприятель уже близко. Везти пленного далеко, с перевязкой возиться некогда, так что взять его надо как можно более целым. Ну, есть приемы на такие случаи.

С ругательствами посложнее. Книжка о войне, но при этом 16+, это важно. Слегка помогает, что героиня - женщина, и в штатных ситуациях при ней стараются следить за речью, а в нештатных уже не так важно, кто какими конкретно словами выразил свои эмоции. Обычно пишу что-то вроде "он грязно выругался". Ну или так:

Лекса вернулся и доложил:

— Командир велел передать, он с блаародиями якшаться не станет, рылом не вышел! Пусть, сказал, комиссар сама разбирается как знает. Ему… мм… ну, в общем… ему нет дела.

— Он же как-то иначе это сформулировал? — полюбопытствовала Саша.

— Иначе, — смутился Лекса. — Но смысл я верно передал.

Но тут прямое действие требует прямой речи. Я слегка горжусь, как удалось выкрутиться. Проницательный читатель может догадаться, что героиня выразила свою мысль несколько в других выражениях. Но можно читать и как есть, смысл не меняется.

Пара кавалеристов миновала ее с каким-то пренебрежением, держась на безопасном отдалении от залитой своей и чужой кровью бабы. Следом за основной массой ехали две группы по несколько всадников. Одна из них крепила к патронным двуколкам заряды и поджигала огнепроводные шнуры. Другая осадила коней возле Саши и взяла ее в полукольцо, прижав спиной к линейке. Прямо напротив остановился поручик, Сашиного возраста или чуть старше, с американским пистолетом в руке. Он посмотрел Саше в глаза, секунду-другую изучая.

— Комиссар, — не то сказал, не то спросил поручик.

— Батя твой — комиссар! — выкрикнула Саша и оскалилась. Рот наполнился кровью из рассеченной губы.

Кобура маузера, конечно, выдала ее. От кожанки Саша отказалась еще в Петрограде, носила простую солдатскую форму — именно на такой случай. А от маузера отказаться не смогла.

Совсем близко раздались длинные, на треть диска, очереди «льюиса». В разведкоманде пятьдесят первого полка таких было два. Где-то в голове колонны ударил первый взрыв.

Наши подходят, поняла Саша. Но обоз разгромлен, скверно…

Поудобнее перехватила винтовку.

— Эту — живьем! – скомандовал поручик и дважды выстрелил Саше в лицо.

Саша инстинктивно зажмурилась и слишком поздно поняла, что пули ударили в стенку линейки поверх ее плеч. Распахнув глаза, боковым зрением увидела, как один из конников, далеко перегнувшись из седла, хватил ее шашкой плашмя по голове. Уклониться или отразить удар не успела.

Сырая от крови земля приняла ее в объятья. Стало тихо и темно.