К флэшмобу о кораблях

В продолжение флэшмоба от Елены Станиславовой знакомлю с кораблями в своих текстах. Лодки (включая ирландские куррахи) я особо не трогаю, разве что мельком. В основном речь пойдет о судах побольше. Фрагменты будут из двух книжек, но они связаны единым циклом, так что и делить ни к чему.

Если что -- это антураж прогрессорской АИ, так что техническим анахронизмам для раннего Средневековья прошу не удивляться.

1.

Серые, как штормовое море, каменные стены Тинтагеля возвышались над морщинистыми буро-зелеными прибрежными скалами и угрюмо нависали над крошечной бухтой. Глядя на крепость снизу, Идрис никак не мог отделаться от нелепого ощущения, будто та не защищала бухту сверху, а, наоборот, угрожала ей. Сама же бухта производила на него странное впечатление: она определенно не была дикой и пустынной, но и живой тоже не казалось. Если что она Идрису и напоминала, так это госпиталь — а то и кладбище, только не людское, а корабельное. В бухте и правда собрались старые, увечные корабли — то ли они оканчивали в ней жизнь, то ли, наоборот, ожидали целительного ремонта. Печально накренившись, смотрел на крепость темными провалами пустых весельных отверстий большой греческий дромон. Без мачт, без парусов, он замер возле самого берега, точно выброшенная на отмель туша мертвого кита. Поодаль от дромона неподвижно застыла сторожевая яхта с надломленной мачтой, с обшарпанными бортами, с полустершейся надписью «Андрасте» на высокой корме. Как и дромон, яхта была совершенно безлюдна, одни лишь большие серебристые чайки неспешно разгуливали по ее заляпанной белыми пятнами помета палубе.

Однако внимание Идриса было приковано вовсе не к дромону и не к яхте. Сейчас он задумчиво рассматривал стоявший возле деревянного причала приземистый ирландский куррах. Явно старой постройки, обшитый темно-бурыми дублеными шкурами, куррах этот выглядел совсем хлипким, совсем ненадежным, а закрепленный на его чуть задранном носу длиннорогий воловий череп делал его облик сразу и нелепым, и зловещим. От курраха тянуло обычным для таких суденышек резким тошнотворным запахом ворвани, смолы и гниющей кожи. И все-таки это неказистое сооружение ирландских умельцев — скорее просто большая парусная лодка, чем настоящий корабль — дарило Идрису некоторую надежду: ведь, в отличие от стоявших рядом с ним больших кораблей, куррах выглядел обжитым, не заброшенным. Более того, на корме его виднелось обтянутое такими же выдубленными шкурами подобие крыши, под которым запросто могли находиться люди.

Однако сколько ни вслушивался Идрис в доносившиеся со стороны причала звуки, человеческих голосов он не уловил: слышны были лишь крики птиц да шум прибоя. Наконец, не выдержав, он набрал полную грудь воздуха, приложил руки ко рту и во весь голос гаркнул:

— Эй, на куррахе!

Но на крик никто не отозвался, лишь с палубы заброшенной яхты с хриплым хохотом поднялась в воздух крупная чайка.

С трудом набравшись терпения, Идрис еще немного понаблюдал за куррахом — однако никаких признаков жизни на нем так и не уловил. Наконец, поморщившись, он недовольно буркнул себе под нос:

— Да есть там хоть кто-нибудь?

Видимо, произнес это Идрис все-таки очень громко, потому что стоявший неподалеку Тревор вдруг вздрогнул и повернул к нему голову. Впрочем, тот всегда славился острым, почти сидовским слухом.

— Дрыхнут, наверное, — хмуро откликнулся Тревор. — Вот так они когда-то под Кер-Уском чуть целую армию не проспали. Одно слово: рудокопы!

В ответ Идрис промолчал, лишь пожал плечами. Он и сам был не в духе, но говорить дурное о думнонцах, хоть о бриттах, хоть о гаэлах, все-таки совестился. Может, те поначалу и правда сражались на саксонской войне неумело, однако быстро выучились, а уж трусами на ней не показывали себя никогда. К тому же не кто-нибудь, а сам король Артур родился когда-то именно в этих местах — вовсе не в просвещенной Глентуи, не в воинственном Кередигионе и не в кичащемся своей верностью римским обычаям Гвенте. Вряд ли такое могло оказаться случайностью: видно, и в самом деле было в Думнонии и в думнонцах что-то особенное!

А пока Идрис предавался размышлениям, у Тревора, похоже, закончилось терпение.

— Дай-ка я загляну, — заявил тот вдруг. — Если там никого — пойдем дальше.

И Тревор решительно шагнул к курраху.

Стоило ему дотронуться до низкого лоснящегося от смолы борта, как с кормы послышалось тихое, но грозное рычание. Полог кожаного шатра зашевелился, и из-под него выглянула белая кудлатая морда здоровенного пса. Коротко гавкнув, собака исчезла в недрах шатра — и тут же на смену ей из-под полога высунулась рыжая девчоночья голова.

Девчонка ойкнула — и тоже скрылась под бурой шкурой. В следующий миг из курраха раздался ее звонкий голос:

— Батюшка, батюшка, там рыцари какие-то!

Кричала девчонка, разумеется, по-гаэльски: кто же еще, как не ирландцы, мог обитать на кожаном суденышке!

Тревор обернулся, глянул на Идриса. На лице его обозначилась легкая усмешка.

А девчонка тем временем вовсю тормошила отца — выкрикивала со смесью искреннего возмущения и неподдельного отчаяния:

— Да просыпайся же, батюшка! У-у-у, засоня!

2.

Согревшись возле огня и разомлев от выпитого, обычно немногословный Лэри вдруг разговорился: ни с того ни с сего повел речь о погоде. Сначала он посетовал на частые дожди, потом — на ветер, целые месяцы напролет дующий в одну и ту же сторону. Но когда Сигге попробовал заговорить о пользе сидовских косых парусов, Лэри насмешливо хмыкнул, а потом, подняв вверх указательный палец, назидательно произнес:

— Парень, нашим куррахам от таких парусов верная смерть. Нашелся уже в Тревене один умник: отходил пару лет на «Анье», а как домой вернулся — взял да и поставил себе на лодку похожую штуку. Ну и что из этого вышло? Свежий ветер поднялся — и мачту ему повалил, и борт проломил.

Сигге пожал плечами и промолчал. На языке у него так и вертелось насмешливое: «Так зачем же вы такие хлипкие лодки делаете — из тонких реечек да из шкур?» — однако ссориться с Лэри определенно не хотелось. Было во взгляде громадины-ирландца что-то бычье — мрачное, грозное и упрямое.

А Лэри вдруг задумчиво посмотрел на него, а потом, чуть смутившись, произнес:

— Слышь, парень, ты мне вот что лучше объясни! Что это за чудо такое объявилось возле Требедрика под самый Лугнасад? Корабль трехмачтовый вроде греческого дромона знай себе прет против ветра без весел и со свернутыми парусами — а дым над ним, как от плавильной печи. Как он из-за мыса выглянул, у меня аж глаза на лоб вылезли, а уж рыбаки мои — те и вовсе...

Лэри махнул рукой и, похоже, смутившись окончательно, оборвал фразу. Зато Сигге, наоборот, приосанился. Гордо ухмыльнувшись, он небрежно бросил:

— Так это, должно быть, мы на «Модлен» машину испытывали.

А как сказал — так сразу и испугался. Вот спросит его Лэри, как эта машина устроена — и что он ответит? Сам-то Сигге был специалистом по корабельному лесу, в паровых машинах особо не разбирался. Так что, спохватившись, он тут же на всякий случай исправился:

— Ну то есть не я сам, конечно, а инженеры с нашего факультета.

В ответ Лэри пожал плечами и не проронил ни слова. На некоторое время возле костра воцарилось молчание.

А потом рыжая девчонка сочувственно посмотрела на Сигге и вдруг хихикнула. Тут-то наконец до него и дошло: да не поняли ирландский рыбак и его дочка ничего из его мудреных слов! И тогда, так и не придумав более доступного объяснения, Сигге поспешно подытожил:

— Ты подожди немного, почтенный Лэри. Скоро у нас все корабли и против ветра, и в штиль ходить научатся — без весел, без парусов!

Лэри недоверчиво хмыкнул, однако кивнул. И, так ничего и не сказав, подбросил хворосту в огонь.

3.

Живя в приморском городе, кораблей Танька успела повидать немало — и в порту, и на рейде, и даже на верфи: гленские сторожевые яхты, ирландские куррахи, скандинавские кнорры, греческие дромоны... Но похожих на «Модлен» среди них ей не встречалось никогда. Крутобокий, с тремя высокими мачтами, издали паровой корабль изрядно напоминал дромон, однако вблизи оказался выше и короче, чем это было принято в Восточном Риме. Не оказалось у него ни весел, ни даже гребных люков в бортах, но зато между второй и третьей мачтами виднелась черная труба, из которой неторопливо поднимался в небо тоненький дымок. Разглядывая «Модлен», Танька силилась вообразить ее идущей против ветра, со спущенными парусами, с тянущимся за трубой шлейфом густого дыма — но это никак не получалось. Корабль казался ей сказочным морским чудищем — огромным, загадочным, очень могучим, но пока еще крепко спящим.

Моряки невероятно радушно встретили и Таньку, и ее подруг, и рыцарей, не говоря уже о мастере Сигге, повстречавшем на «Модлен» нескольких добрых знакомых. Немножко подпортил всё капитан, попытавшийся окружить Таньку якобы подобавшими ей императорскими почестями. Конечно, ей быстро удалось отвоевать и ужин за общим столом, и даже место в одной каюте с Орли и Санни, но неприятный осадок на душе все равно остался. Наверное, потому-то и вышло, что, перебравшись к подругам, Танька тихо уселась напротив них и погрузилась в задумчивое молчание. А те, ничего не замечая, бурно вспоминали мерсийские и думнонские приключения. Орли радовалась, что ей за всё путешествие так ни разу и не пришлось ехать верхом. Оказалось, она сиживала на лошади всего два раза в жизни, а с седлом и вовсе познакомилась только на Придайне. Санни понимающе кивала подруге: сама она верховой езде была обучена, но лошадей побаивалась. С какой же благодарностью смотрела теперь Танька на Санни, представляя себе, как та, преодолевая страх, ездила ради нее в англскую деревню!

Спустя некоторое время, так и не найдя в себе сил включиться в разговор, Танька тихонько вышла из каюты и поднялась на палубу. Побродив немного, она прислонилась к мачте и долго смотрела, как из трубы «Модлен» одна за другой вылетали оранжево-красные искорки. «Почему люди связали с именем Робина холодные и тусклые болотные огоньки? — думалось ей. — Робин — он ведь был совсем другим — вот как раз таким, как эти искры, теплым и ярким!»

А тем временем искорки, подхваченные полупрозрачным дымком, устремлялись в небо и терялись среди сиявших на нем многочисленных звезд. Казалось, они и сами становились звездами. И так же, как искрам находилось место на небе, Робину, конечно же, должно было найтись место среди звездного народа.

Задумавшись, Танька безотчетно достала из-за пазухи птицу-свистульку, так же безотчетно поднесла ее к губам, и свистулька вдруг послушалась — испустила чистую звонкую трель. А в следующий миг за Танькиной спиной послышался радостный голос Орли:

— Так вот ты где, Этнин, — а я тебя ищу, ищу! Пошли к нам вниз, холмовая!

4.

Ветер дул с севера, с дальних гор. Не в силах поднять прибитую недавними дождями пыль на улицах Кер-Сиди, он отыгрывался на ясенях и вязах городского парка, раскачивал их покрытые молодой листвой ветви. Устремляясь дальше, ветер вздымал волны на заливе, гнал их к думнонскому берегу. Завидев многочисленные белые барашки, ирландские колонисты-рыбаки остереглись выводить свои кожаные лодки-куррахи в море, остались в бухтах. Но для больших кораблей, направлявшихся в Думнонию, такой ветер был не помехой, а подспорьем. Вот и паровой барк «Дон», названный в честь древней богини бриттов, воспользовался им и вышел в плавание под парусами.

Конечно, капитан Гарван О'Блойд на один только ветер не полагался. Угольные ямы «Дон» были полны отменного кер-тафского угля. Однако прятавшаяся под палубой корабельная машина пока что бездействовала – к облегчению многих из молодых моряков, недавно поступивших на службу. Те втайне радовались, что «Дон» обходилась сейчас без сидовской волшбы. У них, вчерашних рыбаков, только-только успевших приноровиться к новым деревянным судам с косыми парусами, машина вызывала суеверные опасения.

Лиах Мак-Шеа, молодой, но уже бывалый матрос, сидовских чудес не боялся: пообвыкся за два года службы. Так что сейчас он даже немного досадовал на тишину в машинном отделении. Вахту Лиах только что сдал, свободное время у него было, и теперь он устроился на юте и, облокотясь на фальшборт, насмешливо посматривал на толпившихся на корме «Дон» пассажиров. Ох и всполошились бы те небось, заработай сейчас машина хотя бы вполсилы!

Пассажиры на «Дон» бывали нечасто: та как-никак была военным кораблем. Поэтому каждый раз появление новых людей становилось для команды настоящим событием – тем более что почти всегда это оказывались важные персоны. Короли и императоры на памяти Лиаха на «Дон» не бывали, но ему довелось уже повидать на ее палубе и сенатора, и принца, и даже патриарха, совсем не смутившегося именем корабля, названного в честь языческой богини.

Нынешние пассажиры, впрочем, оказались куда проще: в основном это были юнцы, только что закончившие учебу в Университете и зачем-то отправлявшиеся в едва начавшую приходить в себя после недавней войны Африку. По слухам, имелись среди них и колдуны-инженеры, и лекари, и рудознатцы – но совсем еще желторотые и вряд ли умелые.

Рыжую девушку, прислонившуюся к бизань-мачте и задумчиво смотревшую на удалявшийся берег, Лиах мысленно сразу же определил в лекарки. Почему – он, пожалуй, и сам не смог бы объяснить это сколь-либо внятно. Вообще-то лекарей Лиах уважал – с тех пор как военные врачи из Ордена Милосердия вытащили с того света его старшего брата, тяжело раненного в африканской кампании. Но именно эта девушка доверия у него не вызывала ни малейшего. Худенькая, нескладная, одетая в совсем скромное бледно-зеленое платье, она куда больше походила на девчонку-подростка, чем на настоящую, сведущую ведьму. Красивой Лиаху «лекарка» тоже не показалась. Его всегда привлекали женщины статные, пышнотелые: такие, по его представлениям, были неистовы и в гневе, и в любви.

Вздохнув, Лиах отвел от «лекарки» взгляд. Скользнул им по другим пассажирам – по сбившимся в стайку на юте взволнованным раскрасневшимся девушкам, по стоявшему наособицу от них белобрысому долговязому парню с саксонской бородкой, по самой старшей из пассажиров – похожей на монашку худощавой женщине средних лет с суровым лицом. А потом вновь повернулся к рыжей «лекарке». Что-то упорно притягивало к ней его внимание, не давало покоя. Хотелось непременно заговорить с девчонкой – то ли подразнить ее, то ли поучить уму-разуму. 

Не утерпев, Лиах перебрался к «лекарке» поближе. Вскоре представился и случай затеять с ней разговор: «Дон» поравнялась со стоявшей на рейде «Модлен» – вторым паровым кораблем камбрийского флота.

– «Модлен», – произнесла вдруг задумчиво «лекарка» – то ли узнала, то ли прочитала название на корме.

– Сестричка нашей старушки «Дану», – тут же подхватил Лиах. Как и большинство матросов «Дон», он был ирландцем и название своего корабля произносил на гаэльский лад.

«Лекарка» обернулась. С удивлением Лиах увидел странное украшение на ее лбу: два темных блестящих стеклышка, приделанные к хитро изогнутой серебристой проволочке. Но еще более странными оказались глаза «лекарки» – большие, ярко-зеленые и с такими огромными радужками, что казалось, будто вокруг них совсем нет белков.

– Я знаю, – откликнулась она. – «Дон» и «Магдалина»... то есть «Модлен». Я ведь плавала на ней однажды.

– Ходила, – не задумываясь поправил Лиах.

– Да-да, ходила, – торопливо кивнула «лекарка». – Простите, я, наверное, совсем сухопутная...

5.

Бог весть, как бы продолжился их разговор и чем бы он закончился. Но через мгновение позади Таньки где-то наверху раздался странный приглушенный голос:

– Сэр капитан! Мэтр механик говорит, всё готово!

– Давно пора, – донеслось оттуда же недовольное ворчание сэра Гарвана. А в следующий миг тот громко распорядился:

– Машине приготовиться!

И не успела Танька опомниться, как в корабельной утробе что-то зашумело, а поднимавшийся из трубы дым сделался гуще.

Внизу разом смолкли девичьи голоса. А какой-то моряк-ирландец – может быть, тот самый, что спрашивал утром у Таньки, не лекарка ли она, – тихо, но отчетливо пробормотал по-гаэльски:

– Ну с богом, старушка «Дану»!

И тут же раздалась новая команда сэра Гарвана:

– Самый малый вперед!

Еще через мгновение «Дон» вздрогнула всем своим многотонным телом. Из-под палубы один за другим стали доноситься мерные тяжелые удары: забилось могучее паровое сердце корабля. Огонек маяка медленно, но неуклонно пополз влево, норовя скрыться за кормой.

А у Таньки в голове мешались, казалось бы, совсем несовместимые чувства: тоска по так и не увиденной Думнонии и восторг от могущества человека, сумевшего обуздать силу пара, досада на свою безответственную забывчивость и радостное предвкушение будущих открытий, щемящая печаль о Робине Добром Малом и тайная надежда на скорую встречу с дорогими ей людьми... Но вот чего не было точно – так это страха перед паровой машиной. Таньке ли, выросшей в Жилой башне, полной самых разных сидовских чудес, было бояться техники?!

Однако всполошились другие – причем те, кому такое ну совсем не пристало. Стоило заработать машине, как снизу снова загомонили притихшие было студентки. Какая-то девушка испуганно ойкнула, затем с силой хлопнула дверь. По лестнице громко застучали деревянные подошвы: кто-то торопливо взбирался на верхнюю палубу.

– Госпожа сида! – робко позвал незнакомый тоненький голосок.

6.

Увы, после сумасшедшей ночи с потасовкой хлопоты над Дэл сразу не закончились. Вспышка гнева вывела ее из ступора, но до конца не исцелила. После нее на Дэл обрушилась страшная слабость, так что она едва переставляла ноги. На второй день встревоженная Ллио, с трудом превозмогая неловкость, решилась вновь потревожить мэтра Кая ап Гладиса – так звали корабельного врача.

Вопреки опасениям Ллио, мэтр Кай отнесся к ее словам серьезно. И явился не один, а в сопровождении корабельного механика – человека, казалось бы, совсем далекого от медицины. Однако, как оказалось, именно с ним-то разговор Дэл и требовался – да и не ей одной.

Сначала механик пригласил студентов в пассажирский салон – то самое помещение, где они обедали и где случились злополучные посиделки. Пришли туда почти все: пять девушек с инженерного факультета, Серен и Танька. Не было только куда-то запропастившегося Олафа.

– Достопочтенные коллеги, – обратился механик к девушкам, едва те расселись вокруг большого стола. – Чтобы впредь не было подобных недоразумений, я бы хотел разъяснить вам некоторые подробности устройства нашего корабля.

Говорил механик очень громко – видимо, по привычке, выработанной шумом корабельной машины. Таньке, впрочем, понятней его рассказ от этого не стал: она-то, в отличие от своих новых подруг, училась не на инженера. А механик, как назло, только и делал, что сыпал цифрами и непонятными словами, похожими на заклинания.

Когда он замолчал, вся «инженерная» пятерка дружно зашепталась. А потом Дэл осторожно подняла руку.

– А котел точно не может взорваться? – робко спросила она и опустила глаза.

– Не может, – отрезал механик. – Там не настолько высокое давление – я же объяснял.

– Да я поняла, – торопливо кивнула Дэл. – Просто... Нашему деду тоже говорили, что в шахте безопасно, а потом там рудничный газ взорвался... – она вздохнула, виновато посмотрела на механика и продолжила: – Вы не подумайте, что мы вам не поверили, мэтр механик. Просто с тех пор у нас в деревне...

– Я родом из Кер-Тафа, – прервал ее механик. – Так что знаю и про шахты, и про взрывы не понаслышке. И говорю со всей ответственностью: нет, такие котлы, как на «Дон», не взрываются.

Дэл покорно кивнула и снова вздохнула, на этот раз совсем тихо. Зато явно приободрились остальные девушки, даже Серен, вряд ли что-либо понявшая из недавних пространных объяснений.

Вскоре механик попрощался с девушками и, сославшись на неотложные дела, поспешно покинул пассажирский салон. А с Дэл – и заодно с оставшейся при ней Ллио – потом еще долго беседовал, предварительно выпроводив остальных студенток, добрый мэтр Кай ап Гладис.

* * *

– Ну что там? – тихо шепнула Фи.

Брид оторвала голову от двери, развела руками. Ответила – тоже шепотом:

– Не разобрать ничего.

Серен, стоявшая у Фи за спиной и напряженно вслушивавшаяся в разговор подружек-ирландок, разочарованно вздохнула. Державшаяся поодаль от остальных девушек, но все равно исподволь наблюдавшая за ними Илет сдержанно промолчала. Разумеется, ей, признанной главе маленького, но гордого «инженерного клана», не полагалось ронять своего достоинства заурядным подслушиванием.

А Танька смотрела на снедаемых любопытством приятельниц и едва сдерживала улыбку. Она-то разбирала доносившийся из-за двери разговор до последнего слова. Делиться его содержанием Танька, конечно же, ни с кем не собиралась: как-никак врачебная тайна! Но сама все-таки слушала – хотя, разумеется, это было неправильно.

– Понимаете, мэтр лекарь, – доносилась из-за двери узнаваемая скороговорка Ллио. – Мы ведь родом из Ронды. У нас там на шахтах паровыми машинами не удивишь никого. Но только...

– Да-да, – перебив сестру, вступила в разговор Дэл. – Машин много, но у нас дома они совсем другие! Там я всегда знала, что человек им хозяин, а они ему верные слуги. И ткацкие станки – они тоже такие: добрые, заботящиеся о людях... А тут всё совсем иначе, всё наоборот! Кажется, что корабль – он живой, как огромный кит, что он дышит, что у него бьется сердце. И что мы все заперты в его чреве, как несчастный Иона. А корабль – он ведь на самом деле и не живой совсем, а только притворяется!

– Понимаю, – откликнулся мэтр Кай. – Моряки, между прочим, к своим кораблям именно как к живым и относятся: заботятся о них, разговаривают, иногда даже ссорятся – а потом мирятся. А еще придумывают им прозвища. Нашу «Дон» вот старушкой прозвали – слышали небось?

В ответ послышался робкий смешок.

– А между прочим, девушки, – продолжил мэтр Кай, – у всякого корабля и в самом деле есть кое-что живое – самое настоящее. Догадались, о чем я?

– Ну... Наверное, здесь какой-нибудь славный народ живет – как у нас в шахтах гоблины, – неуверенно отозвалась Дэл.

– Ты что! – тут же шикнула на нее Ллио. – Корабль зовется именем пресветлой Дон – а ты о гоблинах!

– А что тут такого? – вскинулась Дэл в ответ. – Гоблины – людям не враги! Забыла, как они старого Тада спасли?

А мэтр Кай вдруг расхохотался.

– Вот и не угадали! – объявил он, отсмеявшись. – Уж гоблины тут ни при чем точно! А живая душа корабля – это его команда. И если команда умелая и слаженная, вроде нашей, – никакая машина на нем своевольничать не осмелится.

– Это правда, – согласилась Дэл. – Хорошо, что кораблем управляют люди, что он не сам решает, куда и зачем плыть. Но все равно... Не была бы «Дон» так похожа на живую – я бы ее ни за что не испугалась. Или, наоборот, если бы она была в самом деле живой – я ее хотя бы понимала. А когда мертвое притворяется живым...

– Не притворяется, – твердо произнес мэтр Кай. – Не может притворяться – именно потому, что неживое. И замышлять против людей оно тоже ничего не может – по той же самой причине. Понятно?

– Понятно, – скороговоркой откликнулась Ллио.

– Понятно, – эхом повторила Дэл.

И тогда мэтр Кай удовлетворенно подытожил:

– Ну вот и славно.