День был ласковый

Занятия начались шестого сентября. День был ласковый. Солнце светило, небо было синим, зелень подернулась первыми желтыми и бордовыми кружевами. Палисадники полнились осенними цветами, всюду алели мокрые от росы шарики шиповника, пестрели поздние розы, астры, георгины; конопляное поле скосили, а в леске, который мы пересекали по дороге в Графский Зуб и обратно было очень много грибов и паутины.

С тренировки мы притащили полные карманы подосиновиков, наспех умылись, счистили с одежды паутину, а с обуви — грязь, прихватили карандаши, перья и блокноты и втекли в струящуюся от общежитий к учебным корпусам шумную студенческую реку. Нырнули в арку, ведущую на площадь перед зданием администрации, а там уже разбежались по своим корпусам.

В холле художественного факультета висело приколоченное крепкими гвоздями новенькое, с иголочки расписание на первый семестр триста двадцать первого — триста двадцать второго года от восстановления. А перед ним толпились возбужденные художники всех курсов вперемежку.

Второй курс обещал быть куда сложнее и насыщеннее первого. Я с трепетом пробежала глазами по списку предметов: рисунок, живопись, композиция, скульптура, объемный декор, предметная эстетика, история искусств древнего мира *курс второй, история искусств нового мира* курс первый, свойства материалов *пигменты и изготовление красок, пластическая анатомия *основы, общая экономика, ресурсная география.

Напротив общей экономики и ресурсной географии, а также истории искусств, входящей в программу не только художников, но и харизматиков и музыкантов, стояли значки бесконечности — так обозначались совмещенные для нескольких факультетов лекции, которые проводились в больших аудиториях, и на которые при наличии окна любопытные учащиеся других курсов могли зайти вольными слушателями.

— Даже не верится... — услышала я за спиной голос Дамины Фок. — Уже третий курс. Кажется только вчера впервые тут оказалась. И все было хорошо...

Дамина не договорила, встала рядом.

Я очень удивилась тому, что Дамина вдруг решила откровенничать, и чтобы закрепить ее порыв искренности ответила.

— Да. Просто невероятно, что мы снова здесь... после всех этих ужасов.

— Ужасы еще не закончились, — сказала Дамина. — Строму снова взяли. Конечно, там уже никого — всех эвакуировали после... той бойни. Но гвардия разбита и ведьмы опять ходят по моему дому, как по родному хлеву. Суки...

Горечь и боль, идущие от Дамины наполнили мою душу. Я не забыла, что в той бойне у нее и у ее брата Гордея погибли оба родителя, а еще я понимала — от Строма до Озерья — рукой подать...

— Откуда ты знаешь? — чтобы заполнить паузу спросила я.

Дамина посмотрела на меня с осуждением.

— Новости с войны Комарович каждый день на храме вывешивает. Ты вообще не в этой реальности что ли живешь, Итта?

— Я?

— Да, ты. Идем. У нас сейчас общий сбор в мастерской. У миссис Заславской...

— Видела ее животик?

— Видела. Неподходящее время сейчас... — в голосе Дамины прозвучали такие ледяные ноты, что я с удивлением посмотрела на нее.

У Дамины были лисьи, желтые как осенние листья глаза и короткие темные ресницы. Эти глаза умели так посмотреть, что все становилось ясно без лишних слов.

И вот теперь они выражали досадную озабоченность за судьбы всех, кто пытается не думать о войне, и жить так, будто ничего не случилось. За миссис Заславскую, а заодно за глупую меня — девушку Эмиля Травинского — негласного, но признанного лидера нашей тайной организации — влюбленную дурочку, которая так юна и легкомысленна, что не читает военные новости...

— Идем, — Дамина по-дружески толкнула меня в плечо. — Опоздаем же.

Мы пошли через рекреацию вниз по лестнице, в мастерскую. И уже на лестнице Дамина произнесла:

— У нее муж на фронте... Януш Заславский, наш кузнец. Этого ты тоже не знала?

— Нет... — призналась я.

— Ты точно из другого мира, Итта Элиман.

Дамина сказала это не зло, не надменно, просто грустно. Можно было бы даже подумать, что она завидует моему неведению, но нет. Я слышала — Дамина мне не завидовала, она обо мне беспокоилась, как о младшей, как о тех несчастных детях, которых прятала во время нападения на Строму.

— Не наделайте там с Травинскими глупостей, — тихо добавила она. — Эмиль молодец, без вопросов. Но от этого ещё страшнее...

Миссис Заславская стояла посреди светлой мастерской и прикрывала заляпанным краской рабочим халатом заметно округлившийся животик.

Мы сидели не так, как все прочие курсы на первом собрании, не за партами, а кто как. Кто за пустыми мольбертами, кто просто на стульях, кто на постановочных столиках, кто на полу. Нас было много. Три неполных курса — тридцать с лишним человек.

— Я не стану лукавить и утверждать, что все будет хорошо. — говорила миссис Заславская. — Но мы обязаны делать свою работу. В этом семестре у нас будет все как всегда, пленеры и работы с натуры. Второй курс... — она нашла глазами тех моих сокурсников с которыми я уже проучилась целый год. Друзья Грег и Долуш из Кивида, живописцы, нацеленные на росписи интерьеров. Левша Левий из Северной Лэды — земляк моих мамы и бабушки. Белобрысый, веснушчатый. Он больше по дереву и глине. Наверняка будет скульптором. Мечтающая стать ювелиром Амаранта — болезненная, тонкокостная девушка с прозрачными глазами. Тихоня. И все. Остальные верно ещё не приехали. 

— Второй курс прямо с сегодняшнего дня начинает изучать пластическую анатомию. Учебники получите в библиотеке сами. Они вас ждут. Через неделю поставлю вам первую обнаженную натуру. Пора. Не маленькие уже. Третьему курсу тоже рекомендую принять участие. Но официально у вас по программе наброски животных. Так что успевайте и то и другое. Ищите материал в библиотеке, можете на скотный двор сходить.

— А как же Ванькин Хвост? — весело спросил парнишка с третьего курса, имея в виду давно лишившегося хвоста чучело зайца,.

— Хвост обязательно, — улыбнулась миссис Заславская. — И Графиню тоже можете порисовать. Но этого мало. Заяц да ворона вас не спасут. Коровы, лошади, домашние птицы — ваш хлеб, господа художники. Как бы ни странно это звучало...

Дальше миссис Заславская занялась первокурсниками, новенькими настороженными мальчикам и девочками, которым следовало все рассказать и объяснить, что в мастерской можно, а что нельзя. Как закрывать краски и коробки с пигментами, как мыть кисти, сушить работы, управлять фокусными зеркалами и прочее, что мы — старожилы уже знали будто бы всю жизнь.

Приятно и спокойно было в художественной мастерской. Здесь пахло красками, деревом и пылью, пахло тишиной рабочего процесса, когда класс из десяти человек так увлечен живописью, что в нем почти не слышно разговоров, и порой самое громкое из звуков здесь — жужжащая муха, запутавшаяся в паутине под потолком...

Я ощутила покой. И такой же мимолетный, но очень нужный ей в эту минуту покой ощутила Дамина. Мы встретились взглядами и улыбнулись друг другу...

*черновик, чуть-чуть проды