И снова Идиатуллин

Вот честно, у людей флешмоб по рецензиям а у меня просто публикация.

1. Книжка жуткая. не, ЖУТКАЯ
2. Реца мрачная
3. Я предупредила

Пока *Горький* лежит, рецензию положу сюда

Почти довоенная проза

Я ходячее лихо;

Плохая примета, дурной знак!

Не трать дыханья на мое имя –

Я обойдусь и так.

БГ

Te digo con disimulo

Que tengo la camisa negra

Y debajo tengo el difunto

(Juanez)

Не секрет, что для людей с хорошо настроенной интуицией (к которым относятся все толковые писатели), а также для людей с привычкой прогонять сквозь внимание большие массивы косвенных данных (к которым относятся все толковые журналисты) гораздо легче находиться в пространстве уже разразившейся катастрофы, чем изнывать от ужаса среди более или менее благодушно настроенных сограждан в ее преддверии. 

Пока не набрался достаточный массив литературных произведений, состоявшихся _после_ февраля 2022, но осмелюсь предположить, что почти повсеместная интонация наползающей отовсюду тени, привкуса тления в каждом глотке и каждом вдохе, которой была переполнена отечественная литература последних десяти лет, будет расколота на две неравные части – на более массовую и все более психотическую «ну, вот теперь-то все стало хорошо и правильно» и менее массовую «здравствуй, Рагнарек, мы заждались».

Роман Шамиля Идиатуллина «До февраля» обладает практически полным набором свойств сразу-пред-военной литературы. Ужаса в нем хватает. Подробного пошагового анализа, откуда этот ужас приходит – тоже, и следующим кругом спирали – ужас от наблюдения за людьми, которые в объективно катастрофических обстоятельствах продолжают вести себя, скажем помягче, деструктивно.

Для обеспечения нужного уровня напряжения автор пошел - неожиданно – самым простым путем. «До февраля» - триллер. Он начинается с убийства, и примерно каждые тридцать страниц с неумолимостью сверхзвуковой дрели число убитых растет. Никто не беспечен, никто не ходит в заброшенный подвал в одиночку под звуки тревожной музыки! Кто-то опасается открыть дверь незнакомцу и проверяет документы через цепочку, кто-то отбивается тяжелыми предметами, кто-то уверен в собственной охране, а у кого-то в руке пистолет, но то, с чем встречаются нормальные, вполне вменяемые россияне, объективно многое повидавшие и ко многому готовые – это нечто просто быстрее, ловчее и подготовленнее каждого отдельного живого человека.

Этот сюжет в чем-то чрезвычайно уплощает нашу дофевральскую действительность, но в чем-то делает ее представимой, вмещаемой в сюжет. Неуловимый серийный убийца, логика действий которого непонятна никому (почти); город, который ничего не знает, но _уже_догадывается_; журналист, которого бьют в снегу у лесополосы смертным боем всего лишь за попытку поинтересоваться, что, собственно, происходит; девочка-ботанка, которая тыкает обгрызенным ногтем в пыльную рукопись и неслышным миру голоском пищит «мене, текел, фарес»… Сын убитой на первых страницах женщины, которому скучающий начальник ставит на вид волнения среди населения – нам не нужны перед выборами все эти слухи, прррекратить!

Мне встречались ситуации, когда авторы прибегали, чтобы попытаться отразить нашу довоенную действительность, к техникам кринжовых компьютерных игр («Кластер»), к условному фэнтези («Медведки» или «Средняя Эдда») или городской мистике («Дом, в котором» или «Сестромам»,), но вот идея внутри реализма заменить безличного антагониста социетального уровня на штучного (хотя последовательно выращенного именно этим социальным порядком) социопата – метафора вроде бы упрощающая, но зато транслируемая вовне. Про маньяков оно как-то понятнее свежему человеку из условного не здесь, чем про хвост дракона, ползущий сквозь город совершенно наяву, что это вот буквально так оно и есть. 

Итак, по глубоко провинциальному небогатому городу ходит смерть. Слабых и старых она забирает чаще, чем сильных и богатых, но не брезгует никем. Люди, задетые по касательной, живут дальше. Продают опустевшие квартиры. Пьют горькую. Механически идут на работу и с работы. Не обсуждают ничего с друзьями и коллегами, лица которых тоже имеют подозрительно застывший вид. Занимают посты исчезнувших. Передают новым сотрудникам неоконченную кем-то работу, не вникая особенно, почему предыдущий работник даже не забрал трудовую. Рожают и пестуют детей, которые тоже привыкают никогда не задавать ненужных вопросов.

Отдельным слоем всей истории идет крайняя компетентность Идиатуллина в вопросах журнальной работы – и сбор новостей косвенным поиском из сплетен и умолчаний, и поиск какого-нибудь не совсем уж ужасающего худла для нужного количества знаков в номере, и тщательность в размещении поздравительных челобитий на самых заметных страницах, и плывущий, как осклизлое тесто, график кадров и выплат, и надрывная работа редакции с самотеком – как вроде бы более-менее безопасным, бумажным, так и с традиционно куда более утомительным – активными авторами офлайн. 

 Случайно, совсем косвенным образом, небольшое финансирование получает редакция давно умершего местного журнала. В одной комнате собираются – сбежавшая из вуза хикикомори, опротивевший себе копирайтер и циничная бильд-редакторша. Руководит звездной командой запойная нимфоманка. А тот человек, через которого пришли деньги, хочет всего лишь поглубже взлизнуть вообще отсутствующему в кадре патриарху, который когда-то имел какое-то отношение к еще тому, советскому журнальчику. Будь авторская интонация чуть менее угрюмой, это было бы гомерически смешное чтение, но когда надоедливого дряхлого графомана находят буквально размазанным в слизь по полу собственной квартиры, даже самый Антоша Чехонте не может больше шутить. 

Странным образом у хаджи Шамиля вытанцовалась совершенно христианская картина реальности. Самые слабые, причем слабые не только физически, а в чистом виде нищие духом, не отважные, не гордые, не принципиальные даже люди поднимаются там, где сдались сильные и заблудились умные. И безнадежная сила слабых, которые не отступают на одном упрямстве, заминает и постепенно преодолевает инерцию крутящейся десятилетиями мясокрутки. Идиатуллин избегает очень частой ловушки – поддержать героев влюбленностью. Нет, Аня и Паша остаются товарищами, даже пожалуй братом и сестрой, и продолжают видеть друг друга без всякой эндорфиновой дымки, нелепыми, негероическими, страшно уязвимыми.

Мы - сейчас – все знаем этих неухоженных девочек, которые с красными от недосыпания глазами ведут через соцсеточку сразу по четыре группы беженцев через Нарву. Этих оплывших мальчиков с белыми билетами, которые через пятнадцать впн публикуют в телеграмме контакты и памятки для тех, кто ищет вписку в Омске перед финальным броском в Казахстан. Тех, о кого стражи порядка даже и берцы вытирать брезгуют, изыскивая жертву повесомее. До февраля смысл существования этих жалких великовозрастных детишек был гораздо менее очевиден. А вот Идиатуллин почему-то решил, что они важны.  

К ядру – к тем, кто становится ядром сопротивления холодной хтони – притягиваются, постепенно, хоть сколько-нибудь здоровые на голову люди, подпирают собой, прикрывают, помогают, но главную работу тащат маленькая перепуганная до усрачки девушка и поддерживающий ее тюфяковатый парень. Симпатичный айтишник, которого автор вручает героине только что не в подарочной упаковке, только и успевает, что продержаться, защищая ее в критический момент до прибытия подмоги (в общем, это лучший вариант, на который может рассчитывать мужчина в описываемой реальности), а бегает и тормошит всех, подставляясь под тумаки и унижения, все тот же неудачник Паша.

Герои победят. Конкретный маньяк будет остановлен. Зло не будет побеждено. Город получит короткую передышку, и - увы, мы – после февраля - знаем, что город не сможет этой передышкой правильно воспользоваться. Но, может быть, опыт самоорганизации, опыт успешного поиска помощи, опыт борьбы со значительно превосходящими силами противника что-то даст упрямым людям, которым не нравится, когда зло убивает город. Я, честно говоря, боюсь загадывать.

30 октября 2022 г.

Генерал Сан Мартин

провинция Буэнос-Айрес