Последние дни Пангеи. Перове чувство

Они лежали на подстилах возле догорающего пламени и, пожёвывая хрустящие ломтики мяса, любовались бесконечным множеством светил. Звёздная высь была усыпана небесными камнями настолько кучно, что среди них не проглядывалось ни единого тёмного пятнышка свода, будто не обитель ночи после ухода Великого Огня царствовала в тот час во Всеземлях, а сами звёзды. Звёзды, предшествующие в сумерках своими первыми проблесками чернеющему небу. Звёзды, которые в эту ночь черноту небес и поглотили…

 Лёгкими порывами дул тёплый западный ветерок. Он шелестел макушками джунглей, вознося мелодию дремучих чащоб до самого утёса, и сливался с треском дотлевающей древесины костра. Всё в округе было умиротворённо и обыденно, как и подобает этому времени суток. Лишь загадочное безмолвие рокота ночных хищников и примитивных тварей вселяло в сумеречный лад таинственное отчуждение. Не слышно было ни единой цикады. Даже той одинокой, что стрекотала внизу в поселении. Но это никак не тревожило ни Зойу, ни Саласа. Они словно отстранились от действительности. Они лежали и смотрели в едва ли объятную взору высь и следили за тем, чтобы ни в коем случае не пропустить ни одну звезду.

 И звёзды не заставляли долго ждать. Небесные огни то появлялись на миг внезапными утончёнными сияющими бороздами, то позволяли разглядеть себя несколько мгновений, рассекая свод постепенно угасающими яркими линиями и растворяясь почти у самых крон лиановых гигантов, будто падали они во Всеземли у самого горизонта. Падали и не вызывали у своих наблюдателей ни капли сомнений в том, что это души охотников спускаются с небес и где-то на западной стороне света, в одном из основанных Олд’аком стойбищ зарождается новая жизнь…

 — Ты считать? — спросила Зойа.

 — Пятнадцатая уже или... Они так внезапно появляются и исчезают, что мне кажется, я проглядел… И не одну, — невозмутимо ответил юнец. 

Для него все эти звёзды — и падающие, и безмятежно сияющие, — всё это созерцание ночного неба стало ещё одним невообразимым прежде мистичным зрелищем. Салас и представить себе не мог, а точнее, он никогда не замечал, что так завораживающе блистает ночной свод и что именно так выглядит настоящий звездопад. А как бы все эти сияния смотрелись с уступов Великой Горы, которые находились куда ближе к выси, чем утёс на плато, где он сейчас распластался с Зойей, воображению было и вовсе непостижимо.

 — Ты загадать, юный шаман, кто вернуться во Всеземли из твоего племени и прожить новые луны? — шёпотом спросила краснокожая.

Юнец задумался на миг и ответил:

 — Да. Я хотел бы, чтобы Таро и все, кто…

 — Молчи-молчи! — неожиданно, но так же шёпотом оборвала Зойа. — Никому не говорить! Хранить тайну, и они вернутся. Я тоже загадать о своём и мечтать об этом, — поделилась охотница.

 — Как думаешь, они и на востоке падают? И на юге, и на севере?

 — Они падать везде. Я видеть это много раз. А если они падать везде, значит, другой племя жить. Значит, другой Заврини познать первое чувство, как Олд’ак и Ориш’ка… Алакт’ар и Лун’га.

После этих слов юный охотник взволновано посмотрел на краснокожую, а та медленно приподнялась с подстила в сидячее положение и, уловив взгляд Саласа, робко прошептала:

 — Ты не ответить мне на вопрос, юный шаман.

Салас замешкался:

 — На какой?

 — У тебя есть женщина в племени?

 — Я… нет, — растерянно промямлил юнец, а Зойа под тусклым свечением костра ненароком углядела, как лико Саласа изрядно покраснело.

 — Ты говорить, юный шаман, что твои ока Всеземель видеть так же, как мы воплощением видеть рептилий, и слышать наши биения? 

 — Да, — ответил Салас, теперь и вовсе не понимая, на что намекала Зойа, но в интонации её слов он распознал какой-то странный, неведанный им прежде соблазн.

 — Воплоти взор! — весьма неожиданно промолвила краснокожая, а озадаченный юнец подметил, как её глаза, предвкушая исполнение просьбы, тревожно забегали — поглядывали то на него, то на его одеяние, то по сторонам.

Салас, всё ещё не понимая, что задумала Зойа, сосредоточил скулы, и его зрак претворился в зрак Всеземель, а образ краснокожей в его видении — все её части тела, которые не скрывала одежда — облёкся в плоть и кровь. Но неказистое обличие женщины Саласа не отторгло, как отторгал прежде вид плотей люда. Он смиренно рассматривал Зойу, а в ушах его забилось её сердце, и он уловил, что колотится оно слишком трепетно и звучно.

 — Ты слышать, как стучать моё сердце, юный шаман? — вполголоса спросила краснокожая, пристально глядя на Саласа и медленно снимая венец из перьев.

 — Да, — прошептал юнец и вмиг ощутил, как лицо его налилось жаром.

 — Ты видеть моё сердце? — уже едва слышно спросила Зойа.

 — Нет, — со странным чувством вожделения ответил Салас и взялся объяснять: — Я не вижу плоть, что скрывается под одеянием или доспе...

Тотчас быстрым движением охотница оголила торс, и юнец узрел её алые холмы прелестей, а сквозь грациозность тела справа разглядел её трепещущий очаг. Краснокожая же, не медля ни мгновения, схватила руку Саласа за предплечье и прикоснулась его ладонью к своему изяществу — где волновалось её сердце. По телу юного охотника пробежала знакомая ему дрожь, и он, вернув людские глаза, безмолвно окунулся в чарующий шарм…