Поле боя

Отрывок из "Моей второй повести".

https://author.today/reader/236130/2433507

Он секунду помолчал, а потом вдруг, как хлопнет по столу:

– Да разве ж это текст?! На что я трачу свое драгоценное время?! Ты же лодырь, Сёма! Ты не хочешь работать над словом!

Его губы дрожали, морщины на лбу сделались глубже, чем обычно.

– Вот, например, я! – крикнул он. – Ночью пришлось не спать, и я стал писать. Вот тебе парочка страниц изумительнейшего текста, – он помахал перед моим носом мятыми листами желтоватой бумаги. – Сиди и внимай, как надо работать.

Он встал посреди кабинета и начал читать нараспев:

«…Золоченые рога на шлемах богатых крестоносцев бросают солнечные искры в ряды тесно сомкнутых пехотинцев, с минуты на минуту ждущих кровавого сражения. Огромное поле, где предстояла битва, многие годы окроплялась кровью воинов и слезами их жен и матерей – его превратили в бескрайнее кладбище, засеваемое каждый год новыми мертвыми «семенами». Вот и сегодня, ближе к полудню, «черный жнец» начнет раскидывать эти «семена».

Силы накапливались на обеих сторонах поля – северной и южной. У немецких кнехтов ныло в желудках, но не от утреннего привычного голода, а от мощного подземного гула – звука идущей смерти: с юга шли французы. Гул мерно рос, пока не превратился в звук шагающих тысяч ног, обутых в железные башмаки. Звук сливался с дробным стуком конских копыт, топтавших чужую желтую траву.

Внезапно шум оборвался, и воцарилась мертвая тишина, будто и не было ничего. Немцы вглядывались в далекую оседающую дорожную пыль, поднятую копытами вражеских лошадей, и ничего не видели. Тихо перешептывались между собой воины:

– Может, это происки дьявола? – спрашивал Марек, плененный год назад чех. – Может, нам показалось, что они идут?

– Пусть кто хочет нас смущает – не страшно: с нами Пречистая Дева, – тихо отозвался Ганс Шафт и мелко перекрестился.

Время тянулось, но никого впереди по-прежнему не было. Многие воины несмело улыбались, поглядывая друг на друга, в душе надеясь, что их армия, поднятая еще на рассвете, может быть, не до конца проснулась, и тот гул был лишь продолжением их общего сна…

В небе послышался тихий свист: французские лучники, стоявшие на правом фланге своей армии, начали обстреливать немцев с невидимой стороны далекого холма. Одна из стрел пронзила ветхий щит нищего баварца Йозефа, и с кратким чавканьем воткнулась в его тощую шею. Ухо Йозефа, слышавшее этот последний предсмертный звук, обагрилось алой горячей кровью. Йозеф упал на колени и повалился под ноги своих товарищей, которые еще со вчерашнего вечера обещали угостить его кружкой пива после боя.

Стрелы летели до тех пор, пока французская пехота не двинулась к немцам, заметивших, наконец, как сверкнули среди оседавшей пыли искры на их длинных копьях.

***

Земля хочет расступиться и одним махом вобрать в свое, набухшее от крови, нутро горы мертвых тел, но не может. Вороны кружат над останками. Тлен мертвечины – сладкий нектар для черных, смолянистых клювов. Блестящие глаза-горошины видят тысячи трупов, пронзенных стрелами, затоптанных копытами, изрубленных топорами, мечами, секирами. Когтистые лакированные лапы вырывают куски мяса из худых грязных шей; клювы долбят безжизненные, навеки закрытые глаза. Мертвая плоть, перемолотая в боевой мясорубке, легко проглатывается падальщиками, питая их ненасытные тела, и делая ворон еще более жизнеспособными и сильными…