Камера обскура

Владимир Набоков, «Камера обскура». 

История трагической любви богатого искусствоведа к юной, но уже опытной девице. Трагизм любви как правило подразумевает неразделенность чувств, и в «Камере» она присутствует в полной мере.

Но кабы всё в такой любви всегда ограничивалось безответностью, то трагизм её был бы портативным, а писать, собственно, оказалось бы не о чем. Старик Сирин это, естественно, понимал. Поэтому роман его не столько о самой болезни, сколько об осложнениях. И уж на них-то автор красок не пожалел.

Перечитывая книгу, в голове моей с насиженного места вдруг слетел один стереотип. (Да-да, как шляпа, подъезжая к станции.) Мелькнула мысль: а по праву ли Стивен Кинг со своим клоуном из романа «Оно» считается королём ужасов? Нет, безусловно, клоуны, губящие детей, это страшно. Мастер Кинг знает, что самым липким страхом мажут не упыри и зомби, а то, что до поры рядится в личину доброжелательного. Но другой мастер знает это не хуже. И как по мне, Владимир Владимирович переплёвывает Кинга. Что клоун? Да, он весел и ярок, но при том из другого, сценического, а значит малость чужеродного мира, от которого, говоря строго, можно ждать что угодно. Другое дело нечто обыденное, привычное, того хуже – любимое. Как старые добрые тапки возле кровати, в которые среди ночи суёшь ступни, а вернувшись из туалета не можешь снять, так как они вросли тебе в ноги копытами – мерзкими, лошадиными.

Ужас романа «Камера обскура» нарастает по мере того, как за банальными с виду вершинами любовного треугольника – рогоносец и два прелюбодея – всё яснее проступает паноптикум из трёх уродов, довольно обычных внешне, но жестоко обезображенных Богом внутри. Интересно заметить, что уродство каждого из них в основе своей психологично, а это значит, что также весьма затрапезно. Таким оно и осталось бы, кабы коллекционер бабочек не налёг на гиперболу. Мерзость пришла вместе с размерами.

Лояльней всего Набоков обошелся с женским персонажем: уродство Магды поначалу почти и не уродство, с учетом её социального бэкграунда. Что можно ожидать от девушки, чьё детство прошло в нищете, затрещинах и компании быдловатого старшего брата, не упускавшего случая её отлапать? Всего что угодно, но только не целомудренности. Без особых размышлений Магда позволяет сводне продать себя демоническому персонажу по имени Горн и походу в него влюбляется.

В качестве литературоведческого отступления – меня всегда интересовало что такого может быть в этих «первых мужчинах», что столь многие писатели заставляют своих героинек влюбляться в них с разбегу и на всю жизнь. Ведь с физиологической точки зрения это нонсенс: первое знакомство с йухом не только не доставляет девонькам удовольствия, но и зачастую болезненно.   

Покушав какое-то время молодятинки, Горн насыщается и испаряется. Магда горюет и одновременно ходит по рукам. Довольно скоро, впрочем, она понимает, что стреляет из пушки по воробьям, зарабатывая копейки, в то время как возможности её юного сексапила открывают ей путь в счастливое будущее, достаточно подцепить и грамотно охмурить богатого бюргера. На выполнении этой задачи девушка и сосредотачивается.

Ничего особенного, согласитесь. Такое встретишь всегда и везде, не только в Берлине 1920-х. Вполне обычное поведение нищей, не страдающей моралью сучки, у которой есть что продать. На уродство явно не тянет. Проявляется оно чуть позже, в поистине скотском отношении к человеку, который её любит больше жизни. (Спойлерить не буду – читайте, если ещё не.) Но даже с учетом этого, Набоков отнёсся к Магде достаточно мягко, не пригвоздив её словом так, как мог бы. А почему? Джентльмен или всё ж таки педофил? (Героине романа не то пятнадцать, не то шестнадцать, упоминаются обе цифры.) Памятуя поговорку «один раз – не пидарас» и принимая во внимание, что разов как минимум два (не забываем «Лолиту»), приходится признать, что… да Бог с ним. Я прощаю великим их перверсии. Как, например, прощаю Фредди Меркури его гейство.

Карикатурист Горн – типаж далеко не столь распространенный как Магда. Но тем не менее существующий. Каждый, наверное, видел хоть раз такое существо (как правило, молодой мужик), для которого весь мир – смехуёчки, мир просто-напросто состоит из смехуёчков, по крайней мере в той части, которая не касается существа лично. Отношение к ним у него внимательное, без внутренней улыбки; как можно несерьёзно относиться к основе основ? Напротив, следует вдохновенно вовлекаться в неизбежный комизм ситуации, что бы она из себя ни представляла, всегда и везде. А иногда и создавать её самому. К примеру, поджечь облитую керосином кошку. Или скормить пожилой любовнице бутерброд с дерьмом, выдав его за особый деликатесный паштет. А жить за счёт глупого слепца, гнусно потешаясь над ним и семяизвергая в его бабу у него под носом – это ли не смешно??.. Пожалуй, из трёх уродов мистер Горн (американец!) более остальных достоин называться падалью. 

И наконец ГГ, Бруно Кречмар. В отличие от предыдущих двух, уродство здесь не имеет изначального негативного окраса, потому как произрастает из слабости и на поверхности своей как бы безвредно. Ну да, тайный эротоман. Ну да, обзавёлся любовницей. Ну да, есть семья. Казалось бы, абсолютно проходная история, каких миллион. Обеспеченный мужик живёт благополучной семейной жизнью, по вторникам и четвергам трахает подругу, для которой снимает недорогую квартиру и покупает иногда подарки; чё такого? Все довольны, все счастливы. Но у Набокова по-другому, снова гипербола. Его Бруно Кречмар безволен до отвращения. И хоть в профессии он наверняка вполне себе кремнист (иначе откуда богатство), подле обожаемой юбки становится абсолютным слизняком. Книга буквально напичкана сценами жалких пресмыканий. По сути это ещё один рассказ о том, как вагина согнула мужика в бараний рог. И если бы только об этом. 

Плюшевая похотливость Кречмара по-настоящему становится уродством ровно в тот момент, когда благодаря беспрепятственной настырности Магды тайное становится явным. Мало того, это не просто уродство, а уродство преступное. В одночасье рушится счастливая жизнь Аннелизы, жены Кречмара, а спустя некоторое время умирает от гриппа их единственная дочь Ирма. И хоть судебной ответственности Кречмар не несёт, это он, безусловно, виновен в смерти ребёнка. У читателя на этот счёт не возникает и тени сомнения. Судьба воздаёт сластолюбцу сполна (в автомобильной аварии он теряет зрение), но ни капли сочувствия к этому персонажу не возникает.

Что ещё сказать? Читайте, кто не читал, это как минимум интересно. Никаких умных посылов, впрочем, не ищите, их там нет; сам маэстро не раз говорил, что любой роман – это просто сказка.