Старая зарисовка

На улицах одного южного города можно часто встретить подслеповатую старуху-нищенку, таскающую за собой накрытую тряпьём тележку.

Сколько ей лет, никто не знает, но явно немало. Лицо старухи похоже на сморщенный изюм — такое же тёмное, в бороздах морщин и старых шрамов. Видит она плохо, постоянно бормочет себе под нос то ли молитвы, то ли заговоры, и редко с кем разговаривает. От старухи неприятно пахнет. Её тело, давно немытое и покрытое коркой застарелой грязи, зимой и летом укутано в толстый ворох изношенной одежды: найденных на помойке шарфов, насквозь пропитанных вшами шалей, каких-то вонючих тряпок и полотенец. Её беззубый рот, непрестанно что-то шепчущий, обсасывает поданную добрыми людьми корку хлеба и пьёт воду из уличных колонок. Длинные узловатые пальцы правой руки тянут за собой тележку, в то время как левая рука, давным-давно изувеченная, всегда спрятана в карман грязного мужского пальто. Живёт старуха подаянием, спит прямо на улице или внутри теплотрасс, а дни проводит за выпрашиванием милостыни либо за бесконечным перетаскиванием тележки с площади на рынок, с рынка к церкви, от церкви на вокзал. Родных у неё нет, друзей и близких тоже.

Зовут её Мария. Говорят, в молодости она была красавицей, каких теперь не встретишь.

А ещё ходит слух, что в тележке у неё спрятана голова её возлюбленного, Пауля, офицера вражеской армии.

***

Очень давно, когда южный город был ещё совсем небольшим, его оккупировали враги: злые люди с автоматами и волчьими глазами на бледных лицах. С местными жителями они не церемонились. Стариков и детей выстроили на главной площади у стенки и расстреляли в три захода. Днём и ночью стоял вой, треск выстрелов, мольбы о пощаде. Расстрельные действовали как роботы: зарядить винтовку, выстрелить, перезарядить. Трупы убитых стаскивали в канал у площади, и вскоре кровь из канала потекла в стоки, отравила воду и окрасила местные водоёмы в розовый оттенок.

Родителей Марии убили сразу же. Они были слишком старыми. Мария пыталась найти их ночью в канале, но от смрада разлагающихся тел и звона гудящих в воздухе мушиных полчищ не сумела ничего разглядеть. Стало совсем темно. Вернувшись домой, Мария увидела, что в их доме расквартирована рота военных. Она хотела уйти, однако её окликнули из окна, и кто-то смеху ради выстрелил ей под ноги. Девушка покорно поплелась в подъезд.

На лестнице её встретили глумящиеся, пьяные солдаты. Марию начали лапать и срывать с неё одежду, и она уже решилась вырваться, разбежаться и выпрыгнуть из окна головой вниз, как солдат одёрнул строгий офицерский голос. Это был Пауль. Высокий, с погонами на плечах, опоясанный ремнём с кобурой на боку. Солдаты расступились в стороны, а их командир подошёл, оценивающе глядя на девушку.

Пауль учтиво спросил, где её квартира, завёл внутрь, закрыв за собой дверь, и приказал раздеваться. Девушка послушалась, сняла всю одежду и стояла, закрыв грудь и промежность ладонями, опустив взгляд в пол, на блестящие чёрные сапоги молодого офицера. Подойдя ближе, он взял её за подбородок и пристально посмотрел в глаза.

«Ложись на кровать».

Она легла и по его приказу широко раздвинула ноги. Он достал из кобуры револьвер, наган с тонким длинным стволом, наклонился над девушкой и сунул оружие ей в промежность. Мария вскрикнула: она почувствовала холодный металл, что упёрся ей прямо туда, откуда рождаются будущие убийцы.

«Не дёргайся, а то я выстрелю» — возбуждённо сказал Пауль. Он неотрывно смотрел на девушку, двигая пистолетом у неё между ног. Мария закусила губу, стараясь сдержать крик боли; матрас под ней стал мокрым от крови.

«Я девственница...»

«Теперь уже нет. А что, если я нажму на спуск? Боишься, да?»

Мария подняла на него взгляд, и вдруг поняла, что на самом деле нет, ни чуточки не боится. Непроницаемая злая ночь, что соткала свою тёмную вуаль за окнами, забрала у неё и родителей, и школьных друзей, и нормальное существование. Всё, что осталось — это жизнь, но вот как раз таки жизни было почему-то не жалко.

«Нет, не боюсь», — она подняла руки и положила их мужчине на плечи, — «стреляй, если хочешь. И знай, что я тебя прощаю. Ты прощён. Ты не ведаешь, что творишь».

Сказав это, Мария взялась за крестик на груди и начала молиться. Лицо мужчины отвердело, и он, словно делая над собой усилие, потянул спусковой крючок. Наган сухо щёлкнул. Осечка. Пауль отбросил оружие и тихо, без слёз расплакался. Что-то сломалось не только в револьвере, но и внутри мужчины. Мария взяла его за голову, притянула к себе и с жалостью начала шептать успокаивающие слова, а он со всхлипом просил у неё прощения и порывался встать на колени.

Они разговаривали, обнявшись, ещё какое-то время. Мария перебирала между пальцев его светлые волосы и думала: вот, это мой первый мужчина. Мой первый мужчина...

Позже он попытался вывести её из города. Подошли войска, и на городских окраинах закипели уличные бои. Там полыхали пожары, их пламя отражалось в стёклах домов тревожными красными бликами. Сверху же, в небе, бледная луна кровожадно ухмылялась щербатой пастью.

Пауль повёл Марию по улицам, стараясь обойти патрули и заслоны, и тут началась бомбардировка. Перед ними взорвался фугас, нашпиговавший осколками всё вокруг. Голова Пауля, срезанная ровно, будто хирургическим скальпелем, покатилась по тротуару. Другим осколком повредило левую руку Марии, а от вспышки взрыва она практически ослепла и поползла на четвереньках, натыкаясь пальцами на куски щебня и углы развороченных зданий. Наконец она нашла голову Пауля. Сама не понимая зачем, уже начиная терять рассудок, Мария замотала голову в обрывки ткани и пошла с ней куда глаза глядят.

Той ночью ей удалось выжить. Она спряталась в одном из уцелевших зданий и что-то шептала отсечённой голове, говорила без остановки со своим любимым мужчиной, оглохшая, полуслепая, потерявшая разум. Вокруг гремели взрывы.

***

Её зовут Мария. Она живёт в этом городе сколько себя помнит, и нигде кроме него не бывала. Её глаза, тронутые частичной слепотой, видели, как город отстроили из руин после войны; она застала постройку новых зданий, мостов, дорожных развязок, скверов и площадей, парков и трамвайных линий. Её считают выжившей из ума старухой, что, конечно же, правда. Но тем, кто глумится и издевается над старой нищенкой, невдомёк, через что ей пришлось пройти семьдесят лет назад. И никто не знает её секрета: там, в потайном отделении ящика на тележке, лежит высохшая от времени, покрытая тонкой как пергамент кожей голова возлюбленного Марии. Поскольку у Марии нет дома, она держит своего любимого Пауля в ящике.

И она говорит с ним каждый день.