Не только голыми руками. Иногда даже котьми лапками)

На флешмоб "Голыми руками" от Константина Кохана представляю отрывок из рассказа "Упрямство Олафа Хорна" где главный герой участвует в потасовке не только голыми руками, но даже мягкими лапками:

Я прыгаю, когда Хью заносит над головой юнги инструмент вроде кузнечных щипцов. Ярость подбрасывает кошачье тело сразу до ненавистного лица. Под вопли изумления, потом боли со всех четырёх лап принимаюсь рвать и кромсать, рвать и кромсать. Очень быстро чую кровь, её запах заглушает даже горькую копоть, но не отвлекаюсь — бешено вою и работаю когтями.

Хью завывает в унисон, пытается браниться и звать на помощь сообщников, но я разрываю его мерзкий рот, мечу в глаза. В конце концов ублюдок валится навзничь и роняет своё оружие. Я урчу утробно и жадно, мне вторит пламя, как вдруг Хью, не жалея остатков физиономии, принимается колотить мною оземь.

Чёртов уличный боец из тех, кто разбивает нос противника ударом лба. 

Я слышу топот лошадиных копыт и звон пожарной рынды — чудится или нет? Всхлипывая, Хью вслепую шарит рядом с собой в поисках щипцов, кожа с мерзкой хари свисает лоскутами.

Один из его дружков деловито душит юнгу ремнём. Второй, озираясь, стоит на стрёме.

Понятия не имею, что со мной происходит внешне, когда одна личина сменяется другой. Видимо, ничего особенного, уж коль скоро мой противник не успевает испугаться.

Я сшибаю с душителя грязную шляпу. Запускаю когтистые пальцы в такие же грязные, воняющие салом волосы и рывком опускаю башку назад. Отчётливо и гадко хрустят позвонки, ломается гортань, прорывает беззащитную кожу.

Разрыв забавно похож на широкую улыбку. Чтобы расширить его ещё больше, я наконец впиваюсь в запрокинутую шею зубами. Рву мышцы, будто они из бумаги, вгрызаюсь в хрящи, добираясь до упругих артерий и вен.

Не делал такого раньше.

Кажется, я занимался этим всю свою недожизнь — глотал вяжущий, почти горячий, медновато-солёный сок. Не доверяя напору из разорванного сосуда, втягивал питьё в себя, пьянея с каждым глотком всё больше, не сдерживал растущую жадность. 

Мало, чёрт его дери, как же мало. Не человек, а усохший бурдюк.

Второй бурдюк похож на соляной столб — если бы только столбы носили револьверы. И даже целились из них в меня трясущимися ручонками.

Э, парень, да ты, кажется, озадачен. Тем более озадачен, когда кости твоего же предплечья с бешеным хрустом дробят локтевой сустав. Крошатся в моих пальцах сжимающие рукоятку фаланги, хрустит запястье.

По барабанным перепонкам ударяет нечеловеческий вой. Я тут же обрываю его вместе с голосовыми связками.

На глаза опускается густая багровая пелена. Подобная туману, она выпускает из себя лишь одно видение: подёрнутый плёнкой взгляд мёртвого горбача. Ободранный кит плывёт рядом сквозь гемоглобиновую мглу, поворачивается распоротым, пустым брюхом, бьёт обрубком хвоста. Взмахивает одним плавником-крылом — мол, не теряйся.

Не отставай.

Чёрта с два отстану. Олаф Хорн упрям, как стадо ослов, упрямее отца-китобоя и матери — уроженки далёких северных островов, именно она дала сыну его странное имя, пойдя наперекор здешним обычаям. Упрямее рыжего котяры, грозы трюмных крыс, что так или иначе исхитрился вернуться с того света.

Я прихожу в себя от мерного механического стука, каких-то всхлипов и шелеста водяных потоков. Кажется, в нескольких шагах от меня водой заливают сотню-другую рассерженных змей. Галдят и топочут люди, кто-то отдаёт команды так громогласно, что в несчастной черепушке одного кровососа взрываются пороховые заряды.

Ну и второй отрывой — почти традиционно из "Цивилизованных людей":

— Стойте! — рявкнула Мэл так громко, что разбудила полудохлую от невозможной жары муху. Та зажужжала, забилась между стеклом и полосками жалюзи. Кто-то едва перевёл дух, когда ведьма приблизилась к пленному и перегнулась через край стола. — Это гениально, мастер Шао Лонгвей. Зашифровать послание уже в самом адресе — браво, просто браво.

Мэл ощутила, как насторожился Хойт. Как весь напружинился Алвин, её Алвин, будто готовился к прыжку.

Незачем прыгать. Ведьма целиком и полностью контролирует ситуацию.

— Понятия не имею, о чём ты, — Лонгвей развёл в сторону ладони, которые почти не дрожали, и растянул губы в ухмылке, что смахивала на посмертную гримасу. Оглянулся картинно, задрав лысые, будто нарочно выщипанные для гладкости черепа брови. — Что несёт эта ваша сумасшедшая?

— Дело в цифре «четыре», мастер Шао Лонгвей, — Мэл скривилась. Эмоции китайца вызывали нешуточную оскомину, от неё, казалось, можно было словить анафилактический шок. — В ваших краях четвёрка ассоциируется со смертью. Отослать письмо по адресу с четвёркой значит заявить о полном провале, верно?..

Всё-таки в этот раз Мэл кое-что пропустила. Рассчитывала ошарашить хитрющую китайскую крысу до ступора, но крыса использовала передышку, чтобы накопить сил.

Лонгвей подскочил со стула, одновременно зацепив со стола ближайшую пепельницу. Ту самую, в которой кровавыми ягодами поблёскивали бусины — остатки чёток. Миг — и всё врезалось бы ведьме в лоб или висок, а она, честно говоря, подрастратила концентацию, чтобы защищаться.

А ещё до чёртиков устала. Настолько, что только вздрогнула и отстранилась, когда высоченная фигура в чёрной форме сшибла китайца с ног. Тут же подняла, под треск материи зацепила за грудки и швырнула круглой башкой в простенок между окнами. С хрустом раскололась пепельница, покатились по полу бусины. А может, это хрустело под кулаками бледного как смерть шведа жёлтое китайское лицо.

Башка-мячик превратилась в боксёрскую грушу, после третьего удара мотнулась в сторону так сильно, что казалось — сейчас оторвётся. Не оторвалась. Наконец не выдержал воротник; Алвин сцапал циановую рубаху покрепче и удержал её обладателя от падения. Врезал ещё раз, по свежему синяку, который наливался на левой скуле, — так, что лопнула и разошлась кожа.

Кто-то предусмотрительный отодвинул ноутбук на безопасное от потасовки расстояние. Мэл поймала взгляд Хойта, скорее чутьём, чем зрением.

— Восьмёрка. Вместо четвёрки наберите восьмёрку, она символизирует удачу. И отправляйте! — бросила отрывисто, с досадой, почему-то шумно дыша.

У простенка, тоже опомнившись, так же рвано дышал Алвин. В его длинных руках господин Шао Лонгвей терял последнюю связь с реальностью, закатывая совсем заплывшие глаза.

«Его величество» Хойт Волкер решал, поощрить ли шведа за расторопность или наказать пса, который сорвался с места без команды «фас». Наконец, колючими зрачками зацепившись за Мэл, осознал: под угрозой была его «валькирия».

— Выбейте ему зубы, герр Алвин.

Наёмник, загогулиной склонившийся над ноутбуком, щёлкнул по кнопке «отправить». Письмо, которое должно предотвратить войну, ушло по назначению.

Кулак в чёрной беспалой перчатке вписался Шао Лонгвею в челюсть. Что-то ещё раз отчётливо хрустнуло; господин посол подавился и принялся задушено кашлять, выплёвывая только кровь и зубы, без яда и ненависти.