Эта ночь неповторима (Мандельштам)

Нашел стихи Мандельштама про Израиль. На первый взгляд многие строки стихотворения кажутся непонятными и лишенными всякой связи с реальной действительностью. Но стоит вспомнить, что они написаны на смерть матери и в форме колыбельной...

Эта ночь непоправима,

А у нас ещё светло.

У ворот Иерусалима

Солнце черное взошло.

Солнце желтое страшнее —

Баю-баюшки-баю —

В светлом храме иудеи

хоронили мать мою.

Благодати не имея

И священства лишены,

В светлом храме иудеи

Отпевали прах жены.

И над матерью звенели

Голоса израильтян.

Я проснулся в колыбели —

Чёрным солнцем осиян.

Ели проследить связь некоторых фактов биографии поэта с теми образами, которые он создал на их основе, становится понятным, почему поэт откликнулся на печальное событие смерти матери именно таким стихотворением.

Согласно биографическим сведениям, Флора Осиповна Вербловская умерла от инсульта 26 июля 1916 г. в Петрограде. О.Э. Мандельштам в июне - июле того года жил в Крыму - сначала в Коктебеле, затем в Феодосии. Узнав о болезни матери, он 25 июля выехал в Петроград, но не застал ее в живых, а успел только на похороны

Великий и загадочный Поэт Серебряного века! ...Во внутреннюю тюрьму на Лубянке он взял с собой томик Данте, но отказался брать его в камеру, когда узнал, что книги, попавшие в камеры, навсегда остаются в тюремной библиотеке. Не захотел для вечного изгнанника Данте участи вечного советского зэка.

Курить для него было важнее, чем есть. Молодой Лев Гумилев однажды пошел на улицу и продал там буханку хлеба, чтобы купить папиросы для Мандельштама.

После училища с 1908 по 1910 год Мандельштам учился в Сорбонне. В Париже Осип слушал лекции Бергсона и Бодье, зачитывался французской литературой, в частности, Верленом, Бодлером, Франсуа Вийоном. Там же он познакомился с поэтом Николаем Гумилевым. Период пребывания в Париже оказал ключевое влияние на дальнейшее творчество Мандельштама.

Во внутренней тюрьме на Лубянке в мае 1934 года Мандельштам готовил себя к расстрелу. Его жена вспоминала, что на единственном свидании у него были безумные глаза, красные воспаленные веки и не было ремня в брюках. И ей, и ему было ясно, что после стихотворения о Сталине он обречен на гибель. Но резолюция была «Изолировать, но сохранить».

Уезжая в последний раз из Ленинграда, Мандельштам повесил свою котомку на вокзальную пальму и сказал: «Араб-кочевник в пустыне». Он еще и шутил. Ордер на его арест 1934 года размашисто подписал красным карандашом Агранов — тот самый, который отправил на казнь Гумилева. Агранов, убийца двух акмеистов (конечно, не только их, у него сотни жертв), как ни странно, пришел к смерти на полгода раньше Мандельштама — один был расстрелян на подмосковной «Коммунарке», другой умер во Владивостокском пересыльном лагере.

О. Мандельштам (1891-1938). Стихотворения. Читают М. Козаков и С. Юрский. М40-47723. 1987:

Жил Александр Герцевич,
Еврейский музыкант, —
Он Шуберта наверчивал,
Как чистый бриллиант.

И всласть, с утра до вечера,
Заученную вхруст,
Одну сонату вечную
Играл он наизусть…

Что, Александр Герцевич,
На улице темно?
Брось, Александр Сердцевич, —
Чего там? Все равно!

Пускай там итальяночка,
Покуда снег хрустит,
На узеньких на саночках
За Шубертом летит:

Нам с музыкой-голубою
Не страшно умереть,
Там хоть вороньей шубою
На вешалке висеть…

Все, Александр Герцевич,
Заверчено давно.
Брось, Александр Скерцевич.
Чего там! Все равно!

1931 г.