Здесь всегда идет дождь (в киберпанк)

– Попешки! – громко шепчет Томашек Манджаротти. Его предупреждение опаздывает на пару минут, патруль я заметила, как только ф’томобиль  вывернул из-за угла в квартале от нас. Почти незаметный в городском движении:  притворяющийся гражданским кибертраком с потушенными огнями, готовый взорваться ослепительным светом и громовым голосом из динамиков, в случае если из него заметят беспечного прохожего. Тротуар перед ним мгновенно пустеет. 

– Подразделение пешего контроля! Пожалуйста! Оставайтесь на месте! Приготовьте ваши документы для проверки!

 Несмотря на безумные вспышки вывесок и реклам, я могу прекрасно их разглядеть. Два бледных лица  искаженные усыпанным мелкими каплями лобовым стеклом. Водитель с недовольным видом что-то говорит напарнику. Я пытаюсь определить по движению губ что именно, но у меня не получается. Может, он недоволен тем, что с начала смены им никто не попался?

– Ховайся, Битти! 

 Гражданин Манджаротти обо мне беспокоится, но по большому счету мне плевать. И на вежливость и на приказы. А уж тем более на документы, которых у меня и в помине нет. Тем не менее, я послушно ныряю в подворотню. Томашек остается на месте, попешки бывшему добровольцу не страшны.

– Свиньи! – он показывает средний палец вслед еле слышно жужжащему транспорту, медленно таящему в тумане. Я пожимаю плечами и кутаюсь в шелестящую мокрую накидку из пластика. Дождь тут почти никогда не заканчивается, нудно пропитывая все вокруг противной влагой. Идет изо дня в день, прорываясь из клубящейся тяжелой мглы, в которой исчезают стены бетонных небоскребов. Томашек утверждает, что там наверху светит солнце. Там свежий воздух, свет и живут счастливые люди. Ну, тем, кому повезло больше, чем ему.  

Счастливые люди. Человек ли я – я не имею ни малейшего понятия, но то, что несчастна – знаю точно. Я чувствую где-то  высоко слабые голоса Штуковин. Шепот, щекочущий мой разум. Меня не оставляют мысли: может там наверху найдется место и для меня? Стоит лишь немного поменять правила, закрыть глаза на обстоятельства, дать несчастной принцессе чуточку счастья. 

Пока мы под сердитые гудки транспорта перебегаем улицу, чтобы скрыться в дверном проеме на противоположной стороне, я прошу об это Матушку Ва. Прошу, в очередной раз, натыкаясь на глухое молчание своей бородатой покровительницы. Сколько таких молитв было? Не счесть. Начиная с того самого момента, когда я кубарем вывалилась из ослепительной синей тьмы в шести кварталах отсюда. Вывалилась прямиком под ноги будущего прошлого владельца моей берлоги. Крайне недовольного моим появлением. С тем  назойливым алкашом пришлось повозиться, прежде чем я смогла выставить его за дверь. Сказать, что он был удивлен моим появлением, это не сказать ничего. Ведь не каждый день под ноги не ожидающему такого кульбита негодяю, вываливаются прекрасные обнаженные Беатрикс.

Приняв меня за видение приближающейся белой горячки, поначалу он бросался на меня с ножом. А потом, когда я сломала оружие, пытался достать табуреткой. Наглец пытался проломить голову хрупкой принцессе, уму непостижимо! Если бы у меня была с собой моя книга, я бы попыталась его образумить. Прочитать вслух, как встречают настоящих принцесс. Но ни ее, ни одежды, ни хорошего посоха, да и вообще ничего у меня при себе не было. Так что пришлось выкручиваться.

 Просто надавать нахалу по шее и спустить с лестницы. А потом еще час слушать стоны и ругань. Слушать до того момента пока мое терпение не лопнуло и я милосердно выкинула из двери его особо ценное хламье и не посоветовала убираться к черту. И слава бороде Матушки, что этот мерзавец, обитал в полном одиночестве и спустя некоторое время с проклятиями уполз во тьму. 

Уполз, оставив мне в наследство серую конуру за массивной металлической дверью, годовой запас бухлишка и странную конструкцию, напоминающую те пугающие игрушки, с которыми так любил возиться Фогель. Полупрозрачные сгустки соединенные тонкими проволочками, с целой россыпью злых красных огоньков. В отдельной, очень пыльной комнате без окон. Как эта приблуда у него работала, я не разобралась до сих пор. Но время от времени в углу, устланном старыми матрасами и тряпками, возникало еле видное зеленоватое свечение, из которого выносился клуб пыли  и выпадала бутылка. Алкоголь. Приятное дополнение к почти полной безопасности в том странном месте, где я оказалась.

Теперь у меня есть апартаменты на третьем этаже, о которых никто не знает. Несколько комнат довольно приличного размера обставленные чудной мебелью. Массивными шкафами, стеллажами уставленными бутылками, книгами и черт знает еще чем, к чему я боюсь прикасаться. Мое убежище прекрасно скрыто от посторонних глаз. Чтобы в него попасть, надо скользнуть в дверной проем скрытый за прислоненной к зданию бетонной плитой, пройти через огромное помещение, уставленное странными на вид железками в масле, подняться по гулкой металлической лестнице, потом по длинному коридору, еще одна лестница и  площадка с дверью, запирающейся на крепкий замок. Настоящий лабиринт, пустынный и пугающий, если не знать куда идти.

 Вверх от места моего обитания можно подняться еще на шесть этажей. Чтобы упереться в баррикаду, сваренную из ржавой арматуры. За ней виднеется испещренная выбоинами бронедверь, над которой присобачен неприятного вида посох с огромным стволом. Резво поворачивающийся на любое движение. От него просто несет опасностью. Когда я кинула к двери старую консервную банку, то чуть не оглохла от выстрелов. Путь наверх был кем-то надежно перекрыт. 

Впрочем, черт с ним с этим путем. Выше трех этажей здесь все равно никто не забирается, везде где я бывала, будет одно и то же: посохи, наглухо закрытые двери и лестничные клетки, кое-где усеянные останками наивных оптимистов. Попасть выше можно только из ярко освещенных станций попешек на огороженных стеклом платформах или на вертикальных перевозчиках, ежедневно отвозящих рабочий персонал наверх, к заводам, гудки которых слабо доносятся вниз по утрам. 

Мое убежище меня полностью устраивает. Во всяком случае  - пока. До тех самых пор, пока я буду тыкаться носом во все это удивительное и незнакомое окружающее меня. Тыкаться как слепой щенок изучающий мир, в котором ему предстоит жить и умереть.  

 Откровенно говоря, иногда мне становится стыдно, что я так  поступила с бывшим хозяином моей берлоги. И я в очередной раз даю слово при встрече подарить ему парочку самых жирных крис которых смогу добыть. Впрочем, сомнительно, что бедолага еще жив. Выжить здесь в Нижнем Городе непросто. Если тебя не поймает патруль, не проломят голову в уличных забегаловках, густо натыканных на первых этажах по всем улицам, то есть большая вероятность сойти с ума от тоски. От серого света дня, от постоянного дождя, от полнейшей тупой безысходности. От влаги, не дающей нормально высушить одежду и волосы. От тихого шепота Штуковин. Впрочем,  этот шепот слышен только мне и больше никому из тех, кого я знаю. 

Странное место. Временами мне кажется, что принцесса Беатрикс совершенно сошла с ума, поехала крышей и все это морок, галлюцинации в моем угасающем сознании. Ведь тут нет ничего, из того что мне знакомо. Ни магии, ни баронов с колдунами, ни багрового солнца, ни мягкого сухого света оранжевого неба. Здесь нет моего милого Фогеля и дорогого чешуйчатого обжоры Ва. По ним я скучаю сильнее всего.

Томашек шарит по комнате, собирая куски разбитой мебели и бумагу на растопку. Потрошить добычу он оставляет мне, по его мнению, возня с готовкой пищи дело недостойное настоящего мужчины. Об этом он нагло заявил мне в первую же встречу. По мне так он большой ворчливый придурок, но вдвоем выжить легче, поэтому я прощаю все его закидоны. В ответ он не интересуется моим прошлым, поэтому у нас складывается неплохое равновесие по всем вопросам. К слову довольно хрупкое, потому что когда на него находит, он становится невыносим, как и все люди, у которых есть мечта.

– Из какого ты района, Битти? – интересуется он время от времени. В ответ я пожимаю плечами, я ничего не помню, мой дорогой друг. Он недоверчиво смотрит на меня. И я знаю: втайне он подозревает, что я откуда-то сверху. Этосовсем не так далеко от истины, как кажется. Интересно, чтобы он сказал, если бы знал, что напротив него прихлебывает алкоголь из кружки настоящая принцесса? Что? 

Пока он разжигает костерок, я на автомате свежую трофеи, стараясь не задеть желудок и горькую печень. Крису надо уметь готовить.

Острый нож аккуратно отделяет шкурку от мяса. Хвосты надо сложить отдельно для отчета Сью. Только с виду я сосредоточена лишь на узком бритвенной остроты лезвии. Но на самом деле мои мысли заняты другими проблемами. Когда- то я обняла Штуковину, прижалась к ней как дочь к матери и умерла. Когда-то я спасла друзей. Подарила им самое ценное что имела, свою жизнь. Жизнь же? Фогель так и не объяснил. Есть ли жизнь у  принцессы Беатрикс?  У биологического транзакционного ключа. Бесполезного придатка к Штуковине, который умирал тысячу раз.

 Тогда Фогель смотрел глазами наполненными слезами и молчал. Мой милый влюбленный колдун. Это было миллион лет назад и еще вечность. Надеюсь, он счастлив со своей кривоногой ведьмой. Припомнив  его серые глаза под беззащитными женскими ресницами, я глубоко вздыхаю. Они с Ва, наверное, ругаются где-то там, на далекой Старой Земле. Отсюда ее не видно, да и ничего отсюда не видно. Небо постоянно скрыто за плотным занавесом тяжелых туч. День почти не отличается от ночи. 

– У меня все готово, – сообщает гражданин Манджаротти. Его лицо испещренное шрамами от ожогов с выдранной левой бровью светится гордостью. Смотри, Битти, мужчина постарался! Я хмыкаю. Набрал деревянного хламья и кучку бумажного праха. Превосходное достижение, ничего не сказать. Сегодня мы настреляли пару десятков крис, можно набить желудок и останется на продажу. 

– Свиньи, – шипит мой спутник с набитым ртом. Я знаю, кого он имеет в виду. Патрули он ненавидит, несмотря на то, что с документами у него полный порядок. Каждый раз, беззвучно осыпая попешек бранью. Я молча жую, продолжения всех его речей я уже знаю.

Они взяли меня с похмела, Битти! Сказали, ты нужен в том замесе! Государство тобой гордится, доброволец! 

 Если бы мы не застеклили этих уродов мазербомбами, то пришлось бы отдать богу душу, Битти!

 Я там так наклал в штаны, что ни разу в жизни так не клал. Это было мегакланье, Битти!

Они выскочили из-под земли и ударили по нам в штыки, Битти!

В гробу я их всех видал, Битти! Я серьезно!

После мазербомб Томашек стал неистовым пацифистом. В ответ на его нытье я участливо киваю. Не каждому «добровольцу» повезет вернуться обратно и уж не каждому доведется получить подряд на очистку городского парка просто так, за красивые глаза. Собственно там мы и познакомились. Прямо под безобразной кричащей вывеской «Городской парк», чуть ниже которой светилась надпись: «Проект корпорации «Благоустройство на благо». 

Бесцельно болтаясь по улицам этого мира, я наткнулась на него возившегося в этих самых придурошно - веселых воротах с заклинившим посохом. 

Тогда я показала ему класс, сбив сразу двух крис одним припасом из его девятимиллиметрового дрянного оружия. С тридцати шагов. В сумерках. Интуитивно уловив движение среди  черных колючих побегов самого отвратительного вида. Этим выстрелом я втайне горжусь. Ва бы меня похвалил. Мой бронированный дракончик всегда меня хвалил. Милый, милы зубастик! К горлу подкатывает комок.  

  Я жую мясо, выплевывая попадающиеся хрящики. Мимо разбитых окон текут серые силуэты местных обитателей. Серые силуэты в цветных всполохах неона. Конечно же, они видят свет нашего костерка, но не обращают никакого внимания. Тут совсем не принято совать нос в чужие дела, если только ты не пьян в дрезину. Пьян – отчего и судорожно смел.  

С причмокиванием облизав пальцы, Томашек выжидательно смотрит на меня. Еще один наш обязательный ритуал, помимо разговоров о том, как делают в штаны при взрыве мазербомбы, и какая сволочь эта Сью.  Я лезу в полотняную сумку и вынимаю то, чего у меня есть невообразимый возобновляющийся запас. Бухлишко. Странная, приятнопахнущая жидкость бурого цвета. Томашек как то прочитал мне этикетку.

– Это коньяк, Битти! Самый настоящий! Александр! Его пьют только очень богатые, там наверху!

Как по мне: Александр херовое название, но у пойла удивительно совершенный вкус. Я разливаю нектар по кружкам и делаю глоток, смывая тоскливый  шерстяной привкус мокрого Нижнего города. Мой лохматый компаньон накидывает порцию залпом и крякает. Я тут же лью ему еще, наши ежедневные посиделки всегда идут по одному и тому же сценарию. Утром мы встречаемся перед воротами Городского парка, потом весь день охотимся на крис, пробираясь по мрачному лабиринту дорожек, заросших черными колючими кустами. Затем немного отдыхаем на центральной площадке украшенной безобразной скрипучей каруселью, которую охраняют пластиковые фигуры клоунов. Настолько жутких, что при взгляде на них у меня идет мороз по коже. Ав голове растет твердая уверенность, что ночью я бы сюда прийти не рискнула. Потом мы где-нибудь едим, пьем Александр,  и Томашек мне жалуется на жизнь. Быть недобитком сплошная печаль.

Я стреляю ему крис, свежую их, считаю нашу нехитрую бухгалтерию, делюсь керосином, а он практически ничего не делает. Только командует и ведет дела с Сью.  Несмотря ни на что, мой компаньон мне нужен. Если подумать, то это  я вцепилась в него мертвой хваткой. Как слепец в поводыря, как безногий в костыль. Если бы не безобразный гражданин Манджаротти, я давно бы пропала. Потерялась в том, о чем не имею ни малейшего понятия. Все, что я знаю о жизни, все мои представления о реальности тут не работают. Бесполезно полощутся рваной тканью под беспощадным ветром иной жизни. Я прихлебываю алкоголь и жмурюсь от удовольствия. Трудно быть мертвой и одновременно живой. 

Лицо Томашека освещено мягким светом унитестера в который настырно лезут неоновые вспышки с улицы. Он нагло врет мне, что ищет контракт, хотя сам рассматривает голых девок, чьи похотливые движения четко отражаются в его зрачках. Иногда он глубокомысленно хмыкает, будто оценивает условия. Но я знаю, что это не так. 

– Пока ничего нормального нет, Битти,– наконец заявляет он. Я киваю. С того момента как он включил свою стекляшку прошло сто тридцать девять секунд. Время бесплатного просмотра. Дальше придется платить или ждать сутки. Все это я давно поняла. Вообще, я впитываю знания как губка. Неон, мазербомба, попешки, бухгалтерия, завод -  лишь часть малая понятий, которые я теперь знаю. Матушка, как же тут все странно, будто поставлено с ног на голову. Среди всего этого есть откровенно опасное: волноводы, распределительные узлы,   вакуумные приемники. Все то, куда лезть не стоит. 

– Ты совсем дура что ли?! – вопит Томашек, когда я делаю очередную глупость. Предположим, кладу припас прямо в волновой переключатель и тот громко бахает, осыпая нас искрами и змеистыми молниями. 

– Ходу, ходу! Сейчас сюда заявятся с энергокомпании! –автоматически он пытается дать мне подзатыльник, но на полдороге останавливается. Прошлый раз я сломала ему три пальца, и гражданин Манджаротти навсегда усвоил урок. 

– Надо двигаться к Сью, – озабоченно заявляет он, – иначе она закроет лавочку и плакали наши денежки. Сколько у нас припасов, Битти?

Я прикидываю, а потом сообщаю ему, что припасов раз, два и обчелся. Три у меня в подсумке и один в казеннике девятимиллиметрового. Сегодня была большая стрельба. Мой спутник огорченно вздыхает.