"Цыганка гадала, за ручку брала..."

На днях прослушал очередное интервью военного критика Стрелкова-Гиркина, в котором он поведал, "шо вин таки гусский" по национальности. И откровенно добавил: "Я хорошо отношусь ко всем народам на свете, кроме цыган..."

Комментировать эти слова особо нечего: та самая простота, которая хуже. Игорь Иванович вообще у нас, в некотором роде, пришелец из прошлого, персонаж столетней давности (если не глубже) по мышлению. Но я сейчас не о нём, а о том, как человек неожиданно узнаёт свою судьбу от другого, совершенно постороннего человека. По виду обыкновенного... а там кто его знает?

...Однажды в 1941-м году на таганрогском вокзале мою бабушку остановила цыганка неопределённого возраста и попросила хлеба. Марья Андреевна поделилась домашней лепёшкой, но от гадания отказалась: "Я в Бога верю". − "Ну, верь, разве я мешаю?" − усмехнулись ей в ответ. А затем посмотрели пристально и добавили: "Не печалься особо. Тебя будут убивать, но не убьют. Муж с войны вернётся живой и почти здоровый. С детьми выйдет по-всякому. Ты жить будешь долго, но всё время мучиться..."

Мои дедушка и бабушка: Сергей Филиппович Огарев и урождённая Мария Андреевна Мацковская

Всё так и произошло: во время оккупации Таганрога немцы хотели бабушку расстрелять по доносу как жену красноармейца, но неожиданно вступился переводчик из местных: "Это не коммунисты, простые, из мобилизованных..." Мой дед Сергей Филиппович уцелел, в общем, случайно и расплатился парой лёгких ранений. Сама Марья Андреевна дожила почти до девяноста, но постоянно болела − особенно изводила астма. С детьми действительно получилось всё неплохо, кроме младшего Вани (всего их было пятеро).

А случилось с ним такое: через много лет после той памятной вокзальной встречи, в городе Ростове к молодому комсомольцу Ивану Сергеевичу, моему дяде, тоже подошла цыганка ("Женщина словно без возраста", − как он говорил потом) и предложила погадать. Самоуверенный парень сперва снисходительно отмахнулся, а потом предложил ради проверки: "Хорошо! Погадай-ка мне, когда я наконец женюсь?"

Цыганка пристально посмотрела на него и поморщилась: "Не ври, хлопчик! Ты давно уже женат, и дети у тебя есть!" − "Ты ошибаешься! − притворно возмутился Иван Сергеевич. − Я холостой и совершенно одинокий!" − "В самом деле? А это кто?"

Ворожейка поднесла к глазам моего дяди карманное зеркальце... и в нём он увидел лица своих маленьких детей, Любочки и Кости! Тут, очевидно, проснулись древние инстинкты, потому что комсомолец и отличник строевой службы пару раз суетливо перекрестился.

Впрочем, это не избавило его от трагического искушения: отстранив руку с зеркалом, Иван Сергеевич вдруг ляпнул: "А ну, теперь давай взаправду! Скажи мне, когда я умру?"

Цыганка отвернулась и, помолчав, уточнила: "А тебе и вправду хочется это знать?" − "Конечно!" − последовал торопливый ответ. − "Что ж, ладно. Ты подойдёшь очень близко к своему полувековому рубежу, но его так и не встретишь. А теперь дай мне немного денег".

Растерянный и расстроенный, дядя несколько минут молчал. Тогда цыганка усмехнулась: "Только не надо снова врать, что денег нет! Во внутреннем кармане твоего пиджака лежат тридцать семь рублей, они чужие. А в нагрудном кармане две трёшки − вот это твои. Поделишься?"

Так и было: те тридцать семь рублей числились командировочными. Дядя отдал цыганке трояк и быстро ушёл.

А много позже, в сорок девять лет, Иван Сергеевич неожиданно сломал ногу. Кость нормально срастили и выписали домой долечиваться. Там шла подготовка к его юбилею, но он был мрачен и постоянно курил − очевидно, вспомнил ростовский случай. Как-то сидел на диване... и вдруг выронил сигарету и пробормотал: "Дышать не могу..." А после закрыл глаза − и всё. Это случилось белым днём; рядом была его сестра Ольга, сама врач "скорой", которая приехала по вызову почти сразу. Но ни первая помощь, ни последующая реанимация ничего поделать не смогли: причиной смерти стал оторвавшийся тромб. "Много курил, мало двигался..." Ну да.

Вот уж воистину нельзя искушать Судьбу. Или всматриваться в Бездну. А если попроще, то действительно не стоит заговаривать с неизвестными − тут автор "Мастера и Маргариты" был стопроцентно прав.

А еще, возвращаясь к началу, хочется напомнить, что карма бывает не только у человека, но и у целого народа − сообразно тому, как этот самый народ преимущественно жил долгими веками. И я, право, не берусь утверждать, что славянская народная карма так уж лучше цыганской...