Цыганка (глава из романа "Мезальянс")

В ней жила старинная школьная дисциплинированность, свойственная людям старшего поколения. И она уже никогда не называла меня больше Софией. Она теперь Мария, а я Гала.

Моя самая большая ошибка – это не муж. Что ожидать от человека, потерявшего семью с детьми, прошедшего концлагерь и штрафной батальон? Там уже нечего было любить. Там были ночные кошмары, грубость, водка и сплошное недоверие. Он не доверял мне. Наверное, считал недалёкой, но честной, работящей и годившейся в матери его детей. Но чувствам моим не доверял. Он так и жил на измене.  А я никогда не давала поводов. В постели мне никогда с ним не было хорошо. Там не было нежности. Как будто у меня было не тело, а ещё одна подушка на кровати. Это его отношение ко мне делало меня всё черствее и черствее. Я любила детей, но не его. А дети же были и его тоже. Старший ещё ничего, но Игорь. Господи! Это был вылитый Исаак. Его улыбка, голос, характер, запах. И недоверие. Не в том, что я его не люблю, а в том, что я что-то скрываю. Чувствовалось, наверное. Но я не об этом, Гала, это и не ошибка. Я о Дэвиде.

Ещё ничего не прочитав, я почувствовала, как к горлу подобрался комок и стало жарко. Налила себе воды из графина, подошла к окну, опять села на край кровати. Если бы Игорь был сейчас со мной, и мы бы читали это вместе.

Когда-то в конце пятидесятых мне встретилась одна цыганка лет пятидесяти с ребёнком шести-семи лет. Я терпеть не могу попрошаек, безработных голодранцев и разного рода непонятно чем зарабатывающих себе на жизнь людей. Я терпеть не могу и предсказателей вместе с их предсказаниями, от которых потом вся жизнь наперекосяк.

 Но цыганка ничего не предсказывала. Посмотрев на них, я отодвинулась подальше и проверила на всякий случай замок у сумки. Мальчик сначала ёрзал, а потом расстегнул на женщине кофту и начал играть с её грудью. Трудно было даже назвать это игрой, он держал её за соски, лизал их, расстегнул кофту дальше и вытащил одну грудь наружу. Размера она была немаленького. Цыганка не сопротивлялась. Через какое-то время она засунула ему руки в штаны, и мальчик замер с закрытыми глазами. 

Я встала и пошла на другую сторону перрона. Замечаний им никто не делал, я тоже. Цыган побаивались: они могли навести проклятье, порчу, украсть что-нибудь, обругать, в конце концов. Проблем и горя в то время и без цыган было невпроворот. Кем приходилась мальчику эта женщина? Матерью или бабкой? Была ли она вообще ему родственница? Моё сердце колотилось, как взбесившийся зверь в клетке. Там на скамейке цыганка взглянула на меня один раз, и когда наши глаза встретились, я прочитала в них насмешку. Как будто она знала что-то, чего я не знала. После этого кошмара я едва добралась до дома и сильно обняла своих маленьких детей. Игорь был как раз в возрасте того цыганёнка. 

Эта сцена тронула меня до глубины души. Я не знала, жалеть мне того мальчика, или такие отношения считались у них нормальными? Мало ли как живут люди в разных культурах? Отдают же где-то гостю свою жену в знак уважения, но инцест мне казался самым страшным грехом. В то время о таких вещах не говорили, их не обсуждали и спросить что-либо мне было не у кого. Я списала всё на цыганские обычаи и их непросвещенность.

Сон совсем пропал. А ведь, наверняка, никто в семье – ни Исаак, ни Игорь, не знали об этой истории. Исаак, возможно, не придал бы ей большого значения, сказал бы что-нибудь неблагозвучное про цыган, да и забыл, но Игорь бы внимание обратил. Он же знал, что Сара с Дэвидом переступили черту.