Отрывок из романа МЕЗАЛЬЯНС

Горящие глаза

***

...– Я не против, Ричард. Нам надо подождать, верно? – мне не очень хотелось болтаться в аэропорту ещё пару-тройку часов, но выбора не было. – Вам, наверное, надо поговорить с этим человеком наедине?

Ричард кивнул.

– Я погуляю одна, это не проблема.

– Софи, вы чудесны. Как только я освобожусь, я сразу вам наберу. О багаже не беспокойтесь, это моя забота, – выдохнул с облегчением Ричард.

Мы распрощались на некоторое время, и я пошла гулять. Я слышала что-то краем уха про мрачный символизм денверского аэропорта и даже однажды сюда уже прилетала, но это было ночью, впопыхах, в разговорах, так что я толком ничего не видела и не поняла. А сейчас я широко открыла глаза и обомлела от первой же фрески. 

Она называлась «Геноцид»[1], о чём я узнала немедля, залезая обомлевшая в свой планшет, так как ничего вразумительного нигде не было написано, а спрашивать у и без того занятых сотрудников аэропорта об авторе висящей на стене картины было неуместно и бесполезно – это никого особо не интересовало. На меня давила огромная фигура с черепом вместо головы, в фуражке, на которой изображён орёл с раскрытыми крыльями, сидящий на куче человеческих черепов. 

Сама фигура, одетая в фашистскую форму, держит в руке то ли саблю, то ли меч, то ли мачете, на конце которого машет крыльями белая голубка, попавшая на острие этого самого оружия. В другой руке чудовище держит страшный чёрный автомат. На первом плане фрески фигуры спящих, закутанных в одеяло детей трёх рас, а слева уходит за горизонт очередь убитых горем женщин со склонёнными головами. 

Зачем это здесь, в аэропорту, где люди и так волнуются перед предстоящим перелетом, перед разлукой, от того, что встали в четыре утра и без того уже нервничают? Ну, не случайно же автор этих фресок, художник-монументалист мексиканского происхождения Лео Тангума, да ещё и прямой потомок индейцев Майя, как было написано на сайте об аэропорте, нарисовал немецкого фашиста времен Второй Мировой Войны, угрожающего всем этим женщинам и детям разных национальностей. Я не могла бы себе представить такое в России. В аэропорту? 

А причём тут Россия? Вроде, не при чём. Если только не обращать внимания на фреску «В мире и гармонии с природой». На переднем плане три гроба с женщинами разных рас. Ну, это уже привычно, а дальше сидит маленькая черноволосая девочка и держит в руках каменную табличку, напоминающую отколотый кусок небезызвестного календаря Майя, который, правда, как оказалось, про конец света ничего и не говорил. А форма этой вот таблички, по мнению многих исследователей, напоминает карту России. Я присмотрелась: да, напоминает. Как хотите, так и понимайте. Но кому-то, конечно, она ничего такого не напоминает – на то он и символизм.

Гранитный пол тоже был весь в загадочных символах, медных вставках, изображающих непонятные артефакты, слова на языках американских индейцев, безусловно, с мистическим смыслом. Вот я, например, попала сюда после страшного события, случившегося в моей личной жизни, ещё вся раздёрганная, переполненная горем, оскорблениями, разочарованием, уставшая, в конце концов, поднимаю голову и вижу этого монстра с мечом. А потом ещё на других фресках – останки вымерших животных, обезглавленного индейца, гильотину, страдание, разрушение и зловещую радугу, которая сейчас может символизировать всё, что угодно, в том числе и противоположное. Или я одна так на всё реагирую? 

Если бы у меня не было свободного времени, я бы тупо с полузакрытыми глазами довезла свою тележку до выхода и автоматически плюхнулась в такси на автомате, как всегда. А мне вот выпал шанс погулять по самому большому в мире аэропорту, ну, или одному из, и порассуждать наедине с самой собой о геноциде и конце света. Тот ещё шанс. Глаза отправляют мне в мозг весь этот ужас, и тот медленно отвечает беспокойством, неуверенностью, страхом. Мало ли что у человека всплывает в подсознании от вида таких картин и всей этой чертовщины. Я поймала себя на мысли, что подобрала подходящее слово, вертящееся на языке. Здесь явно чувствовался оккультизм. Похожее чувство у меня было в Вашингтоне в прошлом году, особенно на Национальной аллее[2]. 

Я присела на свободный диванчик. Нормальные с виду люди шли по своим делам, очень буднично и обыкновенно, так, как ходят в аэропортах всего мира. Никто не пялился на стены и не читал медные буквы в инкрустированном полу. Наверное, если перекрыть кислород, и станет нечем дышать, тогда что-то всколыхнётся в их сознании, а пока этого не сделали, никто и не беспокоится. Фрески какие-то. Да, но это же не дикие гуси, которые случайно остановились именно здесь во время перелёта. Их специально такими нарисовали, утвердили и повесили. Чтобы все эти сотни тысяч пассажиров их видели. Есть множество галерей современного искусства, вешайте там что хотите, но нет, их поместили здесь, где ходят толпы народа.

Кто вообще им разрешил людей вводить в депрессию? А кому им? Действительно, страшно. Однако все согласны. На меня давило что-то огромное и гнетущее. Но здание-то само прекрасно и наверняка является чудом современной архитектуры, которым можно гордиться, а то и самым передовым аэропортом гражданской авиации США. И вот внутри этой изысканной конструкции творится такое! 

Софи, ты просто в дурном настроении после похорон, ты просто переутомилась от клиники, тоже очень современной и красивой, от Манхэттэна, от перелёта. Успокойся, дорогая! Да, главный зал аэропорта называется Great Hall, как залы собраний в масонских ложах, и тут нетрудно провести разные не совсем приятные и понятные простому смертному параллели в окружающей символике, говорящие чуть ли не о приближении Нового Мирового Порядка, но ведь кругом люди! Они все спокойно ходят, везут свои тележки с багажом, ведут за руки детей, сидят у «гейтов», ждут своей очереди, пьют кофе, едят, они все ничего не замечают. Они, что, все безразличны к таким вот фрескам? Или все они уже приняли этот интерьер, как нечто неизбежное, и семена фатализма уже давно посеяны и благополучно взошли? 

В руке завибрировал телефон от звонка Ричарда.

– Софи, я вас вижу, сидите там, где вы есть, я сейчас подойду.

Я проходила по аэропорту почти три часа! Эти фрески меня совершенно подавили... А ведь это сделано с помощью искусства. И ведь как искусно! С помощью самого пронзительного и верного средства – живописи. Мне ничего не оставалось делать, как незаметно перекреститься.

– Я очень вам благодарен, Софи! Я ценю ваше понимание.

– Не стоит, Ричард. Я приятно провела время. Что сейчас? – а что я могла ему ещё сказать? Он воспринимал всё, как само собой разумеющееся. Да, странноватый аэропорт, но мало ли кто что строит в этой стране! Это не просто аэропорт, это уникальная огромная постройка с подземным городом, который, возможно, больше и важнее, чем сам аэропорт. Здесь полно мистики и даже откровенного сатанизма. Колорадо всегда был особенным штатом. «Не заморачивайся, Софи!» – говорили глаза Ричарда и все его движения. 

– Вперёд! К Цзяну! Дорога займёт около часа, пойдёмте! – он явно был в хорошем расположении духа. Видимо, не зря заставил меня, так сказать, подождать.

Мы сели в такси, и я, наконец, выехала из этого чудно́го места. Но меня ждало главное визуальное и эмоциональное испытание денверского аэропорта – «Мустанг», скульптура лошади дьявола, как недвусмысленно называют её местные жители и гости штата. Вставший на дыбы синий десятиметровый конь из какого-то пластика с горящими красными глазами, подсвеченный так, что его нельзя не заметить. Можно, конечно, притвориться и сказать себе, что это просто синяя лошадка, а никакой не Бледный конь Апокалипсиса или какая-нибудь очередная дерзкая фигура масонского антуража, но меня вдруг забила дрожь, и в голову самопроизвольно пришёл текст, начинающийся со слов «Отче наш».

– Мне кажется, вы устали, Софи. Поверьте, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вы немного отдохнули и пришли в себя. Вам понравится у Цзяна, – начал опять извиняться Ричард, – у вас будет отличный номер. 

Думаю, не стоит давать в сноске  названия фресок вообще.

[2] National Mall.    https://author.today/work/276917