Лебёдушки августа, детство, до 16 и дальше

«Лебединое озеро» никогда не любил и не люблю. Балет, как яркому представителю рабоче-крестьянского народа-богоносца и гопо-быдла с встроенными скиллами «дапидарыонивсе», противопоказан, вызывая чуть ли не отёк Квинке. Но, всё же, помню его, «Озеро».

Его все помнят, все, на 19 августа 1991 бывшие старше семи лет. Все, носившие хотя бы звёздочку с Ильичом. Все, помнящие талоны и Прожектор перестройки. Сложно иначе.

Лебёдушки-балерины, девчульки-красотки, стройняшки-няшки, скакали по телеэкрану по поводу и без. Но в августе девяносто первого, когда Горбачёв уже вовсю оставался первым и последним презиком СССР, их запуск оказался усмешкой судьбы. Прошла тридцатка с лишним и сейчас даже русский балет неожиданно враждебен как-бы цивилизованному миру. Типа в первый раз, как бы никогда не было и нате получите-распишитесь, угу. 

- Вы были другими, взрослыми в их возрасте, - так говорит моя мама и речь о её внуках с внучкой, уже ровесниках моей давно окончившейся юности девяностых. Мы впрямь в чём-то стали взросле намного раньше. А в чём-то, наверное, нет, кто ж знает. 

Танец маленьких лебедей, протанцевавших с экрана чёрно-белого «Экрана» тем августом сплясал нечто прощальное советскому детству, где имелось многое. То детство сейчас очень сильно хочется видеть добрым, честным, духовным и вообще – изумительно прекрасным, безоблачным, чистым и искренним. Другое дело – так не бывает. Последняя пятилетка Союза, его лебединая песня, навсегда выкрашена в смоль с тьмой, ровно костюм чёрного лебедя Чайковского. 

Мы тонко реагировали на мир вокруг нас и вполне понимали пока ещё неясное детскому рассудку, интуитивно угадывая смысл, вложенный взрослыми в пока скрытое от развивающихся светлых головушек. Не имея никакого интернета - пытались разобраться в процессах со связями, включая причинно-следственные, от простейших, вроде появления бомжей и до сложных, типа девичьих прелестей, раскрывающихся ровно цветочные бутоны по весне и таких же притягательных, как цветочный аромат пчёлам. 

С первым нам помог справиться Юра Хой:

- Я бычок подниму, горький дым затяну, люк открою, полезу домой…

Со вторым, по мере возможности, приходилось справляться собственными силами, начиная со спрятанных родаками порно-кассет и заканчивая листками «СПИД-Инфо». Не, несомненно, добрая пионерская традиция подсекать за тётками в общественной бане №1 ещё оставалась, но сдавала позиции всё сильнее. 

Нуарно-ледяная красота Ветлицкой рассказала о сексуальности с оттенком интеллекта в глазах куда больше «Любовника леди Чаттерлей», казавшейся в 90-ом чем-то чуть ли не запретным, а «Калигула» Брасса, прокрученная прямо в кинотеатрах 92-го убедил во многих вещах, включая правоту басней о бабах на зонах, совокупляющихся друг с другом. 

Охота за Гамсахурдией, устроенная на него под закат президентской карьеры этого перца, превратила картинку недавнего полуфантастического «Спрута» в настоящее, постоянно горящая меховая мастерская одного из первых бизнесменов Отрадного лишь подтвердила правоту наступления капитализма, а копоть с кровью первой Чеченской растоптали обломки любых иллюзий. 

«До 16-ти и старше…» оставалась на телеэкранах почти до нулевых, но мы перестали её смотреть уже к 94-ому, тогда актуальнее стал «Джем», а если какая ностальгия и осталась, то только по «Марафон-15» и умершему детству. Как всегда бывает при пубертате, переходящем в настоящие шестнадцать, с их «помацать под лифоном\ходить с самым крутым на дискачи», с чёлками, от лака ставших твёрдыми и до белого картонного прямоугольника приписного – детство пропадает незаметно даже для тебя самого. Да, нашим мамами было совершенно ясно – мы останемся детьми до рождения собственных, но кому такое казалось правдой в шестнадцать, в шестнадцать что девяностых, что нулевых, что прочих, хоть при Брежневе? Одно дело – взять в руки ствол и воевать до двадцати и другое – есть бабушкины ватрушки перед теликом, если дома один, а по Первому вдруг ретроспектива «Человека с бульвара Капуцинов». Это ж прямо две большие разницы.

В общем… В общем девяностые они как шрам на выступающей костяшке, полученный в том самом детстве, шрамчик после пряток, войнушки или футбика, шрамец, промытый марганцовкой твоей бабушкой и замотанный её же добрыми осторожными руками. Такой шрам незаметен, если не захотеть рассмотреть, но остаётся на всю жизнь. 

Особенно, когда приглядишься.