Вернуться в реальность

Флешмоб от Марины Грохиной https://author.today/post/394416 Тема - герой или героиня приходит в себя после тяжелого ранения. 

"Берег мёртвых". Тут не озомбеть - уже удача )) Тьяго немножечко полетал на гранате. Сутки без сознания, осколочные ранения. Но в нашей вселенной Z-вирус дарит мертвым телам замедленное разложение, а живым - ускоренную регенерацию. Так что это было больно, но не смертельно. Оперировать его пришлось в походных условиях любезно "одолженной" у больницы верным Санчесом Лорите. Нож к горлу и айда латать его обожаемого босса в одном из кабинетов пустующего университета рядом с больничкой. 

Я ковыряю один особо глубоко засевший кусок металла, когда его счастливый носитель, плохо убаюканный слабеньким обезболивающим, растворившимся в закваске ядреной наркоты, которую он жрал до этого, приходит в себя. Весьма некстати, надо сказать. Сначала в меня упирается на удивление злобный и ясный для такого состояния взгляд желтых, прям как у Каро, глаз. Потом оперируемое тело выгибается дугой, пытаясь выдраться из-под копающегося в нем инструмента, а стон боли эволюционирует в короткое и совершенно отчетливое «Б**ть!» Очень приятно познакомиться, сеньор Монтеро, ага…
— Держите! — велю я Санчесу. Он наваливается пирату на грудь, параллельно пытаясь успокоить его:
— Потерпи, Явар. Потерпи. Чуть-чуть осталось.
На нас выплескивается ушат такой отборной брани на испанском, что некоторые слова я определенно слышу впервые в жизни. Черт возьми, да даже моя тетушка обзавидовалась бы с этого матерщинного Эльдорадо, а уж она в раздраженном состоянии могла посрамить портового грузчика. Это только мое имя ранило ее чувствительные уши, руганью она так не брезговала. Мужчина с шумом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы и выдает:
— Если… я сдох… то какого х*я… у Святого Петра твое… е**ло, Санчес?
— Жить будет, — радостно склабится счастливый тем, что его узнали, помощничек. Мне наконец удается подцепить скользкий от крови кусочек металла и выдернуть его из раны.
— М-м-м, да твою ж мать! — воет оперируемый, смотрит на меня зверем, произносит: — Разве… ангелы бывают… чиканос? — и вырубается. К счастью.

Много позже этих событий в Тьяго влепили две пули, одна прошла в опасной близости к сердцу, пробила легкое. Неделя комы. Но он живучий )) Впрочем, Лорита куда больше любит его тихим и молчаливым )) Потому что как только пациент получает возможность трепаться, сколько вздумается, терпеть его способен только святой Санчес.

А Тьяго был жив. Но он больше не слышал ее голоса, который разговаривал с ним так непривычно ласково, уговаривая куда-то вернуться. Куда? Он не понимал. И это бесило, раздражало, нервировало его, особенно среди того вязкого, тягучего словно кукурузная патока, пространства, в котором он плавал. Иногда его посещали какие-то образы, картины, обрывки — не то прошлого, не то когда-то посмотренного кино, но ее он больше не видел. С той самой истории на белой дороге, когда сероглазый легионер усадил ее в джип и увез. Какого хрена? Ка-ко-го хре-на?! Она должна была остаться с ним, с ним, с ним!
Тьяго дернулся и внезапно почувствовал боль в груди — под сердце словно гвоздь вогнали. Нос, горло, бронхи — все было будто песком забито. Он попытался вдохнуть, но за него это словно кто-то другой сделал — грудь приподнялась, и боль сделалась острее. Пират открыл глаза, моргнул — раз, другой, стараясь сконцентрировать взгляд, и когда пелена немного расступилась, с удивлением обнаружил над собой белый потолок, совершенно непохожий на потолок его каюты. Рядом пищали какие-то приборы, а во рту и носу торчали трубки — это от них было это противное садняще-распирающее ощущение. Мужчина попытался пошевелиться, но руки были накрепко привязаны к кровати. Паника бросила его в пот — ему вдруг показалось, что он снова в психушке, пристегнут к скрипучей панцирной койке, а значит, скоро придет психиатр, чтобы напичкать его всякой дрянью и копаться, копаться в его черепушке, точно в собственном кармане. Тьяго забился изо всех сил, пытаясь высвободиться, но на деле лишь слабо зашевелился, сжав смуглые пальцы в кулаки.

Китти из романа "Кицунэ". Одна из альтернативных концовок. Ну не умею я в эти чистые ЛЫРы, триллер мне подавай, маньяка, ножевое.

Она очнулась, когда прилетел Луи. Он недавно сменил вымотанного, наглотавшегося обезболивающего братишку у ее постели. Держал за руку, гладил холодные пальцы, шептал всякие ласковости. Она лежала такая спокойная, бледная, в этих рваных черных прядях, обрамлявших личико, не похожая на себя. Аппараты исправно работали, пищали, мигали. Из капельницы ей в вену вливалась какая-то жидкость. И тут у нее ресницы дрогнули. Глаза распахнулись и она сначала оглядела потолок, потом перевела мутный еще взгляд на Луиса.
— Солнышко… — пробормотал он, погладил ее по щеке. Она разлепила спекшиеся губы и прошептала:
— Где я?
— В больнице Святого Фомы в Лондоне. Тебе операцию сделали. Ты поправишься, милая… Все будет хорошо.
— Фомы? — переспросила она и вдруг хихикнула: — И святого Еремы… Ой… — и сморщила нос.
— Больно?! Не разговаривай! Я врача позову!
— Ерунда… не надо.
— Хочешь чего-нибудь? Пить?
— Метаксы…
— Это вряд ли можно, зайка. Тебе печень зашивали.
Гора с плеч Лу сваливалась лавиной, камнепадом, делая его все легче, счастливее, невесомее. Ему показалось, что он сейчас взлетит.
— Томкэт? — спросила она.
— Он здесь, конечно. Отдыхает. Ты только не переживай. Он немного ногу повредил. К тебе спешил очень.
— А… Хэнк? С ним все хорошо? Я ничего не помню… только, как вошла в здание.
— Его сбил экспресс на Хогвартс… — мрачно отшутился Луис. Кит юмора не оценила и ему пришлось спешно добавить:
— Да жив он, жив! Вон, под дверями караулит, не выпи**ишь его…
— Не отрывайтесь на нем, ладно? Он не виноват ни в чем…
— Знаю, — отрезал Лу. — Поэтому когда ты поправишься, совсем-совсем, будешь ходить, бегать и прыгать, я положу тебя животом на коленку и так отшлепаю, что ты неделю есть будешь стоя, а спать только на животе. Поняла? Чем ты думала, Кит?! Он едва не убил тебя!
Вместо ответа она оттопырила губу и задрожала ресницами. Актриса погорелого театра… Ох, Кит… Кит. Он прижался лбом к ее пальцам. Мира без нее даже представлять не хотелось.
— Я люблю тебя… — прошептала она.