Я вернулся в мой город, знакомый до слез

Сани встали у изгаженного склизкими наростами памятника Кириллу и Мефодию по-прежнему ставящих крест на славянскую письменность. Боевая группа, схватив оружие, выскочила из салона. Заранее надетые ОЗК оказались весьма кстати.

Ноги утонули в слизи. Она была повсюду: облепляла стены домов, висела на фонарных столбах, гнула к земле ветки мертвых деревьев. В сером пространстве глазу не за что было зацепиться, все выглядело одинаково невыразительным, бесцветным, лишенным привычных форм. Будто прошедшие века упали на столицу, накрыв ее саваном.

Пара бойцов кинулась исследовать ближайший выход на площади. Вторая группа побежала к выходу на Солянку у церкви. Моя группа сделала круг почета на санях вокруг сквера, заодно проверив выход на Лубянском проезде и у Политеха.

Слизь наглухо запечатывала провалы проходов. Мечи уходили в нее по рукоять, не доставая до свободного пространства.

Аэросани протарахтели у правительственных домов у Старой и Новой площадей, возвратясь к точке сбора. Нас уже ждали. Судя по уделанности комбинезонов, мои вояки пытались пролезть сквозь жижу и у них ничего не вышло.

По-тихому войти не удалось. Предстояло решить все менее приятным способом.

Я скомандовал бойцам становиться. Смертники неохотно построились. Я прошелся вдоль строя, заглядывая в провалы очков на противогазных масках. Требовалось толкнуть бойцам нечто воодушевляющее, но в голове звучали только стихи Мандельштама про другой город: «Я вернулся в мой город, знакомый до слез, до прожилок, до детских припухших желез».

Да, я вернулся в мой город. Оттого умирать, едва начав жить снова, не  хотелось совсем.

Пауза затягивалась. Заемная память посоветовала сначала как можно сильней ошарашить мужиков, а потом предложить что-то приемлемое.

– Бойцы, нас всех подставили. Нас обманули, когда заявили, - достаточно одного слова в рацию, чтобы ваших близких освободили. Никакой ручной переговорник не сможет отправить сигнал за двести километров. Тот, кто думает  обмануть рыжего Ивашку, сообщив, как мы храбро сражались и погибли, - заблуждается. Это не имеет никакого значения. Нас отправили сюда сдохнуть. Только выполнив задание, вы сможете сохранить жизнь своим близким.

Под нами, в тоннелях метрополитена и тайных правительственных убежищах плещется жидкий монстр из десятков тысяч расплавившихся человеческих тел, вобравший в себя миллионы трупов из города. 

По весне это море гнилой биомассы выйдет на поверхность и валом покатится во все стороны, – мой искаженный противогазом голос страшно звучал среди сюрреалистического городского пейзажа. – Все на его пути будет поглощено и станет частью потока. Спастись не удастся никому. 

Поэтому неважно, умрут ли ваши близкие в застенке завтра или будут пожраны, а потом медленно и мучительно переварены этим чудовищным организмом. Быть может, он использует их для выработки нужных для жизни субстанций, что означает пытку, растянутую на годы.

Больше всего я боялся, что бойцы пристрелят меня, стремясь опротестовать страшную правду соблазнительно простым способом. Лиц за противогазами не видно, но я внимательно следил за руками и положением тел, надеясь не пропустить момент, когда испуганные вояки попробуют навести на меня оружие.

Трусливый голосок внутри советовал сразу шарахнуть по подчиненным из массомета, чтобы не ждать пули в спину. Но здравый смысл подсказывал – сделав такое, я сам вынужден буду перетаскивать тяжести в тоннель.

Тишина вдруг нарушилась. «Первый» вдруг как-то странно дернул ногами, раз, другой и с неподдельным ужасом завопил:

– Отпусти, бля, сука лагерная!

Глядя на него, стали дергаться и остальные. Оказалось, что слизь под действием излучения тел и мобильных генераторов превратилась в лед. А поскольку бойцы стояли на одном месте, они довольно глубоко увязли и попали в ледяной капкан. Кто-то потерял бахилы в процессе освобождения, кое-кто, чересчур энергично действуя прикладом, отшиб себе голеностопы.

По закону подлости оказался номер первый. Он долго сидел на земле, верней, прямо на льду и причитал, поминая во всем виноватую парочку: «блядь» и «суку». Визгливый голос психа, искаженный противогазом, был настолько смешон, что остальные члены экспедиции невольно стали тихонько ржать. Через мембраны переговорных устройств понеслось хрюканье.

Через какое-то время порядок был наведен. Пройдя через гнев, страх и смех, бойцы немного успокоились. Смертники построились, продолжая слушать.

– Думаю, вы все люди нормальные, сдохнуть никто не торопится. Верно?

Бойцы дружно кивнули в ответ.

– Есть у меня план, как дело выполнить и остаться в живых. – сказал я и, подождав немного, продолжил: – Проникнуть в правительственные бункеры высшей защиты мы вряд ли сможем. Но есть варианты. Вариант самый простой: если эти убежища расположены не слишком глубоко, мы смогли бы подорвать их выстрелом из джаггернаута с поверхности.

– А сами не взорвемся? – спросил кто-то из бойцов, видимо вспомнив недавнюю демонстрацию силы этого оружия.

– У нас есть запчасти, чтобы соорудить импровизированный жаробой со срабатыванием по таймеру или радиокоманде.

– А если не выйдет? – вдруг спросил «пятый».

– Если не выйдет, будет гораздо трудней, – ответил я. – Но тоже есть шанс остаться в живых. Надо войти на станцию, отыскать проход и заложить там заряд. Только в этом случае нам придется вступить в бой. Что там внизу, можно только догадываться. Есть вероятность, что придется пройти сквозь порядки сопротивляющегося противника и подорвать бомбы в точке закладки вместе с собой.

– Блин, старшой, – сказал один из смертников. – Первый вариант лучше выглядит.

– Я тоже не горю желанием сдохнуть, – ответил я. – Но человек предполагает, а Бог располагает.

– Вот и я говорю, расположил бы он так, чтобы вернуться всем живыми.

Однако Бог не расположил. Пронзительно завизжал «первый». Зная истеричность его натуры, на крик среагировали с большим опозданием.

Рядом с ним изо льда торчало нечто. Я сначала принял это за большой корень какого-то растения, вырванного из земли. От центрального стержня, толщиной в руку взрослого мужчины, отходили отростки, которые ветвились, расходясь на более мелкие и тонкие. Каждый отросток густо облепляли длинные колючки. Вся эта пакость безобразно шевелилась, пытаясь нащупать что-то в пространстве.

«Первый» почему-то оказался без маски. Он держался за лицо, закрывая его ладонями. Сквозь пальцы текла кровь.

– Спокойно, мужик! – закричал я. – Убери руки, мы тебе поможем.

Боец оторвал ладони. Из носа торчал кусок «корня». Он на глазах разрастался, становился шире и толще, вонзая отростки в плоть. Было видно, как эта пакость двигалась под кожей, захватывая все большую площадь. Отросток добрался до глаз, и они стали молочно-белыми, точно заполнились туманом.

Зато на кончике «корня» стал формироваться уродливый глаз с рваным зрачком. Тонкие отростки повернулись в нашу сторону, делая попытки дотянуться и постепенно удлиняясь.

Я выстрелил из ручницы  в лицо несчастному, снося голову вместе с прикрепившимся паразитом. Второй выстрел сделал в основание торчащего изо льда «корня».  Тот увеличился настолько, что стал похожим на приличных размеров дерево. Заряд срубил и разметал его.

Снизу пришел толчок, будто от близкого подземного взрыва или легкого землетрясения.

Непереносимая волна боли и ненависти накрыла нас. Хорошо, что вблизи слизь замерзла. Теперь под нами металось, не находя выхода, мерзкое нечто, пытаясь проломить двадцатисантиметровый лед. Несколько «кустов» поднялось по краям оледенелой зоны, в центре центром которой стояли аэросани. Они росли и нагибались, чтобы коснуться своими отростками.

Бойцы безо всякого толка лупили по ним из автоматов. Отдельные щупальца крошились от ударов пуль, но ствол принимал эти удары без видимого вреда для себя. 

«Третий» закатал в чудовище гранату из подствольника. Взрыв раздробил «куст», он накренился, но на глазах стал залечивать повреждения. Только заряды картечи из ручницы смогли справиться с мерзостью. Первая атака была отбита.

Настриженные пулями отростки агонизировали на льду, по мере замерзания становясь прозрачными и ломкими. Однако целая поросль «кустов» пробилась вдруг из близких и отдаленных зданий. Особенно много их появилось со стороны Лубянского проезда. Отростки биомассы прорастали из окон верхних этажей, выбрасывая вниз тонкие щупальца. Они оплетали мертвые деревья Ильинского сквера, подбираясь к нам. Противник ткал хищно шевелящуюся сеть.

Чем больше распространялись отростки, тем больше мерк свет перед глазами. Кое-кто из бойцов опустился на колени, сжимая голову руками.

Руки сами нащупали джаггер. В зарядах использовались шары самого малого типоразмера, но десяток выстрелов превратили сквер в парную. Плотный туман, окрашенный сполохами пламени, заполнил все вокруг.

Что-то огромное появлялось и исчезало на границах видимости, мостовая ощутимо покачивалась, раздавались хлесткие удары, словно кто-то лупил огромным кнутом по воде.

При этом излучение никуда не делось. Помимо стазисной составляющей в него вплеталась боль и ярость, словно жидкому монстру было невыносимо больно.

Я максимально увеличил мощность «светлячка», выставив программу активного сопротивления. Это не практиковалось из-за опасности потери самоконтроля, но тут сгодилось. Стало чуть легче. Крикнув своим, чтобы они сделали то же самое, я кинулся в кабину транспорта, где корчился от боли экипаж.

Стал пинать бойцов, побуждая запустить индивидуальные излучатели поля. Народ слабо реагировал на удары, пытаясь забиться под плинтуса и кабель-каналы. Я орал, чтобы они отогнали сани от горящих деревьев.

При этом руки сами делали переключения в силовом щите аэросаней. Вспомнив старый волковский трюк с модуляцией силовых генераторов, я обрушил на округу почти пятьсот киловатт биоактивного излучения.

Стало удивительно хорошо. Даже хмарь над головами слегка разошлась, показав диск укутанного туманом солнца. Все вдруг почувствовали себя веселыми, молодыми, полными сил. Людей переполняла радость битвы, а смерть казалась маленькой, досадной неприятностью в ликующем потоке жизни.

Как свечки пылали мертвые деревья в сквере, выгорали и обрушивались заполненные выпершей из-под земли мерзостью строения. От греков Кирилла и Мефодия осталась оплавленная абстракция, весело горящая зеленым огоньком. Это отчего-то казалось таким смешным, что я сгибался пополам от хохота, пихая своих бойцов и показывая в направлении остатков монумента.

Недобитые «кусты» корчились от боли. А когда к ним подобралась граница оледенения, они после короткой, но мучительной агонии превратились в причудливые сосульки. Внизу метался жидкий монстр, тряся землю.

На веселом опьянении, которое было настоящим безумием, мои бойцы навьючились бомбами, готовясь штурмовать подземелье.