Встречают по одежке... провожают частенько тоже

Уже со второго дня обучения в группе появилась звезда, и этой звездой стал Джек. Он с легкостью сдавал экзамены, реже всех получал взыскания и, конечно, раньше всех заслужил право на одежду. Правда, назвать это одеждой можно было лишь с очень большой натяжкой, но как заявил свободный Райт, до одеяния уборщиков им надо было еще учиться и учиться и очень много работать. Эти уборщики, с точно такими же пластиковыми ошейниками, носили тонкие оранжевые шорты на резинке и оранжевые же распашонки без застежек и напоминали то ли больничных санитаров, то ли заключенных. Вот только принимать их за заключенных было большой ошибкой, потому что уборщики всегда с охотой доносили на промахи пленников и относились к ним примерно так же, как старшие курсанты военной школы к младшим.

***

В уже знакомой Роберту гардеробной доктор Черч остановился.

— Наведешь порядок в вещах хозяина, — приказал он. — Оставишь только коллекцию этого года, все остальное аккуратно упакуешь в мешки и выставишь за дверь. Работай!

Роберт бросил озадаченный взгляд на хозяйскую одежду, и ему захотелось почесать бритый затылок. Чему его только не учили в Службе адаптации, и уход за одеждой составлял в этом обучении не последнюю роль, но вот о модах этого мира не говорили ничего. И все же невыполнение задания было чревато самыми неприятными последствиями, как и излишние вопросы. Опыт двух месяцев дрессуры свидетельствовал, что в наказаниях доктора могут быть много жестче свободных. Роберт глубоко вздохнул и принялся внимательно рассматривать наряды, но определить по их виду, что здесь было новым, а что нет, было невозможно. Молодой человек вообще сомневался, что эту одежду надевали хотя бы раз. Оставалось одно — разобрать наряды по стилям, а уж потом решать, что с этим делать. Роберт даже взмок, вытаскивая бесчисленные костюмы, осматривая их так и эдак, а потом один за другим отправляя в ту или иную кучу одежды. Таких куч у Роберта набралось четыре. Наконец, когда одежда закончилась, и классификация была завершена, молодой человек отер со лба пот, размышляя, что же делать дальше.

— Забавно, — голос управляющего заставил Роберта торопливо обернуться. Неугомонный доктор вновь был здесь. — Пожалуй, подобного беспорядка с хозяйской одеждой не устраивал еще ни один здешний дармоед. Хотя… что-то в этом есть. Ладно, что бы из всего этого выбрал ты?

— Вот это, — Роберт не успел удивиться, испугаться и даже подумать о том, к чему может привести ответ, если он покажется управляющему неправильным. Ошибочный или нет, но ответ был дан, и теперь оставалось ждать последствий.

Управляющий хмыкнул.

— Ну, надо же, действительно — художник, — с легкой иронией проговорил Черч. — Ладно, — тон доктора вновь стал повелительным. — Это, — управляющий небрежно кивнул на выбранную Робертом кучу одежды, — на место, остальное упаковать в мешки — аккуратно упаковать — и выставить за дверь. Мешки там, — большим пальцем через плечо, — дверь вот эта, — указательный палец Черча нацелился влево. — И поторопись. Хозяин скоро проснется.

И вновь Роберту пришлось перебрать горы вещей, но на этот раз управляющий почему-то не уходил. Роберту даже казалось, что его взгляд потяжелел. Молодой человек не мог понять, что вызывает неудовольствие Черча, и потому постарался ускорить работу. Когда все вещи были в образцовом порядке развешены в гардеробе, а забракованная одежда упакована и выставлена за дверь, доктор Черч поманил Роберта пальцем, изучающее оглядел, словно хотел понять, как устроен этот странный зверь, и, наконец, недовольно изрек:

— Хотел бы я знать, почему у тебя статус «мебели», а не стилиста…

***

А еще была форма… Роберту приходилось видеть убогие наряды  питомцев и нарядные платья Мойры в доме Рейбернов, полувоенную униформу в доме Данкана, нормальную одежду питомцев в Гамильтоне и больничные пижамы при апгрейде, и он полагал, что его вряд ли можно чем-то удивить. И все же форма Стейтонвиля поразила Роберта до глубины души. И не только его! Сама по себе одежда не была какой-то странной — обычное белье, рубашка с короткими рукавами, шорты до колен с многочисленными карманами, носки, легкая жилетка, опять же оснащенная карманами, бейсболка и легкие сандалии. Проблема была в том, что у всех учеников форма была желтой, а у Роберта — полосатой, чем-то напоминая оперение попугая сочетанием желтого и зеленого цветов.

Роберт с таким изумлением уставился на выданную одежду, что дежурный за стойкой еще раз сверился со своими данными и, наконец, удовлетворенно кивнул:

— Все правильно, сынок, это твое. Поздравляю! Постарайся оправдать доверие…

Окончательно сбитый с толку Роберт отошел от окна и принялся одеваться. И тогда на него уставились остальные ученики.

— Ну, почему?! — в голосе самого юного из питомцев слышалась обида. — Он же дет… то есть…  частновладельческий! — поправился мальчишка. 

Сопровождавший их нумер неспешно подошел у питомцу:

— Запомни, ученик, не важно, опекает тебя государство или частное лицо, — наставительно произнес он. — Важно — хорошо ли ты делаешь свою работу. Этот ученик, — специалист указал на Роберта, — упорно работал и заслужил право на специальную программу обучения. Старайся, усердно учись, и тогда, возможно, через год-полтора ты тоже сможешь перейти на индивидуальную программу. Пока же ты к этому не готов. 

Ученики недоверчиво разглядывали Роберта, словно хотели понять, каким образом «детка» мог себя проявить, но задать вопрос не успели. Нумер объявил, что их ждет полдник, а потом встреча с тьюторами.

<...>

Следующие полтора часа Роберт ошеломленно наблюдал за растущим количеством пакетов, в которые служители Стейтонвилля  укладывали причитавшуюся ему одежду. Летняя парадная форма ученика — с брюками, пиджаком, легкими ботинками и академической шапочкой — кроме ботинок и шапочки все по-прежнему полосатое. Зимняя одежда — обычная и парадная… Здесь Роберт к брюкам и джемперу-пиджаку получил еще и непромокаемую куртку и вязанную шапочку с ушами в качестве ежедневной формы и длинный строгий плащ со шляпой — в качестве парадной. Опять же в веселенькую желто-зеленую полоску. Два спортивных костюма и две пары кроссовок уже не произвели на Роберта ровным счетом никакого впечатления. 

— Грузи все в тележку, иначе не донесешь, — распорядился нумер, толкнув в сторону Роберта что-то похожее на тележку из супермаркета. 

<...>

В комнате, куда привели Роберта, жилец уже был — в зеленой форме.

Роберт оглядел комнату. Внешне, обычная комната в студенческом общежитии, разве что лучше оборудованная.

— Я — Тед, — представился парень, — а ты, я смотрю, Роберт?

— Верно, — Роберт посмотрел на свою тележку и опустился на стул. Вот она —  новая жизнь. Пора наслаждаться.

— Был бы ты обычным первокурсником, носил бы желтую форму и звался бы цыпленком. Я вот на втором, поэтому одежда у меня зеленая, я — куст. Третьекурсники носят лиловую форму — они клубни. Есть еще пестряки и угли — ты их по форме сразу узнаешь — но они пишут диссертации и к ним лучше не соваться, — предупредил Тед.

***

Вид лауреатской мантии доказал Роберту, что он неправ. 

Попаданец не знал, что там вообразили здешние деятели, но рядом с этим великолепием выпускные мантии Гарварда и Йеля выглядели жалкими тряпками, а выданное ему облачение вызывало в памяти то ли патрицианские тоги поздней Римской империи, то ли королевские мантии Высокого Средневековья. Одеяние оказалось на редкость тяжелым, что вряд ли могло вызвать удивление. Плотная белая шерсть с алой шелковой подкладкой, многочисленные складки, широкая алая кайма по подолу и рукавам и две такие же вертикальные полосы спереди, сплошь расшитые золотыми пальмовыми ветвями — мантия просто обязана была сковывать движения победителя и придавать его походке степенность и величавость. Роберт представил в добавление к этой патрицианской роскоши золотой лавровый венок на голове и подумал, что «скромное семейное торжество» ожидается излишне помпезным, но реальность ухитрилась превзойти ожидания.

***

Зато одежда бойцов не походила ни на армейскую форму, ни на тюремную робу, а больше смахивала на наряды персонажей самых громких исторических блокбастеров оставленного мира. Еще на вилле Пат, когда ему представилась возможность изучить фотографии гладиаторов, Роберт поразился странному косплею обитателей Арены, но сейчас неожиданно для себя признал, что рубашки до колен и похожие на древние шотландские килты пледы были на удивление удобны. Правда, Роберту, как новичку, носить плед пока не полагалось, но многочисленные рубашки на все случаи жизни он оценил. А еще в памяти всплыла давняя истории из времен обучения в Йеле. Тогда, как и положено каждому аспиранту, к какой бы семье он не принадлежал, Роберт был энергичен, амбициозен и честолюбив, но не мог даже сравнивать свое честолюбие с амбициями и честолюбием собственной девушки. Он мечтал сказать новое слово в архитектуре, но не собирался ставить ее с ног на голову — Татьяна Бергман, двадцати двух лет от роду, намеревалась перевернуть мир моды вверх дном! По мнению девушки, последнюю тысячу лет Западный мир только и делал, что ошибался в вопросах одежды, а если кто-то не желал признавать очевидный факт, то это говорило лишь о редкой ограниченности упрямца.

— Вдумайся! — раз за разом твердила подруга. — Разве одежда не должна соответствовать физиологии и строению человеческого тела? А что имеем мы? — запальчиво вопрошала она. 

— Все это и имеем, — отвечал Роберт, прежде не замечавший никаких проблем в ношении джинсов и футболок. — Современная одежда удобна…

— Чепуха! — перебила Татьяна и торжественно изрекла: — Европейцы все перепутали! В силу особенностей женских и мужских организмов, это женщины должны носить штаны, а мужчины — юбки!

Первый раз столкнувшись с этим утверждением, Роберт остолбенел, во второй — попытался доказать, что в юбках неудобно работать и воевать.

— Грекам и римлянам отсутствие штанов не мешало! — парировала подруга.

— Так они жили в Средиземноморье, — попытался отстоять традиционные ценности Роберт. — На Севере подобный трюк не прошел бы.

— Скажи это шотландским горцам, — возразила Татьяна.

Подвергать сомнению мужественность Уоллеса, Коннора и Дункана Маклаудов Роберт не стал, но все же примирительно заметил, что горцам не приходилось гонять на мотоциклах или работать на монтаже небоскребов. 

— Да причем тут спецодежда? — кривилась Татьяна. — Спецодеждой пусть занимается кто-нибудь другой. А я хочу заниматься одеждой повседневной. Работы здесь и так больше, чем надо. Есть, где развернуться!

Очень быстро споры с подругой привели к тому, что Роберт заслужил в ее глазах репутацию ретрограда, а когда однажды попытался объяснить, как красиво выглядят девушки в платьях, выяснил, что являет собой самый отвратительный образец бабника и шовинистического борова, с которым она не желает знаться. Это было самое нелепое расставание в жизни Роберта, но теперь он признавал, что, если отбросить нелестное мнение девушки о нем самом, в идеях Татьяны был смысл — во всяком случае, в том, что касалось мужчин. Сейчас отсутствие штанов почему-то совершенно не смущало Роберта, и действительно было удобным, к тому же при желании рубахи легко превращались в шорты-комбинезон, а уж способов ношения пледа было столько, что он по праву мог называться универсальной одеждой. 

Первобытный вид не мешал Роберту, и временами он даже с удивлением размышлял, что, если ему удастся освободиться, то вновь влезать в брюки будет примерно тем же, что добровольно лезть в клетку.

***

Постанывая от непривычных ощущений, Лоренс вытащил из пакета форму и принялся одеваться. Это тоже причиняло боль, но сидеть нагишом было стыдно. Почему-то рубашка оказалась без пуговиц, а пуговицы нашлись в небольшой коробке вместе с катушкой ниток и ручной машинкой для их пришивания. Озадаченный такой несообразностью, Лоренс почти набрался смелости постучать в дверь и попросить нормальную рубашку, когда обнаружил в пакете почти такую же распашонку. Облачившись в нее и накинув поверх форменную куртку, Лоренс с облегчением решил, что об ошибке с одеждой сообщит, когда ему принесут обед, а пока возьмется за изучение здешних правил.

Эти правила также немало озадачили Лоренса. Во-первых, красиво отпечатанная брошюра показалась агенту излишне толстой — целых сорок страниц. Во-вторых, он задумался, каким образом передать ее содержание в Службу адаптации. Ни видео, ни даже простейшей фотокамеры в ошейнике не было — только микрофон. Однако еще через пару мгновений Лоренс вспомнил, что в доме Причарда его считают тупицей, а тупые люди имеют привычку читать тексты вслух. 

Это был выход. 

Медленно, словно плохо умел читать, Лоренс принялся проговаривать положения правил, рассчитывая, что там — в комнате слухачей — все это как следует фиксируется и анализируется. Но чем дальше он читал, тем больше его охватывала растерянность.

Нельзя сказать, будто правила выглядели неразумно, там было немало здравых суждений и не менее здравых предписаний — Лоренс это признавал. И все же правил было слишком много, и они были излишне детализированы. Агент не представлял, каким образом питомцы должны были запомнить все эти статьи, параграфы, пункты и подпункты, и что они должны были делать, если по какой-либо причине правила не предусматривали алгоритма действий в некоторых ситуациях. А таких ситуаций психолог обнаружил как минимум три. А потом Лоренс и вовсе уставился на брошюру, не веря глазам своим: «Дырочки на пуговицах должны располагаться параллельно полу», — медленно прочел он. Несколько раз моргнул, постарался протереть глаза и перечел правила еще раз: «Дырочки. На пуговицах. Должны. Располагаться. Параллельно. Полу». 

На случай, если питомцы не знали слова «параллельный», правила сопровождались поясняющей картинкой, но Лоренсу от этого не стало легче. Только теперь он осознал значение рубашки без пуговиц и машинки для их пришивания. Пуговицы надо было пришить самому! Судя по всему, именно по умению правильно расположить эти чертовы дырочки Причард и определял способности питомцев и их перспективы. 

«Вот ведь дерьмо!» — потеряно пробормотал Лоренс.

В Службе адаптации один из дежурных снял наушники и знаками дал понять напарнику, что пошел составлять отчет. Тот молча кивнул, и место ушедшего немедленно занял другой работник. Нужный фрагмент записи с немалой спешкой был доставлен Милфорду, и, ознакомившись с ним, глава спецгруппы решил, что у объекта наблюдается явный комплекс бога.

— Это патология, — объявил он и, получив полную запись правил, срочно отправил ее экспертам. 

Вывод психологов не сильно отличался от вывода хирурга. Томас Лонгвуд молча слушал доклад специалистов, морщась, словно от зубной боли. 

— …таким образом, — подвел итог докладчик, — питомцы должны впасть в состояние полной апатии и неспособности проявлять хоть какую-то инициативу. 

— Ну, почему же, — мрачно возразил Лонгвуд. — У них осталась возможность для инициатив — постоянная слежка друг за другом.

***

— Эй, парень, что случилось? — проговорил Роберт, осторожно коснувшись плеча Тюленя.

— Он надо мной смеется, — горестно сообщил гигант и всхлипнул. Вопрос Роберта «Кто этот сумасшедший?» так и остался незаданным, потому что Тюлень, глотая слова и слезы, совершенно по-детски поведал, будто один из его поклонников может смотреть сквозь стены, потому что всегда знает, что он покупает, и всегда твердит, что у него нет вкуса, что на его наряды тошно смотреть. — Ну, как, как он узнает? — в слезах жаловался Тюлень севшему рядом Роберту. — И что у меня не так?! Я же ста-а-ара-а-аюсь, — протянул он, сотрясаясь от рыданий. 

Роберт понимающе кивнул. Наряд Тюленя и правда не отличался вкусом — ядовито-желтая рубашка, зеленый плед, синий пояс и красные сандалии на лиловые носки производили диковатое впечатление, но, с другой стороны — что с того? На Арене Тюленя ценили явно не за стиль и вкус. Да и в любом случае, Роберт не понимал садистского желания доводить кого-то до слез.

— Я покупки прятал, а он все равно… узна-вал, — хлюпая носом, жаловался Тюлень. — Говорит, я бестолочь… Но я же… я… не хочу-у-у… быть бестолочью…

— А вот скажи, — задумчиво проговорил Роберт, — эти покупки ты делал на деньги, что вручают за бои здесь, или их подарил твой поклонник? 

— Поклонник… подарил… — еще раз хлюпнул носом Тюлень.

— А тебе что важнее, — продолжил расспросы Роберт, — чтобы он не знал о твоих покупках, или чтобы у тебя был вкус?

— Все! — выпалил заплаканный волосатик и с надеждой уставился на Роберта. — Чтобы не знал! И чтобы я не был бестолочью… 

Роберт вздохнул. Начать стоило с того, что проще.

— Покажи платежную карту, — попросил он. — Это поможет…

Тюлень с готовностью полез за пояс и вытащил золотую пластиковую карточку. Как и предполагал Роберт, карта оказалась именной. Попаданец на всякий случай запомнил фамилию и имя фаната-садиста. Встал.

— Пошли, — Роберт качнул головой в сторону выхода из столовой. — Я покажу, что надо делать.

— И у меня будет вкус? — обрадовался Тюлень и посмотрел на Роберта с таким наивным доверием, что попаданцу стало неловко.

— Со вкусом мы разберемся чуть позже, — обещал Роберт. — Зато твой поклонник больше не сможет смотреть сквозь стены. Идем, это очень просто.

<...>

Тюлень просиял, но радость быстро сползла с его лица, сменившись привычными страхами.

— А со вкусом как быть? — жалобно напомнил он.

— Со вкусом сложнее, — признал Роберт. — Его надо долго тренировать, хотя… — боец задумался. — Можно просто запомнить, что и с чем носить, — предложил он, но сразу же понял, что надеяться на память Тюленя будет глупо. — Я нарисую тебе памятку. Когда будешь что-нибудь покупать, просто сверишься с картинкой... 

Роберт знал, что на складе Арены можно найти все, и все-таки удивился, когда ему удалось приобрести прекрасный альбом и цветные карандаши — все же это были не самые необходимые вещи для бойцов. Зато рисовать ему пришлось много. Волосатик метался между рядами вешалок и манекенов, то и дело спрашивая: «А вот так можно? А так?!». Роберт усиленно работал. Тюлень с каждым ответом все больше воодушевлялся и сиял. А потом Роберт озадаченно уставился на очередной выбор гиганта. 

— Это можно? — уже привычно спросил Тюлень.

Роберт задумчиво оглядел рубашку, плед и носки в руках волосатика. С точки зрения стиля, выбор был не самым лучшим, и все же Тюленю должно было пойти. А раз так…

— Можно, — уверенно кивнул Роберт. — А если твой поклонник попытается что-то сказать, ответь ему, что это стиль милитари… Сейчас я тебе напишу. 

Роберт быстро набросал очередной рисунок, несколькими штрихами обозначая цвета, и крупными буквами сделал подпись.

— Это — стиль милитари, а ты — боец, и ты можешь носить эту рубашку и плед с гордостью, — объявил Роберт. — А вот ему стиль милитари недоступен, — продолжал попаданец. — Он может только штаны на трибуне зрителей протирать. Так ему и скажешь! 

Тюлень с готовностью закивал, но потом с сомнением спросил:

— А у меня получится? 

— Ты перед зеркалом потренируешься и получится, — успокоил Роберт. — Тренировка — залог успеха!

В какой-то миг Роберт с опаской подумал, что теперь ему вечно придется отвечать на вопросы Тюленя «А так можно?», но решил, что это не самая большая проблема. Самая большая проблема заключалась в том, как этот младенец вообще попал на Арену.