"Каменная вода" течёт...

- В полях не только от хлебороба урожай зависит, - зло мотнул головой Ор. – Грязь или камни, дождь или засуха, мыши или вороны – вот от чего зависит урожай! 

Карт-Лец обернулся и глянул исподлобья напряжённо. Его губу снова скрутило жгутом над раной, обнажая клык. 

- Да, зависит, - холодно отозвался он. – И это называется – судьба. Обстоятельства, которые не всегда возможно просчитать, не всегда возможно остановить. Но всегда можно и нужно бороться. За лучшую долю. За благо для всех. Так и шли наши предки – поколение за поколением – рук не опуская, страдая, но борясь и побеждая. И вилы шли рядом, и видели, чего стоила подчас весенняя благодать нашим праотцам. Вилы это помнят. И эта память для многих важнее будущего – туманных обещаний безмерной воды и счастливого служения. Память, Ор – она важна не меньше мечтаний и надежд. Просто ты ещё не имеешь этой памяти… Твои мысли устремлены лишь вперёд. Но так не для всех, Орлик. Так бывает только для юных лецев, да простолюдцев, тех, кому ещё не на что оборачиваться, у кого за спиной ещё не стоят ни ослабевшие отцы и матери, ни малые дети, ни прошлые победы и поражения. Вилы – другой стати. У них любое дитя радо на себя примерить рубаху ответственности и, если старшие падут – каждый свои плечи подставит. В этом их проклятье памяти прошлых перерождений. Шагая сквозь Посмертье, они сохраняют главное знание, Ор. То, которое не существует в Лецах. То, которому Лец должен открыть своё сердце и принять его из сердца своего тана. 

И Карт замолчал, любуясь крышами дворца, на лакированных плавных изгибах которых солнце рисовало радужные пятна. 

От вида дяди, с таким удовольствием разглядывающего здание, так счастливо щурящегося на ясное небо и улыбающегося, хотелось кричать или колотить кулаками по стенам! 

Он не стал делать ни того, ни другого, а кротко спросил:

- Ты рассчитываешь, что я знаю, о чём идёт речь?

- Конечно, - улыбнулся Карт. – Где-то очень глубоко внутри себя ты, конечно, знаешь, зачем рядом с тобой тан. Почему твой отец выбрал именно Яра. И ради какого Ляда ты никак не разберёшься в себе! Конечно, ты, - он обличающе ткнул пальцем ему в грудь, и, внезапно резко изменившись, зло прошипел: – Знаешь! 

Ор в ответ не менее зло ухмыльнулся и положил свою ладонь сверху на руку дяди, отводя от себя:

- Нет, дядя, - почти весело ответил он. – Я не знаю. И потому, как видишь, припадаю к твоей великодушной премудрости! Открой мне эту великую тайну, о, мой величайших и достойнейший наставник! Или, - смотря на то, как прищуривается дядя, шутейски склонился: - прими трон моего отца, дабы своей мудростью, а не моим тщедушным разумочком утешалась и сберегалась благая Самра. 

Карт отодвинулся и насмешливым взглядом окинул с ног до головы. И Ору стало холодно и страшно под этим взглядом, будто дядя уже нанёс удар маревом, который мучительно корёжит теперь нутро страхом. Но сам себе Ор не лгал – дядя ни сделал ни одного выпада к нему, ничем не смешал его внутренних струн. Этот страх был его собственный. Страх наказания за мальчишескую глупость и, одновременно с этим, страх ответственности… Будто одним поступком, а оказался в двух лицах – и дитя, сотворившего непотребное, и саря, совершившего деяние…

- Что ж, - проворчал Карт. – В одном ты точно прав: тебя ещё учить и учить… 

- Так учи, - сквозь зубы кинул Ор. 

Дядя кивнул и снова отвернувшись к крышам, ласкающим взгляд радужными пятнами света, гуляющими по тёмной чешуйчатой поверхности, отозвался коротко: 

- Бывало хуже. 

Ор ждал продолжения. Но дядя стоял, смотрел крыши, в удовольствии щурясь, и молчал. 

- Что? Это что? – растерянно развёл Ор руками. – Что это такое – «бывало хуже»?! Что ты мне этим хотел сказать?

- Это то, что ты хотел от меня услышать, - усмехнулся дядя Карт. – Настоящее тайное знание вилов, недоступное ни простолюдцам, ни лецам. То знание, что ты сможешь взять из своего тана в минуту его доверия и откровенности.  

- Что?! Вот это?! – Ор почувствовал, что теряет опору. Хотелось на весь мир расплескаться маревом обиды и горечи. Он-то так рассчитывал уже на серьёзный разговор с дядей, а тот всё ещё его за ребёнка держит! 

Но дядя внезапно повернулся к нему, посмотрел внимательно: 

- Скажи, Орлик, который раз за свою жизнь ты сдерживал боевое марево, когда меня ранили?

Ор задержал дыхание, прислушиваясь к себе. Причём тут было боевое марево? Зачем дядя вспомнил о том?

- В первый, - хмуро отозвался он. 

Карт кивнул утомлённо. 

- Это был удачный опыт. И ты запомнил это состояние. Твоё тело теперь, помимо твоего сознания, научилось формировать такую гармонику, при которой лец быстрее остывает. Я прав? 

Ор прислушался к себе. Да, дядя был прав. Потому что и сейчас ему оказалось значительно проще сбить возбуждённое марево, чем раньше. И если ещё несколько часов назад он мог думать, что это связано исключительно с полученным статусом, то сейчас, после слов дяди, стало ясно – причина таких изменений не в чём-то извне, она – внутри. Заключённая в первом опыте, в первой победе над собой, давшей уже неиллюзорное чувство уверенности в себе, в том, что всё-таки можешь справиться. 

Он не ответил, но дядя понял его состояние сам. 

- У вила, мальчик мой, - горько усмехнулся он. – Десятки, а где и сотни перерождений. И в каждом из них у него что-то было «в первый раз». Да, его рассудок может не помнить, новое тело – не знать, но душа перед испытанием оказывается спокойнее, чем душа новичка. Потому что она может не помнить события, но полна нутряным пониманием – бывало хуже. И это понимание делает вила неуязвимым для паники. И этим понимаем Яр поделится с тобой, когда это потребуется. 

Ор и Карт

Иллюстрации Валеды Сонвариной.