Про мифы и легенды

Углядела тут флешмоб о мифах и легендах... Их есть у меня! Вообще люблю их вписывать в свои истории, это и глубину придает, и пишется легко. В отдельных мирах с мифами даже перебор)

Но не всегда эти мифы - выдумка, чаще даже за ними скрываются реальные события - подсказки для читателя.

Да чего там,  романчик, который я сейчас пишу, с мифа начинается)

Если б Гиаса спросили, что самое раннее о себе ты помнишь, он бы сказал: ночь Слёз Ладоры.

Такая ночь случается раз в столетие. Ему повезло, что это пришлось на третий год его жизни. Отец сказал, никто из тех, кто встретит эту ночь сегодня, больше не увидит подобное зрелище никогда. Если только не станет бессмертным богом, для которых столетие сменяется столетием скоро и скучно, как для смертных день – новым днём.

В ту ночь Гиас с родителями стоял на стене самого высокого из жилых, дворцового яруса Линуки. Вниз гигантской лестницей уходили городские ярусы, и последний, то есть, первый, был так далеко, что из девятого высыпавшие на улицу жители первого казались просто неясной темной массой, а уличные светильники были едва видны. Чем выше, тем больше было уличных огней, на восьмом ярусе волновалось целое море огоньков от маленьких фонариков со свечой в руках собравшихся.

Весь огромный город собрался в ожидании праздника, все стояли, дышали и ждали как единое целое. А Гиас был надо всем этим. Сейчас он казался себе не маленьким… он был великаном! В ту ночь он понял вдруг, что значит «сын и наследник правителя Линуки». Это не скучные занятия этикетом и тоскливые обеды с гостями. Это значит вот так стоять на вершине и видеть весь город под собой. И знать, что он твой – огромный, волнующийся, доверчиво внимающий…

Отец и мать погасили свечи в своих фонариках, а следом ступени – ярусы города начали погружаться во тьму, оттого что все гасили свои свечи. Миг темноты и тишины, а потом небо над городом вдруг вспыхнуло! Его перечертила большая оранжевая полоса и угасла. Следом еще, еще… Полосы разлетались из одного центра во все стороны, будто стоишь под прямым дождем и смотришь вверх.

В легендах богов говорится, Ладора была ледяной небесной странницей. Она летела навстречу своему возлюбленному, горячему Ару, но от спешки и от возрастающего жара вокруг скоро начала таять. Она таяла, таяла, и только ледяные слезинки тянулись за ней длинным хвостом – Ладора плакала, понимая, что никогда не коснется своего солнца - Ара… И слезы остались, когда она растаяла совсем. Их мир-дом Ао проходит шлейф этих слез раз в столетие. Тогда ледяные слезы Ладоры становятся огненными, и дарят людям красивый праздник. Но порой они жалят землю… Бывали случаи, когда в их огне гибли селения и города. Хорошо, что боги Ао наделили самые великие и важные людские полисы божественной защитой от огненных слез Ладоры. И Линуки, древний оплот Любви и Мудрости, одарили первым.

Вспомнив это, Гиас обернулся, посмотрел на десятый, последний ярус города – нежилой, состоящий из одной площади храмов. Золотые и серебряные статуи богов возвышались над городом. Они и в девятый дворцовый ярус глядели снисходительно, как Гиас в нижние. Они здесь были настоящими великанами.

Но Гиас не расстроился. Под защитой богов ему тогда было хорошо и спокойно, как под защитой родителей. Пожалел только внезапно, вновь глядя в рассыпающиеся над головой огненные слезы-стрелы Ладоры, что младший брат не увидит всю эту красоту. Мама держала его на руках, но Линце не смотрел вверх, он вообще никуда не смотрел – перебирал мамины волосы, с любопытством прислушиваясь к восклицаниям народа внизу. На глазах - черная повязка, ведь Линце был с рождения слеп. 

Иногда Гиас жалел его, за обедом отдавал кусок повкуснее и всегда позволял играть любыми своими игрушками. Но папа увидел это и сказал, что жалеть Линце плохо. На Ао жалости уже девять тысяч лет нет, с тех пор, как богиню Милосердия казнили. Лучше пусть Гиас готовится Линце защищать, ведь его, анко, ущербного, недостойного приносить клятвы богам, и чужие жалеть не будут…

И еще про богов Ао в общем и целом. Легенд о них куча по всему циклу рассыпана, тч пусть тут будет общая вводная)

Поигрывая ожерельем из десятков мелких рубинов, я отворачиваюсь. Делаю вид, что меня ужасно заинтересовали фрески на стенах и потолке, изображающие всех когда-либо бывших в аонийском пантеоне богов.

В самой темной части зала, где нет ни окон, ни светильников, томятся загнанные на задворки истории древнейшие боги Ао. Первый Верховный, обретший бессмертие двадцать тысяч лет назад, мал ростом, угрюм, густобров, коренаст и волосат, как настоящий первобытный человек, впрочем, им он и являлся. Человечество на Ао жило в пещерах, охотилось на зверей, и только училось сохранять и поддерживать огонь, когда меж людей появились первые бессмертные. Скоро один сообразил, какое преимущество даёт бессмертный ген, и задумал увести бессмертных от людей, поселиться в каком-то особенном краю. Поиски привели его к горе Деон, и здесь немногочисленные бессмертные выбрали его Верховным.

Следующие поколения богов стыдились первого пантеона, как городские жители стыдятся дальних родственников из глухой деревни. Но именно первые боги создали главные законы Ао. Это они решили, что бессмертие даёт право контролировать людские народы и создавать их историю. Но они смогли проявить и высшую справедливость, признав за людьми с пробудившимся геном бессмертия право на поединок за любой трон горы Деон, и это правило остается незыблемым тысячелетия. От той эпохи ночных костров, диких ритмов бубна, танцев шаманов, неровных рисунков охрой на стенах пещер и татуировок, по которым, как по звездным картам, можно отыскать путь домой, в нынешнем пантеоне осталась всего одна бессмертная - Иса, богиня Безумия. На фреске она сидит, скрестив измаранные пылью ноги, спрятавшись за большим бубном, в стороне от других богов. Темнокожая, увешанная бусами и амулетами, она сверкает уже тогда сумасшедшими глазами из-под копны рыжеватых то ли волос, то ли шерсти.

Первый Верховный был жесток и груб с людьми. Вспыхнуло восстание. Лидеры повстанцев, два брата-близнеца, взяли штурмом гору богов, но продержались недолго. Бог Хитрости втерся к ним в доверие и был оставлен прислуживать. А сам раздразнил Тенту, та раскрыла пасть и проглотила армию повстанцев. Близнецы уцелели, но ненадолго. Верховный лично казнил их и сбросил в Тенту по частям. С тех пор остался жестокий и страннейший из аонийских законов: не рождать близнецов, то есть попросту убивать лишних после рождения.

Закон, который нарушили родители Гиаса и Линце.

Второй Верховный Бог, рассудительный и цивилизованный, правил долго: целых семь тысяч лет. При нем гора Деон расцвела. Усилиями нескольких сменившихся богов Ремесел и Науки, был создан силовой щит над вершиной, а по единственному громадному континенту Ао провели метро для скорейшей связи с людскими полисами.

На фреске Второй изображен высоким худощавым темноволосым бородатым мужчиной, рука об руку с Сэтой, богиней Природы. Рядом с ними Дан, статный чернокожий бог-Закон, и совсем юный рыжий Ниис - тот самый бог Хитрости и Обмана. Сейчас обоих уже нет, их троны стоят пустыми. Из второго пантеона уцелели Сэта, Юви и Черз.

Сэта, аонийская Природа-Мать - смуглая сухая желчная женщина лет за сорок. Юви, Любовь, по контрасту с Природой цветущая белокожая дева с золотистыми волосами, в золотом наряде из миллионов нитей, сплетенных в подобие паутины. Черз, Мудрость, супруг Любви, немолодой, но красивый спокойной красотой летнего заката мужчина в темно-синей мантии.

Смена Второго Верховного на Третьего прошла обыкновенно, в поединке, хотя Черз каждый раз ярится, пересказывая его. По его словам, победил Третий нечестно, и неудивительно, что скоро все пошло наперекосяк. Третий Верховный правил всего тысячу лет.

На фреске пантеон Третьего под самым потолком. Третий Верховный бледнокожий и светловолосый. У него, как и у Юви, полностью исчезнувший в следующие десять тысяч лет тип внешности. Недалеко от него богиня Боли и Милосердия Эдола глядит огромными темными обреченными глазами, а ее рот разинут в беззвучном крике. Третий Верховный был, если можно так сказать применимо к Ао, либералом. Он дал людям множество изобретений, что прежде были доступны лишь богам, подарил кучу подарков, но понравиться не сумел, а гора Деон, лишенная крепкой хозяйской руки, как и система аонийского метро, неосмотрительно переданная в руки смертных, пришли в разруху. В последние столетия Третий прятался и от людей, и от богов. Пока девять тысяч лет назад его не сменил Четвертый Верховный Бог. Тот самый, что недавно без оружия сражался с диким зверем.

Четвертый рьяно принялся разгребать, что наворотил Третий, и боги были так ему благодарны, что не сразу заметили очень важные нововведения. Верховный убрал наиболее опасных противников: бога Хитрости и бога Закона. Он сам был Хитрость, он сам был Закон. Вместо них Четвертый Верховный ввел новые божественные должности, своих личных помощников: Вестника и Палача. Он казнил Эдолу, не ко времени заговорившую не о физической боли, а о боли общества. Вообще, пантеон при нем с двадцати тронов сократился до четырнадцати, а многообразие аонийских рас, напоминающее земное, было приведено к общему знаменателю: смуглому, темноволосому и темноглазому, как он сам. Четвертый Верховный правил жесткой рукой, а для сброса агрессии смертных, для удовлетворения их тяги к несбыточному устроил Высочайшие Игры.

Я отрываюсь от фрески, на которой изображен нынешний Верховный: очень похоже, в сияющем доспехе, с энкаром в руке. Гляжу на живую копию фигуры с фрески, восседающую во главе пиршественного стола. Верховный в ярко-синем тенсо с оплечьем - эрэ-лаи, усыпанным молочно-белыми сияющими камнями, склонился к богине Войны, шепчет ей что-то на ухо. Он один не подавлен соседством Тенты, чьи острые зубы видны за лесом колонн пиршественного зала.