Споемте, друзья!
Автор: Ананьин ГригорийПользователь BangBang является настоящим украшением АТ, поскольку обладает редким умением: организовывать замечательные флешмобы (мне в этом отношении до него еще расти и расти). И последний из таких флешмобов посвящен вокальному искусству в книгах. В моем творчестве эта тема также отражена, но если в "Низвержении Жар-птицы" песни лишь упомянуты вскользь, то в "Божьих садовниках" им уделено куда больше внимания, поскольку пение - неотъемлемая часть работы главных героев. Ниже я привожу два фрагмента из разных глав, где персонажи поют - разные песни и при разных обстоятельствах.
Морти шмыгнул носом и принялся как-то очень внимательно разглядывать закопченную стену, будто надеялся что-то прочитать на ней; заметив это, Тодик шагнул к товарищу и взял его за руку, но Морти резко развернулся:
– Пустое, Тодька! Ты – молодец!.. Давай уже закончим!
– Давай! Я спою ей самую лучшую песню, какую только знаю!
Тодик сложил руки крестообразно на груди, приподнялся на цыпочки и раскинул свои широкие черные крылья; еще миг – и он завис в воздухе, не поднимаясь, впрочем, высоко. Летать в комнате было не так удобно, как прежде над тайгой или степью, но Тодик уже привык к подобным мелочам и не обращал на них внимания. Через секунду раздался его звонкий голос:
Ночь ушла – приходит день,
Исчезает злая тень.
Добрым людям на земле
Не блуждать уже во мгле!
Терпеливых ждет награда,
И душа, как прежде, рада
Вслед за Господом идти
По заветному пути…
Тодик продолжал петь; он был настолько сосредоточен, что даже не смотрел на девочку. Но если бы он кинул на нее взгляд, то заметил бы, что ее дыхание мало-помалу делается более ровным и спокойным, словно не было уже ни боли, ни испуга, и вот наконец девочка улыбнулась, как улыбаются дети, когда мать укутывает их на ночь одеялом и желает добрых снов. Морти тем временем сделал движение пальцами, точно хотел зажать что-то в кулак, и тут же на его ладони возникла круглая печать, на которой была изображена Адамова голова – давний символ смерти и бесстрашия человека перед ее лицом. Печать эту Морти прижал ко лбу девочки, и вокруг ее головы появился зеленоватый ореол, видимый только Господу и его слугам; оттенок его был настолько чист, что его не смог бы воспроизвести ни один художник. Сияние расширялось, и вот оно охватило девочку уже целиком, охватило и самого Морти. Мальчик увидел, что он стоит на узкой тропке, которая вилась меж двух полей, причем справа росла густая пшеница, а слева склонялись набитые зернами подсолнухи. Морти двинулся вперед, иногда огладываясь по сторонам: хотя он и не очень боялся повстречать здесь бесов, предосторожность все-таки не была лишней. Ласковый южный ветерок трепал волосы у него на макушке, шелестел в залитой солнцем ниве, и, кроме этого перешептывания колосьев да песни Тодика, которая лилась будто бы с небес, никаких звуков больше не было. Но вдруг Тодик сбился с ритма, точно поперхнувшись; вероятно, он перестарался и попробовал взять слишком высокую ноту. Тотчас контуры всех предметов начали искажаться, темнеть, становиться такими же уродливыми, как безжизненные людские тела в опустошенной огнем комнате. Морти почудилось, что он очутился внутри какого-то ночного кошмара, когда не видать дороги и непонятно, куда же дальше идти.
– Тодька! Фальшивишь! – крикнул он.
Страшные образы исчезли: видимо, Тодик услышал товарища или сам понял свою ошибку и впредь ее не повторял. Морти продолжил путь; тропа завернула в палисадник и уперлась в крыльцо какого-то дома. Мальчик быстро сообразил, что это – тот самый дом, который он видел сегодня с воздуха, но теперь он был чистый, светлый, и внутри него раздавались веселые голоса и смех. Окно слева было распахнуто; заглянув туда, Морти увидел большую комнату, где собралось много нарядных людей. Одни из них уже сидели за длинным столом, на котором стоял торт с воткнутыми в него свечами, другие стояли рядом и оживленно болтали между собою. Морти толкнул входную дверь; казалось, он вошел невидимкой, потому что никто из присутствующих не обратил на него внимания. Впрочем, Морти и сам не желал его привлекать: он спешил в конец коридора, к двери с изображенным на ней бельчонком. Отворять ее не пришлось: навстречу вышла девочка; с удивлением, но без боязни она разглядывала незнакомого мальчугана, чуть склонив головку набок.
– Кто ты? – спросила она. – Тебя пригласила мама, ты принес мне подарок?
– Аминь! – произнес Морти.
Фигурка девочки начала растворяться в воздухе перед его глазами, как бесследно пропадает пустынный мираж. Вот она и совсем уже исчезла, и лишь на том месте, где должно было находиться ее сердце, возник ярко сияющий комочек; он пульсировал, будто живой. Морти бережно взял его в ладони; комочек был настолько горячим, что пришлось совершить над собою усилие, чтобы его не выронить. Подняв глаза, Морти вновь увидел Тодика, а рядом, в кровавой, дурно пахнущей луже, – мертвую девочку; она по-прежнему улыбалась, и ничто уже не могло стереть эту улыбку с ее лица.
– Все, Тодька! Полетели! – шепнул Морти. – Нет, не назад, через крышу: она не должна видеть то, что видели мы.
https://author.today/reader/273353/2469588
Тодику не пришлось показывать пальцем на часовню-ориентир: с высоты Морти быстро углядел и ее, и двух белокрылых мальчишек рядом. Один из них расположился возле самого креста и, держась обеими руками за цату, от скуки считал ворон на ближайшем дереве; в его глазах читалась решимость доказать всякому, что он не лыком шит и что Господь не зря выделил его среди прочих хранителей. Другой мальчик сидел внизу, у дверей, с задумчивым выражением на лице, словно перемножал в уме какие-то числа. Невысокий и толстый, он казался увальнем, однако, едва заметив чернокрылых братьев, легко взлетел к ним и сказал, что его зовут Маиши, прежде чем Морти успел представиться. Второй мальчуган повел себя иначе: он даже не шелохнулся и подождал, пока Морти сам приблизится к нему, чтобы обменяться рукопожатием. Даже имя свое – Айни – он произнес как-то величаво, и Морти легко догадался: он-то и нахваливал перед Тодиком свои дела, а заодно, только чтобы не прослыть хвастуном, и успехи Маиши. Впрочем, на сей раз Айни словоохотлив не был: он понял, что Морти слеплен совсем из иного теста, нежели Тодик, и, пытаясь выглядеть перед ним лучше, чем ты есть на самом деле, можно нарваться на острое словцо. Маиши пустился было в объяснения насчет нынешнего дня и повеления Господнего, но Тодик мягко остановил его, сказав, что Морти уже знает все, что нужно. Далее четверо мальчиков образовали круг, взявшись за руки, так, что крест часовни оказался внутри него. Они еще помедлили, как перед молитвой, чтобы отрешиться в мыслях от всего суетного и настроить свой дух благочестивым образом; впрочем, намоленное и безлюдное место само располагало к этому. А потом Маиши начал петь:
Если далеким покажется рай,
Верь и надейся, стези не бросай:
Всем, кто дорогой заветной идут,
В доме Господнем дарован приют…
Другие мальчики подхватили эту песню. Четверо ребят стали кружиться посолонь; одновременно они поднимались все выше и выше, скоро оставив далеко внизу и часовню, и весь этот мир, который по слову Божьему им надлежало на какое-то время покинуть. Морти крепко зажмурился – не от страха, а в предвкушении чего-то неизведанного, что заставляет сладостно замирать сердце и манит приключениями. В такие минуты каждый мальчишка поневоле кажется себе смелым первооткрывателем новых земель, который стоит у штурвала своей каравеллы. Морти представилось, что терпкий, соленый ветер дует прямо в лицо, а над головою полощется белоснежный парус, где начертан крест – символ истинной веры, которую надлежит перенести через океан и навеки утвердить для потомков. Но Морти недолго предавался грезам, потому что почувствовал, что пальцы Маиши, сплетенные с его собственными, как-то странно дрогнули, а затем услыхал голос Тодика:
– Морти… Мы на месте.