Книги и библиотеки

С подачи Юлии Беловой - да, участвую!

У меня даже целый цикл есть, "Библиотекарь" - правда, пока только из двух книг.

Там много чего разного, и именно в тему этого флешмоба. Долго думал и выбрал... вот

осень 1812, супостат в Москве, дело происходит где-то в подземельях, недалеко от Кремля...

Дверь, ведущая во второй склеп, не была заперта, и здесь действительно оказалось полно больших, потемневших от времени сундуков, откованных железными и медными полосами. Видно было, что сундуки составили сюда, и больше не трогали, что подтверждали и нашлёпки-печати из свинца, висящие на проволочках. Я рассмотрел одну поближе – двуглавый византийский орёл и неразборчивая вязь церковнославянскими буквами. 

Ростовцев ловко поддел ломом крышку ближайшего сундука. Проржавевшие железные петли протестующе заскрипели, но всё же подались, и крышка – весу в ней, судя по усилиям поручика, было не меньше полупуда – нехотя откинулась вверх, открывая нутро.

Признаться, я ожидал, что из сундука поднимется столб особой, едкой, душной книжной пыли, и даже задержал дыхание, чтобы не отплёвываться и не откашливаться потом. Но нет, уложенные плотно, один к одному свитки, были укрыты сверху истлевшей от времени материей, пыли же не было вовсе – крышка сундука была плотно пригнана и обита кожей, потому ничего лишнего не проникло снаружи в это вместилище мудрости.

Ростовцев откинул в сторону ветхую ткань и взял один из свитков. Он хранился в кожаной, прошнурованной по длине тубе, и с торца выглядывали только плотно скрученные края. Задубевшие кожаные завязки не поддались ногтям; тогда поручик, недолго думая, полоснул по ним ятаганом и развернул бурый пергамент, весь в пятнах и потёках, какие образуются от очень долгого хранения.

- Латынь. – прокомментировал он. – И картинки: святые, рыцари с мечами, драконы. Видимо, что-то духовное.

Сзади неслышно подошёл д'Эрваль.

- Позвольте, мсье…

Он развернул свиток.

- Это рукописная копия «Песни о Роланде». – вынес он вердикт. – Насчёт даты не скажу, но не позже двенадцатого века. Манера исполнения миниатюр ясно указывает на один из монастырей в долине По. 

Он аккуратно свернул пергамент. Ростовцев уже протягивал ему следующий, такой же древний, если судить по виду, но намотанный на точёную деревянный стержень с гладкими округлыми рукоятями на концах.

- «Деяния данов» Саксона Грамматика. – определил гасконец. – тут даже указана дата, когда сделана копия – тысяча триста десятый год от рождества Христова, аббатство аббатстве Сакра ди Сан-Микеле, это в Пьемонте[1]. Похоже, в этом сундуке хранятся рукописные свитки европейских авторов.

Так и подмывало спросить, сколько всё это может стоить. Но сдержался; время аукционов Кристи и Сотбис ещё не наступило, хотя и тот и другой уже полсотни лет, как основаны и даже успели приобрести некоторую известность в мире ценителей антиквариата.

И тут до меня, наконец, дошло. Да ведь мы сделали это! Нашли самое, наверное, известное после Александрийской библиотеки книгохранилище, которое в известной мне реальности Бог знает сколько веков разыскивали сонмы исследователей, археологов и всяких там чёрных копателей. И не нашли, поскольку привезённый из Америки проходческий щит безжалостно размолотил и эти сундуки и их содержимое в труху, не представляющую интереса даже для самых дотошных реставраторов.

«…а гасконец-то недурно разбирается в старинных манускриптах. Вот что значит фамильное хобби…»

Я пошарил в сухарной сумке, нащупывая предусмотрительно запасённую фляжку с коньяком - остатки того, что притащил из Кремля д'Эрваль. Нашёл, извлёк на свет божий, выдернул зубами пробку. 

 - Право же, господа, за эту находку стоит выпить!

- Что верно, то верно. – отозвался Ростовцев, принимая заветный сосуд. – И скажи Прокопычу, чтобы завёл девчонку и прочих страдальцев в комнату с идолом. Сюда им соваться незачем, а там посидят на скамейках. 

- Может, умника этого, который Опиньяк, тоже позвать? 

- Перебьётся. И пусть Прокопыч им воды даст, что ли. И хлеба. Похоже, нам тут долго торчать.

- Боюсь, что дольше, чем вы полагаете, мсье Никита. 

Я обернулся. Гасконец вернул свитки в сундук и теперь рассматривал что-то в дальнем углу.

- Здесь ещё одна дверь. – объявил он. – В нише, вот за этим шкафом. Только очень низкая, трудно будет протискиваться… 

Я подошёл. Глубокая узкая ниша, в которой помешалась дверь, больше, чем наполовину загораживал высокий стоячий сундук. Всю нишу густо затянуло паутиной, покрытой висячими фестонами пыли. Неудивительно, что мы сразу её не заметили.

Д'Эрваль ножнами сабли обмахнул и пыль и заросли паутины. Нашим взорам открылась маленькая железная дверь. Всю её - и металлические листы, и пересекающие их толстенные грубо кованые полосы, и массивные петли и четырёхгранные шляпки заклёпок, каждая размером с блюдце – покрывал слой рыжей рыхлой ржавчины. Притолока представляла из себя могучий дубовый брус, весь изъеденный то ли древоточцами, то ли безжалостным временем. А может, и тем и другим. Ещё пара брусьев образовывали дверной косяк.

- Н-да, такую ломом, пожалуй, не возьмёшь… - сказал подошедший сзади Ростовцев. - Взорвать бы, да нечем. Тут пороха не меньше полупуда уйдёт, да и то, неизвестно возьмёт ли…

Дверь, может и не возьмёт. – отозвался я, оценивая на глаз мощь и размеры дверных петель и чудовищного висячего замка. – А вот потолок точно обрушится, причём нам на головы. Так что лучше уж ломом. 

- Здесь печати, три штуки. – Сказал гасконец. Он кое-как втиснулся в нишу и теперь, скрючившись в три погибели, изучал находку вблизи. – Одна свинцовая и две восковые, чёрного и красного воска, все закаменели. Старые…

- Снова орлы?

- На этот раз - пентаграммы. И буквы еврейского алфавита, только другие. Не те, что на клочках пергамента. Насколько я понимаю, такие используют каббалисты.

Ростовцев присвистнул.

- Витальич, ты что-нибудь понимаешь? На кой ляд московскому государю запечатывать свою библиотеку каббалистическими символами? Ладно ещё, там, в коридоре, но на печатях-то зачем?

Я подумал и кивнул.

- Пожалуй, понимаю. Видишь ли, в основу книжного собрания Иоанна Васильевича легли книги, привезённые из Рима Софьей Палеолог. Про неё на Руси ходили упорные слухи, что византийская принцесса – ведьма, и в Москву из Италии она привезла с собой нечто посерьёзнее травников и духовных книг на латыни и греческом. Поговаривали даже, что она, устроив тайник для своей библиотеки, наложила на него проклятие фараонов, которое вычитала из пергаментов, там же и хранящихся. А Иван Васильевич, унаследовав бабкины книги, чернокнижные тома жечь не стал, но запер их в особой тайной комнате, о которой никто, кроме самого царя, не знал. И, по примру Софьи, наложил на ту комнату заклятье, поражающее всякого, кто покусится на тайник "сохлой болезнью" и замкнул её на "замок неухватный". Вот, на этот самый, как я понимаю. 

- Экая, прости господи, бесовщина… - Ростовцев попятился и быстро перекрестился. - Что же, предлагаешь ничего не трогать?

- Придётся тронуть. А куда мы денемся? Ставлю медную полушку против золотого империала, что нужный нашему гасконскому другу свиток как раз там и помещается.

О том, что то непонятное, ради чего я сам ввязался в эту авантюру тоже, скорее всего, помещается в «чёрной», запретной части библиотеки, я благоразумно умолчал. 

Ростовцев иронически хмыкнул.

- Не буду я с тобой спорить. Полушки жаль. Нам бы сейчас попа, или хоть святой воды, дверь окропить…

- Чего нет, того нет. Давай, может, коньяком? Во фляжке, кажется, ещё есть. Только оставь полглотка, в горле пересохло…

[1] Аббатство Сакра ди Сан-Микеле стало прототипом аббатства в романе Умберто Эко «Имя розы».