Милые недостатки

Попалась мне в прошлом моем флешмобе о наготе (спасибо вам за активное участие :*) такая фраза о коже героини, что была она безупречна, без единой родинки. "Ой-ей, как скучно", - подумалось мне. Ведь родинки - это красиво! Если они - не меланома, конечно, и не волосатая бородавка на носу. Я в принципе фанатка индивидуальности, всех этих фишечек, что рождают настоящую на мой взгляд красоту в пику идеально-пластмассовому. Из тех, кто с ужасом смотрит ролики, где роскошные носы с изящными горбинками под руками хирургов превращаются в сифилитические чичирки :( 

В общем, к сути - какие у ваших героев есть особенности внешности (и поведения), которые принято считать недостатками, сводить, прятать, замазывать, но которые на самом деле делают их очаровательнее? Родинки, шрамы, веснушки, легкое или не очень косоглазие? Неровные зубы? Необычный цвет глаз или волос, не как у всех? Оттопыренные ушки? Горбатый или курносый нос? Да господи, даже прихрамывать можно очаровательно! А так же картавить и пришепетывать. Несите, в общем. Желательно такой кусочек текста, где этой особенностью кто-то любуется или герой отстаивает свою особенность как что-то красивое. 

Обожаю веснушки. Холю-лелею свои пять штук на носу, но они упорно отказываются размножаться... Так что отвела я душеньку на инженере Стратитайлере из "На рыдване по галактикам". Они не последнюю роль в сюжете играют, между прочим.

— Может, соскребешь уже в компактную кучку хоть какие-то профессиональные навыки, рукожоп конопатый, если не все занятия по программированию косяк на заднем дворе Академии продолбил, и напишешь ей новую прогу?! — шиплю я.
— Моя нянюшка говорила, что пигментные пятна на моем носу — поцелуи солнышка, и делают меня очаровательнее! Так что не пытайся меня этим задеть! — огрызается Стратитайлер. — Про рукожопа не спорю. Просто на этом языке уже магелланово облако лет никто не работает…

Опоенная мерзким Вражонком Соколова все же признает факт их очаровательности. 

— Он сбежал, — огорченно сообщает Ярка и вдруг, заглянув мне в лицо, прибавляет с каким-то странным блеском в глазах: — А веснушки у тебя правда очаровательные… И такие милые ресни-ицы… как у наших славийских овечек. И такой симпатичный носик…
Неожиданно она касается моего воздухозаборника пальцем. Нежненько так. И принимается натирать его, как сопелку бронзовой собачки на одном земном бульваре туристы на счастье натирают.
— Интересно… а веснушки становятся ярче только от поцелуев солнца или от обычных тоже? — задумчиво тянет она, и через секунду сложенные сердечком губы оказываются у меня под самым носом. Тут я дергаюсь во второй раз, почище, чем от воображаемого Вражонка, и спрашиваю:
— Так! Ярка, это ещё что, блин-печенюха, за фокусы? Все это, конечно, страшно мило, и я прям польщен, но с чего это вдруг?! Ты что, Рекичински в шахматы на желание продула?

А в моменты особой радости они аж сиять начинают.

— Кажется, эта скромная вечеринка обещает остаться в веках. Если, конечно, после этого еще будет, кому занести ее в анналы человеческой истории.
— Аха, — зачарованно выдыхает он, аж сияя породистыми поцелуями всех пройденных на пути к Землянде светил. Поправляет безупречно прилегающий к шее ворот дорогого термака и спрашивает тихонечко, не сводя округлившихся овечкиных глаз с сияющего луча, устремившегося от корабля вниз:
— Как я… выгляжу?
«Как славийский ягненок, впервые увидавший мои маневры на флаере», — думаю я, но, памятуя о великой обиде за непожамканные гречишные перси, вслух заверяю, что в самый раз для первого знакомства с девами мечты. Ну и для последнего тоже норм — если что, фотка для рощицы памяти будет вполне себе симпатичная.

И внезапной, несанкционированной утрате их он вовсе не рад. 

— Ах, вы, озвезденевшие гирганейские выплодки! — ору я. — Немедленно верните все, как было!!!
Должно быть, так громко, что Соколова вихрем приносится обратно и начинает тарабанить в двери:
— Нюк! Нюк, что там у тебя пропало? Неужели…
— Поцелуи солнышка! — причитаю я, отпирая и суя под Яркин нос свой, обезличенный и обесчещенный. Теперь мне даже наклоняться для этого не приходится — так она выдула.
— Ты только посмотри! Кошмар, ужас, чем же я девчонок очаровывать буду?! Так и проживу всю жизнь с симулятором, умру в одиночестве, и меня съедят домашние скунсы!
— Может, Тасю попросить хотя бы татуаж временный нарисовать? — участливо предлагает Ярка, со всех ракурсов изучая масштабы моей невосполнимой потери. Кажется, впервые за все время нашего знакомства ее лицо выражает такое искреннее сочувствие.
— Но это ж совсем не то! Оттенок, цвет, симметрия! Блин-печенюха… Принесло же их! Я, может, вообще улетать не хотел! У меня там родня, Ник неученый остался! Торт ненадкушенный! Борткомп недоремонтированный! Кто их просил вообще?! Знатоки вселенского стандарта красоты! Подправили генетические отклонения! Ты без кучеряшек вообще на себя не похожа!
Соколова недобро сопит, машинально наматывая на палец то, что еще недавно было упругой спиралькой.

Моя Кицунэ пришепетывает. А еще все мои ГГшки невысокого роста. Прям как Эллочка Людоедка, чей рост льстил любому мужчине. Это помогает им притворяться миленькими и безобидными, вводя противника в заблуждение. 

В перерывах между песнями она смотрит на ладошку и Луис понимает, что у нее там записан порядок песен. Так по-детски. Как и ямочки на щеках. И длинные, почти кукольные ресницы. В свете софитов заметны крохотные морщинки в уголках продолговатых зеленых глаз, и только они, и какой-то особый взгляд, обращенный вглубь себя, выдают ее настоящий возраст.
Она пришепетывает. Самую малость. Это заметно, когда она пропевает свистящие звуки. Это неожиданное открытие радует Лу, словно он клад нашел. Она ему нравится все больше и больше. И все в ней, любая мелочь — тоже.

А Лу носит шрамы, попортившие тату на руке, после попытки того-чего-не-называем. Но Китти они дороги.

Она потерлась щекой об укушенное место, потом поцеловала, еще и еще, ниже, добралась до шрамов на предплечье. Когда ее губы касались каждого из них, у Лу дрожала душа. Он хотел восстановить татуировки, прикрыть шрамы, но Кит заупрямилась. Сказала — нет, носи и помни.
Намечающееся утреннее «сладенькое» обломал рыжий бандит. Услыхав, что хозяйка проснулась, он принялся с визгами ломиться в дверь.
— Росво надо гулять… — вздохнула Кит, чмокнула парня в напрягшийся живот и встала.

Йен из "Берега мёртвых" вообще сплошной вызов стандартам мужской красоты. Атлетически сложенные поклонники Блу гневно недоумевают. А ей нравится. И круглый нос его с проколотым септумом (несказанно раздражавший Командора неуставным своим видом), и поджарость породистой борзой. 

Присев напротив и стараясь даже дышать как можно тише, Блу смотрела некоторое время на расслабленные во сне черты, чувствуя щемящую нежность. Этот носишко… эти кукольные ресницы — во сне луизианец выглядел еще моложе и трогательнее, чем обычно.
«Педофилюга вы, мадам», — хмыкнул внутренний голос. Парень вдруг глубоко и судорожно вздохнул, темные брови поползли к переносице, озабоченное, тревожное выражение исказило лицо, глаза под закрытыми веками задвигались.
«Просто быстрая фаза сна, вот и все, — подумала Блу: — Это не кошмары».

— Как ее звали? — спрашиваю я, водя пальцем по блестящему от масла, сладко пахнущему животу Йена. От щекотных прикосновений пресс напрягается и проступают кубики. Можно в крестики-нолики играть… Мне так нравится его поджарое, закаленное на промысле тело с похожими на тугие веревки мускулами и угловатыми подростковыми косточками… И силы, и выносливости в нем куда больше, чем может показаться на первый взгляд. Он весь так мне нравится… до спертого в груди дыхания. Так какого же черта я не могу выкинуть из головы Тьяго?

А уж клеймо на плече и шрамы на спине от плети, заработанные на плантации, вообще предмет ее отдельной нежности. 

Мы валяемся на пляже до самого заката, пока солнце не уползает куда-то в Мексику. Пьем кокосовое молоко, строим песчаные башни, играем в незатейливые игры, дурачимся. Положив ладони под щеку, я смотрю, как Йен гоняет с мальчишками мяч. Шрамы на его спине зажили, оставив только тонкие белые полоски на память о коротком рабстве. И похожие на жука WM на плече — white meat...**** Ему плевать на это, несправедливость и чужая несвобода оскорбляют его куда больше, чем эти глупые буквы.

Йен лежал на животе, положив руки под щеку, и смотрел, как любимая одевается. Ему до сих пор не верилось, что все это происходит на самом деле. Накинув легкий сарафанчик, она присела на кровать, погладила его по спине и чмокнула во влажно поблескивающую от пота поясницу.
— Солененький, хоть к пивку, — довольно констатировала Блу, и снова повела пальцем по тонким полоскам рубцовой ткани. Эти шрамы вызывали в ней такое чувство… Это ведь она сама, ее свобода в каждом ударе, оставившем по себе память на загорелой коже. А его свобода расписала уже смуглую шкуру Тьяго шрамами от осколков. Забавно…
— Очень больно было? — спросила тихо.
— Только что? Вовсе нет, хоть зубки у тебя и острые, — отозвался он. — Зомби из тебя выйдет очень эффективный.
— Да не только что… дурачок, — рассмеялась она.
— Ах, это? — Йен перевернулся на бок, чтобы обнять ее. — Я плохо помню, сознание терял. Больно… но не смертельно как видишь. Я был рад, что это моя спина, а твоя уже за сотню миль оттуда.
— Я придумала тебе тату. Знаешь, на что они похожи? На нотный стан. Вот здесь можно выбить скрипичный ключ, а тут — ноты, — девушка расчертила задумку пальчиком.

Но горбатый пиратский нос ей тоже по вкусу )) 

Русская бросила отысканные в кресле шортики и засмеялась. Потом обвила его шею руками и чмокнула в горбинку на породистом носу.
— Ти, тебе сколько годиков? — спросила, улыбаясь.
— Двадцать восемь, — буркнул тот, жопой чуя новый подвох от этой богини, мать ее, подъе**к!
— Подели на количество своих страшно раздутых ноздрей и узнаешь возраст, на который сейчас выделываешься.
— Ой, вот теперь точно и окончательно ВСЕ!

А у Снука - слегка оттопырены локаторы, и эта его природная особенность, помноженная на енотье любопытство, порой ой как помогает выручить кого-то из беды ))