Два первых поцелуя

Флешмоб к празднику ️️

Эрик

***

Мы дошли до конца аллеи и ступили на узкую тропинку, убегающую из парка в лесок перед озером. Такие тропинки протоптаны не для всех, только для самых любопытных. Он все-таки взял меня за руку. Осторожно и трепетно, как дорогую вещь, которую надо беречь, но очень хочется трогать.

— Слушай, — сказал Эрик. — Я спрошу, ладно? Только ответь честно. Ты уже целовалась с кем-нибудь?

— Вопросы у тебя... — Я смутилась. Не могла же я сказать, что нет, никогда и ни с кем не целовалась. Моя бабушка руководит школой, а мама — библиотекой. Меня воспитывали на книгах, в которых девочки не целуются с кем попало, а только перед свадьбой или по большой и чистой любви.

— Я все думаю, почему ты испугалась тогда. Так смутилась. — Он чуть крепче сжал мою руку. — Я же тебе нравлюсь!

— Очень нравишься. Прямо вот очень... Но Эрик. Ну нельзя же вот так... пьяными в бане...

— Согласен. — Он почесал затылок. — Пьяными в бане, наверное, не так романтично. А здесь, в красивом лесу, вдали от чужих глаз? Здесь подходит?

Мне почему-то стало одновременно смешно и неловко.

— Эрик, ты совершенно не умеешь скрывать желаний. Если что задумал...

— А зачем их скрывать? — Он непонимающе пожал плечами. — Я неделю тебя не видел! Только и думал, как бы поцеловать.

Он так нетерпеливо мял мои пальцы в своей руке, что я запасовала. А как же Эмиль... Эмиль не мял мои пальцы и не пел мне песен, не звал целоваться и не обнимал в бане, но он не выпускал меня из своих чувств ни на минуту, и я не переставала ни на минуту думать о нем...

Мы остановились под раскидистой липой, которая уже зацвела и пахла сладко, едко и тяжело.

Эрик, оглянулся, убеждаясь, что никто нас не видит, обнял меня за талию и прислонил к стволу, легко, как игрушку. Да я и была игрушкой. Совершенно не понимала, что происходит, ослепленная его легкостью и прямотой. Я так по нему соскучилась за эти дни, что не могла наглядеться.

Высокий, растерянный, с легким пушком над верхней губой, с темными огнями, полыхающими в глазах жаркими кострами.

— Так можно? — в последний раз спросил он. — Я ужасно хочу...

Сердце мое трепетало и билось как пойманная птица: то в грудь, то в живот, то в горло.

— Можно.. — прошептала я.

Счастливая улыбка озарила его лицо на миг, а потом Эрик как-то резко дёрнул плечами, словно бы тоже решался на что-то важное и значительное, наклонился и прижался губами к моим. Просто прижался, легонечко, нежно, точно пробуя, примеряясь...

Голова моя поплыла. И я не выдержала — обняла его за шею и сама поцеловала. Очень искренне и очень неумело. Я так стеснялась своей неопытности, незнания, как положено целоваться. Обнимать губами сразу обе его горячих губы или каждую по очереди? От избытка чувства не хватало дыхания, и вдруг мои жабры начали проступать. Раньше такого никогда не случалось, раньше я чувствовала это покалывание за ушами только оказавшись в воде. Я испугалась, что Эрик заметит, и отняла от него губы.

— Ух ты! — весело, словно только что съехал на санках с высокой горки, воскликнул он. — Да ты горячая не только в моих фантазиях. А ну, теперь я! — Он взял в ладонь мое лицо и сам поцеловал меня.

Все загорелось от этого поцелуя: щеки, сердце, живот, душа. Губы его были такие беспардонные, как сам Эрик, они пили, захлебывались и требовали ответа.

....

Эмиль

***

Он стоял голый по пояс, уперев руки в подоконник и вглядываясь в окно. Его освещала только луна.

— Почему ты не спишь? — Я подошла, встала рядом и накрыла его руку своей ладонью.

— Я на линии фронта случайно оказался... — хрипло произнес Эмиль. – Он помолчал, глядя в окно, чувствуя тепло моей руки. — Я ехал к тебе. Я очень скучал... И очень волновался...

— Четыреста семьдесят верст? — Я нежно сжала его длинные пальцы.

— Четыреста семьдесят верст, — кивнул он и повернулся.

Тогда я обвила его спину руками, а он прижал ладонью мою голову к своей тощей груди и запустил в мои волосы пальцы.

— Только я не успел...

— Ты успел, — прошептала я. — Твой компас. Я его потеряла... Вернее, оставила... В трюме ойёллей... Никак не могла его взять с собой... Хотя очень хотела... Он был со мной все лето и все эти дни... — Я понимала, что никак не могу начать говорить о главном, что позорно трушу. — Эмиль... Я должна рассказать тебе кое-что... очень важное... о себе... Я...

— Я знаю. — Он мягко дотронулся подбородком до моей макушки. — Ты – иттиитка.

— Тебе Эрик рассказал?

— Нет. Сам понял. Видел твои жабры. Замечал, что в вопросах чужих эмоций ты всегда играешь на опережение... Всякое замечал. Так и разобрался.

— Прости... — Мне стало одновременно и ужасно стыдно и очень легко на душе. Выходит, он все знал...

— Тебе не за что извиняться. — Я почувствовала, что он улыбается. — Ты поступила мудро. Волшебницам не стоит всем рассказывать, что они волшебницы.

Больше ничего не хотелось говорить. Он сказал по-настоящему важные слова, такие, которые выпустили, наконец, мою душу на свободу. Другие были бы лишние. Я обняла Эмиля крепче, слушая, как стучит его сердце, чувствуя, как в нем распускается такая бесконечная, безмерная нежность, которая, словно могучая волна, подгребает под себя все. И робость, и страх, и ревность, и тяжелое от убийства сердце, и прочие сомнения и тревоги. Нежность росла и росла. Эмиль стоял в этом облаке и не знал, что делать.

Я сама отняла щеку от его груди и подняла глаза. Тени от надбровных дуг, носа и губ причудливым узором лежали на его прекрасном усталом лице. Не было больше сил терпеть. Не было ни единой причины не обвить Эмиля за шею и не потянуть к себе его голову.

Он покорно склонился. Губы его коснулись моих так осторожно, так трепетно, как истинно верующие касаются губами своих святынь. Руки и ноги мои вмиг стали слабыми. Могучая эмоция, умноженная древним даром, на мгновение поместила меня в междумирье. Туда, где останавливается время, сохраняя для памяти ныне живущих и грядущих поколений моменты сильнейших впечатлений, дарованных жизнью. И там, в этом междумирье, я поцеловала Эмиля в ответ. Я поцеловала его чуть смелее, но не слишком. Потому что женская природа всегда берет на себя любовь, но при этом старается не уязвить гордость мужчины.

Я слышала все то страшное смущение и всю ту невысказанную, не выраженную нежность, что он удерживал в себе невероятным, напрасным, но зачем-то нужным ему усилием воли. Пусть. Я не стану его торопить. Достаточно того, что он рядом, крепко прижимает меня к груди и осторожно целует в губы...

...