Смешинки

Луна давно зашла за горизонт, и только искры отражённых звёзд загадочно вспыхивали на едва заметных волнах…

— Кать, а вот представь, что мы уже на другой планете. И вокруг нас, на сотни световых лет, ни одной живой души…

Скалы по сторонам пляжа почти сливались с небом, ночной бриз шевелил над ними какие-то таинственные, чёрные на чёрном силуэты…

— … не считая кошмарных кровожадных чудовищ, — продолжила она замогильным голосом, — выползающих по ночам из пучин первобытного океана…

— … от которых мы отчаянно отстреливаемся из фотонных бластеров…

— … развалившись на старых скрипучих шезлонгах, оставшихся от предыдущей экспедиции. Которую съели, — со смехом закончила Катя, вставая. — Ладно, пойдём, спать давно пора. У меня уже глаза слипаются.

В здании царила мёртвая тишина, не светилось ни одно окно. Андрей попытался открыть заднюю дверь, но та оказалась заперта.

— Попробуем переднюю? — прошептала Катя, вопросительно взглянув на него.

— Скорее всего, то же самое, — ответил он также шёпотом. — Какой смысл запирать только одну дверь? Или даже ещё хуже: там какой-нибудь вахтёр или ночной сторож — а тебе объясняться охота?

— Нет.

— Ну вот и мне нет. Надо было с самого начала об этом подумать. Ясно ж, не могут они тут всю ночь дверь нараспашку держать. Стянут же всё, что плохо лежит.

— Кто? И что тут вообще красть?

— Откуда я знаю… Фикусы?

Катя сдавленно хихикнула.

— Нет, что раньше думать надо было — это ты, конечно, здорово сообразил, — съехидничала она. — Но сейчас-то нам что делать?

— Ясно, на пляже ночевать, — последовал невозмутимый ответ. — Других вариантов не просматривается.

— Андрей, ну ты шутишь, что ли? — жалобно спросила она. — Где мы там спать будем?..

— Ну а чего? Свернёшь платье под голову… Ладно, ладно, — уже насмешливо продолжил он. — Распереживалась, кисейная барышня. Я там, на торце, лестницу пожарную видел, можно попробовать с неё на балкон перелезть. У меня окно приоткрыто осталось… Ты не закрыла, надеюсь?

— Нет. Хотя могла бы — если б заметила. Должен же порядок какой-то быть…

Они зашли за угол. Лестница оказалась на месте, меньше, чем в полуметре от забранного арматурой конца балкона. Подпрыгнув, Андрей ухватился за нижнюю ступеньку, дёрнул хорошенько, упёршись ногами в стену, качнулся из стороны в сторону.

— Нормально, можно лезть, — сказал он, спрыгивая. — Ты — первая.

— Почему я? — не без некоторого кокетства поинтересовалась Катя.

— Чтобы я тебя подхватить мог, если падать будешь.

— Ах-ах, какие у них, оказывается, мотивы благородные, — глядя в сторону, как будто про себя заметила она.

И, чуть присев, прыгнула. Но пальцы лишь слегка скользнули по перекладине. Немногим лучше кончились и вторая, и третья попытки…

— Или чтоб подсадить… — с видом незаслуженно оскорблённой невинности, словно продолжил своё объяснение Андрей. — Но некоторые же разводят тут инсинуации…

— Ну так и подсадил бы, чего стоишь как истукан? — Катя с трудом сохраняла на лице подобие серьёзного выражения. — Не видишь, девушка мучается?

* * *

Когда она наконец появилась, Андрей встретил её гнуснейшей ухмылочкой.

— У меня для тебя две новости, хорошая и плохая.

— Ну, излагай.

— Ветер переменился к берегу — медуз нагонит прорву.

— Это хорошая или плохая?

— Вообще-то, не очень. Но ты ж утром большую кусачую так и не поймала.

— Ну, допустим. А какая тогда совсем плохая?

— Твой замок…

Катя ахнула и бросилась к перилам. Разгулявшиеся от ветра волны уже почти смыли их шедевр песочной архитектуры.

— О, мой замок! — трагично заломила она руки. — Мой чудесный волшебный замок! О, я — несчастнейшая из принцесс!

— Ничего не поделаешь, ваше высочество, придётся переквалифицироваться назад в Золушки. Sic transit gloria mundi. Ладно, поторапливайся давай. Нас ждут великие дела.

В отдалении, сверкая на солнце чёрными глянцевыми спинами, плыли, выпрыгивая по двое, по трое из воды, дельфины. Их было не меньше десятка.

— Класс! Я их тоже первый раз в жизни вижу.

— Ты ж говорил, дважды уже на море ездил.

— Ну, может, в Крыму их нет. Или тамошние людей боятся… Чёрт! А фотоаппарат не взяли. Ну вот всегда так!

— Да ладно, не расстраивайся. Если они нам вот так сразу же попались, значит ещё будут. Скажи лучше, как думаешь, если к ним подплыть, они не испугаются? Представляешь, если покататься на себе дадут.

— Ага, дадут. А потом догонят — и ещё раз дадут. Ну ты, что, серьёзно, что ли? Они же вполне и утопить могут. Или руку откусить — не видела, какие у них зубы?

— Ты что! — возмутилась Катя, — Дельфины, наоборот, людей спасают. Все так говорят.

— Ну да, все — которых спасли. А которых утопили, те уже ничего никому не говорят.

— Циник ты!

Но вот прибрежная полоса песка появилась опять, постепенно расширяясь и расширяясь — пока не уткнулась в глухой, образованный резким изломом берега тупик. А в этом тупике, заваленный нанесённым штормами всевозможным морским мусором, приютился крошечный, почти игрушечный грот.

— Ура, пещера! — радостно завопила начавшая уже немного скучать Катя. — Сокровища!

— Насчёт сокровищ — сомневаюсь. Но всё равно, давай её расчистим, — Андрей взялся за лежащий поперёк входа кусок ствола. — Ну-ка, помоги…

— Ну вот. А ещё меня эксплуататоршей обозвал. Сам такой. Может, я вовсе даже не хочу работать.

— У нас в стране, кто ест, тот и работает. А ты как раз только что поела. Так что, давай, не тунеядствуй.

— Врёшь ты всё. Наоборот, кто не работает — не ест.

— Так это одно и то же. «Из A следует B» эквивалентно «из не B следует не A». Матлогика.

— Ну, если так… — сдавшись под давлением веских научных доводов, она ухватилась за другой конец бревна…

Сухая очкастая экскурсоводша, поводя то и дело рукой в сторону тянущихся к горизонту виноградников, продолжала бубнить что-то про сорта, климат, почвы, осадки… Андрей зевнул. Пока что экскурсия не оправдывала его ожиданий. Поболтать — и то нельзя: на попытку завести разговор, Катя лишь шикнула на него и велела фотографировать всё подряд. А чего тут фотографировать-то? Он клацнул ещё раз её — с блокнотом и ручкой в руках. Записывает. Перед знакомыми блеснуть. И это он, значит, выпендриваться любит. На себя б посмотрела.

Но даже самая скучная лекция не может длиться вечно. И вскоре терпение его было частично вознаграждено. Андрей издал непроизвольный хрюкающий звук и слегка ткнул Катю в бок локтем.

— Чего тебе опять? — стараясь не мешать другим, прошептала она.

— Гляди, — указал он ей взглядом. — Только сначала рот зажми покрепче.

На стене здания, к которому они подходили, красовалась белая мемориальная доска с надписью: «Здесь в период героической обороны Малой земли неоднократно бывал Леонид Ильич Брежнев». Кате потребовалось несколько секунд, чтобы побороть еле сдерживаемый ладошкой хохот. Наконец, она отняла руку и зашептала опять:

— Ну и что? А где ему, по-твоему, ещё свои политинформации было проводить? Не в окопах же. А тут вся обстановка располагает к приятной вдумчивой беседе. Не смыслишь ты ни черта в партийной работе…

Отсюда экскурсия пошла заметно веселее — ну а винными погребами Андрей был просто очарован. Мрачные сводчатые казематы хранили в себе дух давно ушедших эпох. Огромные дубовые бочки, затянутые паутиной стеллажи с бутылками… Было во всём этом что-то таинственное, средневековое, романтичное… Он опять чуть толкнул свою спутницу:

— Класс! В книжках вино всегда в паутине приносят. Эх, вспышки у меня нет…

Только Катя, очевидно, не разделяла его восторгов.

— Ну и что хорошего? — безо всякого энтузиазма отозвалась она, обхватив себя руками за плечи — видно было, что ей немного страшно. — Пауки… мерзость какая. Бррр…

— А я вот что подумал, — начал невиннейшим голосом Андрей, решив воспользоваться ситуацией и немного подразнить её, — пауки тутошние, они кого едят?

— Мух, естественно. Тоже мне, нашёл тему, — Катя взглянула на него с явно выраженным неодобрением.

— Да, но мухи-то здесь откуда берутся?

— Прилетают. Что за дурацкий вопрос.

— Но зачем? Чем они сами тут питаются?

— Откуда я знаю! — уже слегка раздражённо ответила она. — Может, их специально подкармливают. Ну и чем же — ты ведь к этому всё ведёшь?

— Я думаю, — глубокомысленно изрёк Андрей, — питаются они останками заблудившихся, отставших от группы экскурсанток. Для того их сюда, наверное…

Только закончить свою речь он так и не успел, поскольку в следующий миг чуть не взвыл от боли.

— Ты чё щипaешься?! — шёпотом запротестовал он.

— А ты чего меня специально ещё больше пугаешь? Не видишь, я и так пауков боюсь? А тут ещё… мокрицы всякие… Другая какая-нибудь нечисть. Крысы…

— Ну ладно, ладно, извини, — виновато взглянул он на неё, потирая бок, — больше не буду. Вон, нас на выход уже ведут…

* * *

Между тем, жизнь в «Алых парусах» входила в своё русло. За пару прошедших дней Андрей как-то незаметно перезнакомился практически со всеми отдыхающими, а кое с кем даже подружился. И неожиданнее всего, с человеком в четыре раза старше себя — тем самым «профессором с бородкой», что запомнился ему ещё в первый день. Оказался Константин Николаевич и правда профессором, вышедшим уже на пенсию. Или — как он сам это называл — в отставку. Значительную часть жизни он провёл в геологических экспедициях Дальстроя, пока не осел в родной Казани, где и женился вскоре на молоденькой аспирантке. А здесь, в пансионате, предпочитал устроиться в тенёчке под зонтиком, глядя на море и неторопливо потягивая прямо из горлышка «Рижское». Андрею нравились его рассказы о бурной бродячей молодости, словно бы расцвечивающие прочитанную недавно «Территорию» новыми яркими подробностями. От некоторых из которых уши слушателя начинали заметно розоветь…

Вдвоём они организовали чемпионат пансионата по бильярду. Куда Андрей попытался зазвать и Катю — но та интереса не проявила, нашла для себя другое времяпровождение по душе: вязать что-то в компании ещё нескольких таких же мастериц. А в ответ на попытку поддеть её, что вязание — занятие для старых бабушек и вообще глупое, предложила рассчитать, сколько и откуда надо убирать петель, чтобы шапочка приобрела форму того, что сидит у него на плечах вместо головы. Задача показалась Андрею интересной, и он даже начал прикидывать что-то на песке обломком ракушки, когда ехидный голос над ухом прокомментировал:

— Действительно, вот ведь глупость: синусы какие-то с косинусами…

* * *

Поднявшись из столовой, Андрей быстро оглянулся через плечо и первым, пока никого нет, шмыгнул в номер. Катя заскочила следом и поскорее захлопнула за собой дверь.

— Надо всё-таки и тебе, и мне — каждому всегда свой ключ при себе иметь. Вот странно, раньше не задумывалась даже, а сейчас — как пуганая ворона… К себе зайди, кстати, взглянуть на плоды бесчинств наших. Ну что за жизнь? Всё всегда заканчивается уборкой.

— Ничего не поделаешь, второе начало термодинамики: энтропия растёт. И когда бардак достигнет абсолютного максимума, Вселенную ждёт неизбежная тепловая смерть.

— Ужас! Хоть прямо сейчас прибираться начинай.

* * *

«Sway me smooth, sway me now…» — допел и затих голос Розмари Клуни. Под гром аплодисментов, в которых утонули последние ноты, танцоры замерли в имитации страстного поцелуя. Который должен был быть имитацией — но сегодня Катя почувствовала у себя на губах горячие губы Андрея.

— Хулиган! — больше кокетливо, чем испуганно, отругала она его, когда, раскланявшись залу, они убегали за кулисы. — А если заметил кто?

— То решил, что ему показалось. И вообще, ты мне больше не училка. Имеем полное право, свободные люди.

— И ты их всех в этом собираешься убедить?

— Вот ещё, — с шутливым презрением отмахнулся Андрей, — было б перед кем бисер метать. Но заметь, какое лицемерие: вот учуди мы такое на выпускном сегодня, в уголке где-нибудь — так это ж был бы натуральный конец света. Со смертоубийством и выносом тел на поругание общественностью. А на сцене, у всех на виду? Народ рукоплещет, и мы — гордость школы. Потому что, типа, искусство. И первое место в придачу.

— Андрюша, но ведь так оно и есть. На сцене мы художественный образ создаём, а в уголке в спортзале — это разврат.

— Ну, во-первых, не разврат, а любовь. А во-вторых, сама ж нас учила, что искусство — это отражение жизни. И как, по-твоему, что-то хорошее может быть отражением чего-то плохого? Нет, вот ты объясни!

— Андрюш, — со смехом поцеловала его в щёку Катя, — а ты уверен, что будущей профессией не ошибся? Может, с такими склонностями тебе на философский лучше? Ещё не поздно передумать. В общем, кончай умничать — и побежали на бис кланяться. Видишь, публика всё никак не уймётся.

* * *

Они уселись за стол.

— Андрюш, а правда, где ты её достал? — кивнула Катя в сторону телевизора.

— В ЦУМе, случайно. На позапрошлой неделе ещё. Там завоз был, одна коробка всего. Мне предпоследняя досталась.

Она взяла со стола конверт от пластинки.

— «Из Сафо»?! И наш Минкульт это пропустил?

— А в чём криминал?

— Ты не знаешь, кто такая Сафо? — с игривой улыбкой подняла брови Катя.

— Чему сама научила, то и знаю. И вообще, нечего над гостями потешаться.

— Ты — не гость.

— Тем более. Так и кто она?

— Древнегреческая поэтесса. С острова Лесбос.

— И?

— Лесбос? Никаких ассоциаций?

Но Андрей молчал с полным непониманием на лице, и она добавила:

— Лесбийская любовь?

— А-а, ну так бы сразу и сказала. И Сафо твоя из этих, что ли?

— Говорят, — пожала плечами Катя. — Точно-то сейчас никто уже не знает.

— М-да… — саркастически заметил Андрей. — Проморгали наши блюстители чистоты и непорочности новой исторической общности.

— Ну так ещё Вяземский говорил, — рассмеялась она в ответ, — что в России от дурных мер правительства спасает дурное же их исполнение. Как тебе курочка?

* * *

Прождав в холле минут пятнадцать, Андрей решился-таки постучать.

— Кать, ну ты скоро там?

— Сейчас, сейчас, немного совсем осталось…

— Ты куртку зашла надеть.

— Андрей, не мешайся, — это был уже Галкин голос.

Он понял, что спорить бесполезно, и со вздохом вернулся скучать в холл. Ну что там можно делать столько времени? Или она вещи взялась разбирать? Нашла, когда… Они только полчаса, как приехали с Курского, в столовку собрались…

— Ну вот и всё. Я же сказала: быстро, — появилась она в холле ещё через полчаса. Конечно, по-прежнему без куртки. — Загляни-ка на минутку.

В комнате, под восторженный щебет соседок, Галка вертела перед зеркалом головой, строя сама себе глазки и пробуя все ужимки, какие, наверно, только знала. Раскрашенная, как кинозвезда с буржуйской обложки.

— А, ну тогда всё ясно, — не удержался чтоб не съязвить Андрей. — Красота требует жертв. И преимущественно, от окружающих.

— Ой, ну не ворчи. Похвалил бы лучше мою работу. И вообще, слетай по-быстрому наверх: я у тебя шарфик забыла. Давай, давай, пошевеливайся — а то вечно тебя ждать приходится. Нам ещё к Леночке в профилакторий заскочить надо, конспект ей занести…

* * *

— Дети, — постучала Алевтина Степановна вилкой по краю рюмки. — Прежде, чем сядем за стол, мы с папой хотим поздравить вас. Пусть с большим опозданием, но лучше поздно, чем никогда.

Она выдвинула ящик серванта и достала оттуда новенькую сберегательную книжку.

— Алевтина Степановна, ну зачем… — начала было Катя, но Андрей тут же шутливо отпихнул её в сторону.

— Мама, не слушай её. Всё ты правильно делаешь.

— Поздно спохватились, молодой человек, — мать проигнорировала его протянутую руку и отдала сберкнижку невестке. — Поверь, Катюша, моему долгому и многотрудному опыту семейной жизни. Мужчине деньги доверить — всё равно, что сразу выбросить.

— Ну и сколько же ты за мной приданого взяла, — с кислой миной на лице поинтересовался Андрей.

Катя раскрыла книжку.

— Ой! Две тысячи! Спасибо, Алевтина Степановна, Виталий Викторович. Но правда, зачем же так много…

— Не много. Не больше, чем мы за это время на оболтуса нашего потратили бы. Так что можете даже не считать это подарком. А вам большие расходы ещё предстоят — и, надеюсь, очень скоро уже.

От столь прозрачного намёка Катя смутилась ещё больше. И чтобы как-то скрыть это, пошутила:

— А не боитесь, что с такими деньжищами-то сбегу я от Андрюши — и поминай как звали?

— А чего мне бояться? — отшутилась в ответ свекровь. — Ты мне когда ещё слово дала? Теперь не отвертишься.

— Кать, — вмешался в их диалог Андрей, — я тут чего подумал. Раз мы такие сейчас с тобой богатенькие Буратины…

— Вот! — со смехом прервала его Катя. — Именно об этом твоя мама меня только что и предупреждала!