Почти не стёб

Жизнь Дитриха стала кошмаром. Она и раньше была не сахар, поскольку Дитрих был, во-первых, немцем и уроженцем Нюрнберга, а, во-вторых, он уродом тупо родился. Даже мама, не самая писанная красавица, понять не могла, в кого это! Ну, не в папу же, тоже своеобразной наружности, которому только мама и соглашалась давать.

То есть какие-то шансы на продолжение себя у Дитриха теоретически были, но практически от них убегали даже кошки, уползали хомячки и улетали попугайчики, так недобро на них Дитрих с молодости косился.

Мама и папа Дитриха очень любили и говорили, что истинная красота человека внутри, что у него очень богатый внутренний мир. Дитрих его усиленно развивал, читал немецкую классику и с тринадцати лет остервенело теребил гениталию на всё, что движется и немного дышит.

В четырнадцать он легко цитировал Шпенглера! В оригинале! Пусть он тоже немец, для русского его сверстника это было бы серьёзным достижением, чего от этих животных ожидать трудно, несмотря на всю заурядность их облика. Ну, должен же Дитрих кого-то не любить и считать виноватыми – правило компенсации за богатый внутренний мир. Для людей с магическими способностями это почти закон.

Вот расширял Дитрих внутренний мир и всю школу просидел один. Его даже учителя не наказывали розгами, поскольку трудно успокаивались другие ученики от вида его семиугольной жопы. Пришлось ему быть отличником и примерным поведением добиваться, чтоб оно не очень бросалось в глаза. Для мага учёба не была очень трудной.

Он начал писать стихи и поступил в институт. Пусть там розгами не наказывали, Дитриха всё равно не вызывали на дуэли. Студенты ведь почти все магически слабее Дитриха, и дуэли же случались из-за девчонок, а они и так не хотели иметь с ним дел. 

Дитрих сидел в дальнем углу аудитории в гордом одиночестве – вокруг всегда образовывалась пустота из незанятых мест на лавках – и внимательно слушал профессора, какую бы ахинею тот ни нёс. Он расширял и углублял внутренний мир, постигал науки и всё больше ненавидел русских. 

Эти животные даже не пытались понять европейский гений! Они во все тяжкие размножались, поклонялись чему-то своему и всех, кто пытался отрыть им глаза, слали лесом. А если сразу не понял, куда идти, задавали направление выстрелами из своего ужасного оружия.

Потому Дитрих выбрал областью научных интересов историю, конкретно историю сношений с Гардарикой. В изучаемых им сношениях дикари почему-то всегда оказывались сверху, даже если изначально были где-то с боку, и с этим следовало что-то делать. 

Дитрих был всё-таки сильный маг, не зря он работал над внутренним миром, и его научными работами даже заинтересовались в родном университете. Он почти сразу вошёл в группу Штанмайера и честно попытался его подсидеть – профессор сам этого заслуживал!

Тем более одним из фигурантов стал краса и гордость его курса Ганс! Вот кто всегда подчёркивал своё холодное призрение к Дитриху! Вот перед кем не могла устоять ни одна девушка!

Ну и не нужно было трогать жену студентку Штанмайера, во всяком случае, не стоило всем хвастать, какая она горячая. Тогда мстительный профессор и не старался бы так пройтись кувалдой по темечку Ганса.

Увы! Обаяние Ганса и ревность профессора обернулись для Дитриха новыми унижениями. Его работа, труды всей его группы легко присваивал профессор. А что взамен? Штанмайер при каждом удобном случае пинал Дитриха, ведь все они стали секретные.

В Берлине Дитрих продолжал писать стихи, но кому интересна поэзия? Он со своей группой занимался анализом открытых источников и написанием докладов неизвестно кому. Правда, некоторые источники не являлись очень открытыми – они фигурировали в замечаниях к статьям под грифом «есть мнение». 

Эти источники немного забавляли Дитриха, но по большому счёту не трогали. Ему уже было всё равно, для кого они пишут доклады. Дитрих расширял свой внутренний мир, писал стихи, теребил гениталию и ненавидел русских – этого не мог отнять даже Штанмайер!

Вот с неё, гениталии, всё и началось. Дитрих иногда позволял себе пирожное с орехами под какао в одной кондитерской. В его жизни так мало радости…

- Вы позволите? – раздалось, как гром среди ясного неба.

- Д-да, к-конечно, - пролепетал он милой девушке.

Она спокойно присела за его столик, мило улыбнулась и сказала, что её звать Мари…

Сразу он определил только две вещи: Мари не маг и отчего-то переносит его присутствие спокойно, без содроганья. На третью ночь Мари уже лежала в его койке, а он в промежутках читал ей свои стихи. На четвёртую Мари попросила копию доклада Дитриха…

Он всё давно понял, но не смог ей отказать. Ведь Мари единственная в жизни ему дала. И они вовсю занимались этим при Гансе прямо на службе, Дитрих провёл туда свою новую секретаршу. То есть он легко сменял свой тонкий внутренний мир на пару прелестных глазок.

Дитрих врал себе, что это всё, чем он заплатит за Мари. Ну, теоретически её могут заводить уроды? Увы, его всё-таки пришли вербовать. В той же кондитерской за столик Дитриха подсел моложавый господин и молвил:

- Экой ты, братец, уродливый! Аж хочется помыться. Кстати, разреши представиться  - твой куратор, разведка Гардарики…

Куратор наверняка русский. Но главное, что Мари точно немка! Куратор отстёгивает Дитриху тугие пачки марок за каждую копию докладов его группы, но хорошо понимает, что эта карусель крутится, пока Дитриху даёт Мари. Без этой девчонки Дитрих обрушит всю конструкцию даже себе на гениталию!

Дитрих уже не пишет стихи. Гардарика  в сношениях снова оказалась сверху, и ей плевать, как он ненавидит русских. Его жизнь стала кошмаром, но Мари… его Мари…