В жёлтой жаркой Африке...

Собственно, тема следует из названия.

И неважно, что это будет - фрагмент исторического романа, приключения а-ля Буссенар и Жюль Верн, лихой боевик об альтернативной войне в Анголе, или же постапокалипсис на просторах выжженной ядерными взрывами африканской саванны. Главное - чтобы события разворачивались на Чёрном континенте.

Да, и следует сделать оговорку касательно толерантности: негров можно и даже настоятельно рекомендуется называть неграми!

Присоединяйтесь!

От меня - фрагмент четвёртой книги цикла "Коптский крест", под названием "Дорога за горизонт".

Пароходик отполз мили на две по течению. На берегу угрюмо колыхалось багровое зарево - там умирала Центральная Станция. Плотная завеса тумана не могла скрыть пламя, бушевавшее на берегу; на фоне огня мелькали люди, и карабин в руках бельгийца-надсмотрщика дёргался, посылая смерть фигурам цвета эбенового дерева, с миндалевидными щитами и связками копий.

В последний момент Вентцель всё же заставил пароход сдвинуться с места. Машина запыхтела, проворачивая единственное решётчатое колёсо, и судёнышко отошло от берега, подняв со дна клубы илистой мути. Крокодилы расползлись подальше от пыхтящего, шлёпающего плицами чудища.

Пока немец заканчивал ремонт, носильщики под присмотром вооружённых бельгийцев (Жиль, отстранивший начальника станции от дел, не доверял чёрным воякам), грузили на судно всё ценное. И в первую очередь - захваченное имущество экспедиции. Пленников переправили на борт заранее, и, на счастье, не стали запирать в трюме. Ночь им предстояло коротать на полубаке, возле кургузой медной мортирки, под охраной двух негров с ружьями. Пароход должен был отойти с утра, чтобы при свете дня преодолеть коварные песчаные косы  ниже по течению.

А ночью племена пошли на штурм.

Всех надёжных солдат и, разумеется, всех белых предусмотрительно переправили на пароход. Так что мятежникам противостояли вооружённые чем попало работники плантации да пара десятков негров-стрелков со старыми пистонными ружьями. Их смели сразу, потом вспыхнули хижины «концлагеря», а вскоре ревущее пламя взметнулось и над шахтными бараками. Огонь в считанные минуты охватил вышку подъёмника; с берега неслись адские вопли, завывания, крики боли и ужаса. Но Жиль, как и перепуганный комендант станции, только наблюдали как погибают в огне люди и брошенное имущество. С пароходика вразнобой застучали винтовки - толпа, бросившаяся к берегу, отхлынула. Хотя, можно было и не стрелять: днища пирог предусмотрительно пробиты, а в воду никто не рискнёт сунуться - крокодильи спины не видны в тумане, но они здесь, мерзкие чешуйчатые твари ждут своего часа.

Центральная станция погибала в огне и крови, а пароходик, деловито попыхивая машиной, направился вниз по течению, будто его пассажиров не касалось то, что творилось на берегу.

Судно успело отойти совсем недалеко. Туман в западной стороне поднимался над водой, открывая вид на реку. Устроившиеся на полубаке пленники увидели на середине течения крошечный островок, поросший ярко-зеленой травой и камышами. Посредине торчало низенькое корявое дерево; когда пароход приблизился, стало заметно, что от холмика вниз по течению, тянется длинная песчаная коса, скорее цепь островков, едва-едва поднимающихся над водой - они виднелись отчётливо, как под кожей спины выделяется позвоночный столб. Пароходик принял правее; протока между отмелью и северным берегом реки сузилась, берега вплотную подступили к судну. Охранники тревожно переглядывались, клацая затворами; возле мортирки завозился матрос. 

Слева тянулась длинная мель, а справа высился крутой откос, сплошь поросший кустарником. Над ним башнями возвышались деревья; их ветки низко нависали над водой, будто лесные гиганты протягивали с берега сучья - изломанные болезнью руки. До вечера было еще далеко, но лес казался пасмурным; широкая полоса тени лежала на речной ряби. 

На нос, перепрыгивая через ноги пленников, пробежал полуголый негр с полосатым шестом. Пароходик замедлил ход и теперь едва полз. Из люка доносились голоса и гул пламени в топках - это котлы питали паром машину, установленную ближе к корме. Над палубой высилась надстройка - два домика из тикового дерева, с дверями и окнами. Между ними висела на столбах лёгкая крыша. Высокая, тонкая, крашеная в чёрный цвет труба, протыкала её, а перед трубой приткнулась дощатая будка, служившая рулевой рубкой. За её стёклами мелькал профиль Вентцеля.

Садыков, сидя у правого фальшборта, хорошо видел внутренность рубки. Кроме Вентцеля, там находился рулевой - атлетически сложенный негр, судя по серьгам и украшениям, из какого-то приморского племени. Он вёл пароход с самоуверенным, даже надменным видом, но стоило немцу отлучиться хоть на минутку, как чернокожий немедленно пугался, принимался вертеть головой, и калека-пароход тут же начинал рыскать на курсе. Поручик всякий раз подбирался, ожидая толчка от посадки на мель - но ничего, обходилось.

Стоящий на носу негр то и дело опускал в воду шест; река становилась мельче, по мере того, как берега подступали к судовому ходу. Вдруг чернокожий матрос без звука растянулся на палубе; шеста он не бросил, и тот, шлёпая, волочился по воде. Рулевой испуганно вскрикнул и присел, втянув голову в плечи, и теперь поручик видел в окне рубки только его макушку. Садыков обернулся к берегу - и в глазах его зарябило. Воздух наполнился мелькающими чёрными палочками, они летели из кустов и, почти все, бессильно падали в воду. Лишь немногие долетали до парохода - свистели над головами пленников, падали к ногам, тыкались в надстройки. На правом берегу, откуда лился этот дождь, стояла угрожающая тишина. Слышались только тяжёлые шлепки колеса о воду да стук долетевших палочек.

- Стрелы! - завопил поручик. - Прячьтесь за надстройку, стреляют только с правого берега! К левому борту, скорее! 

Вентцель с револьвером в руке выскочил из машинного отделения; за ним с винтовкой следовали Жиль и ещё трое белых. Дурак рулевой приплясывал возле штурвала, жуя губами, словно взнузданная лошадь. Пароходик полз футах в десяти от берега - стоит рыскнуть вправо, и…

Вентцель метнулся в правому борту и отшатнулся, увидав в листве, на уровне со своим лицом чужую харю: ослепительные на чёрном белки, зрачки в упор. И вдруг кто-то сорвал пелену, застилавшую зрение: инженер увидал в полумраке, посреди переплетённых ветвей обнажённые чёрные торсы, руки, курчавые головы, налитые лютой злобой глаза - в кустах кишели люди. Ветки раскачивались, трещали, из-под их укрытия то и дело брызгали стрелы. Вентцель отскочил в рубку, едва не упал, споткнувшись о высокий порог, и кинулся закрывать ставень на правом окне. 

- Прямо держать! - заорал он на рулевого. Тот ещё больше втянул голову в плечи. Казалось - сейчас бросит штурвал и кинется наутёк.

- Давайте мы поможем, герр Вентцель!

Немец недоумённо обернулся; на пороге рубки стоял Семёнов, и с ним ещё один русский - кряжистый, средних лет, здоровяк.

- Мы все в одной лодке, не так ли? Поверьте, нам тоже не хочется попадать к этим скотам.

- Назад! - резкий окрик. Это Жиль: щека расцарапана, «Веблей» пляшет в руке. - А ну, в трюм, а не то ….

- Ш-ш-ших - бац!

Жиль едва успел отпрянуть - в фальшборт вонзилось копьё, метко брошенное из кустов. И сразу, молчавший до этой минуты правый берег огласился адской какофонией. Пароход дёрнулся к отмели - негр-рулевой бросил штурвал и, тоскливо завывая, пополз прочь из рубки, 

Жиль безумными глазами смотрел на него, медленно поднимая револьвер, и тут второй русский бросился на бельгийца. Жиль отпрянул, увернулся от выставленных рук и надавил на спуск. Голова Кондрат Филимоныча мотнулась назад, выбросив облачко кровавых брызг, но пуля не могла остановить инерцию могучего тела - сбитый с ног, бывший стюард, в обнимку со своей жертвой полетел через ограждение, в воду. Садыков ахнул и кинулся к борту - ничего, только полоса мути между пароходом и опасно близкими отмелями. Лишённое управления, судёнышко катилось влево, рулевой скулил, скребясь ногтями о планширь - тоже хотел прыгнуть за борт. Семёнов, решительно отодвинув впавшего в ступор немца, шагнул в штурвалу.

- Герр Вентцель, командуйте, не стойте столбом! И прикажите раздать моим людям оружие, пока эти павианы не полезли на палубу! 

Вентцель в ужасе заорал: «Вы что, умеете править рулем?» но Олег Иванович схватил его за отворот рубашки и хорошенько встряхнул. Инженер опомнился: 

- Держите прямо, герр Семёнофф и, ради бога, подальше от правого берега!

И выскочил из рубки. Стрела клюнула его в плечо, Вентцель смахнул её рукой, как надоедливую муху, трижды выстрелил из "бульдога" в гущу кустов. В ответ раздался свирепый вой, гуще полетели стрелы, и немец нырнул за надстройку.

Что-то мелькнуло, грохнулось в ставень - тот покосился, повис на одной петле. Белый матрос с ружьём, стоявший за ставнем, неуверенно шагнул к фальшборту. Винтовка полетела за борт; её владелец, охнув, повалился поперёк порожка рубки. Олег Иванович, боясь отвести взгляд от реки, крутил штурвал, но через пару секунд босые ноги (обувь у пленников отобрали, опасаясь побега) ощутили тёплое и мокрое. Семёнов глянул вниз - лежащий перевернулся на спину и смотрел прямо на него; обеими руками он сжимал древко копья. Острие вонзилось под ребра, на боку зияла страшная рана. Ступни Семёнова были все в крови, а под колонкой штурвала растекалась блестящая лаковая темно-красная лужа. Умирающий попытался что-то сказать, и тут по телу прошла судорога, голова дёрнулась, ударившись о стену. Семёнов торопливо отвёл глаза, борясь с подступающей тошнотой. Кончено…

Снизу доносился грохот башмаков по железному настилу - на палубу выскочил европеец с охапкой разномастного оружия. Над головой у него свистнула стрела; пригнувшись, боком, по крабьи, европеец пробрался за рулевую будку и с грохотом свалил ношу на палубу. К нему тут же кинулись забайкальцы с Антипом. 

- Господа русские, извольте пропустить даму!

Поручик обернулся. Ну конечно - мадемуазель Берта с великолепным презрением, не обращая внимания на стрелы, шествует вдоль левого фальшборта.

- А ну-ка…

Урядник послушно отодвинулся; он успел извлечь из груды шашку и револьвер, и теперь, зажав клинок под мышкой, торопливо насыщал барабан латунными цилиндриками патронов. Берта наклонилась, вытащила из-под других винтовок семёновский «лебель» с телескопом. 

- Мсье Олег, надеюсь, вы не против?

Олег Иванович хотел ответить - и в этот момент на носу парохода грохнуло. Бак затянуло белым, остро воняющим серой, дымом; на берегу завыло, заулюлюкало. «Мортира - подумал Семёнов». - Интересно, попали куда-нибудь? Вряд ли - до берега шагов пятнадцать не больше, не прямой же наводкой стрелять - бухнули наудачу…»

Пароход неожиданно рыскнул вправо. Раздался пронзительный скрежет - посудина с ходу проскребла скулой по затопленной коряге. Семёнов мотнулся, едва удержавшись на ногах, закрутил колесо штурвала... поздно! С нависающих ветвей на палубу уже сыпались полуголые, цвета эбенового дерева, тела.

- А сарынь на кичку! - взревел урядник. - Пусти-кося, вашбродь, ща мы их, нехристей обезьянских..!

Чернокожие воины, улюлюкая, не по-людски завывая, кинулись в бой. Навстречу захлопали револьверы; трое или четверо упали, остальные в нерешительности замерли, а за их спинами с ветвей на палубу сигали новые фигуры. 

- Рубай их в пёси, станишники! - поддержал казака Антип. - Круши в хузары!

«Взбесившийся вентилятор... - ошарашенно подумал Семёнов. - Механическая косилка, самолётный пропеллер, только диск его почему-то брызгает во все стороны красным…»

Олег Иванович не забыл фехтовальных тренировок с Корфом; в экспедиции он пару раз видел, как казачки, от нечего делать, упражнялись с шашками, да и в той, прошлой жизни вдоволь насмотрелся на мастеров исторического фехтования. Но тут фехтованием и не пахло - русские будто не обратили внимания на чернокожих воинов, пытавшихся с щитами и копьями заступить им дорогу. Веера алых капель, стальная карусель, и три шашки вмиг очистили палубу от нападающих. Последние четверо сгрудились на корме, в отчаянной попытке задержать отставного лейб-улана, но тот будто не заметил сопротивления. На палубе вдруг сделалось пусто, только нёсся с берега горестный вой, и продолжали густо лететь стрелы. Ими, как странной, мутировавшей растительностью, оброс весь правый борт: десятки чёрных тростинок торчали из стен надстроек, валялись по палубе, трещали под ногами. То и дело стрела клевала в плечо, скользила по волосам или щеке, оставляя кровавую царапину - большинство этих «снарядов» не могли даже пробить плотную ткань.

"Зачем они стреляют? - мелькнула мысль у Садыкова, так и простоявшего весь бой за рубкой с незаряженным винчестером. - Такой былинкой и кошку не убьёшь… а может, стрелы отравлены? Хотя, это же не Амазония, ни разу не слышал, чтобы африканские аборигены мазали стрелы ядом…»

- Ну что вы встали как столб, поручик? - раздался недовольный голосок Берты. - Уже всё, собирайте оружие!

Садыков оглянулся. Коварная отмель осталась позади, пароходик медленно выползал из-под опасного берега на широкий судовой ход.

Садыков посмотрел на начальника экспедиции. Тот не отрывал взгляда от реки; с берега свистнула ещё стрела, попала в окошко рубки и, пролетев её насквозь, канула в реку. Мортира на носу снова бахнула; когда пороховой дым рассеялся, Садыков увидел, что пароход быстро удаляется от враждебного берега - между откосом и бортом было уже не меньше ста ярдов чистой воды. Стрелы по-прежнему сыпались из кустов, но ни одна не долетала до борта, бессильно плюхаясь в воду.

Семёнов нащупал над штурвалом шнур, дважды потянул, и просторы реки огласили два длинных свистка. Крики смолкли; из зарослей донесся протяжный вибрирующий стон, исполненный ужаса, тоски, отчаяния. В кустах поднялась суматоха, град стрел внезапно оборвался. Садыков опустился на палубу; ноги не держали, навалилась ватная тишина. До поручика доносились лишь мерные шлепки колеса о воду.

За спиной Садыкова раздался прерывистый вздох. Поручик обернулся - Берта. 

- Как это всё нелепо…. Жиль, конечно, негодяй, но чтобы вот так… голос её сорвался. - Послушайте, молодой человек… да ответьте же вы, наконец! И найдите мне папиросу...