Евгения Чеглакова - Черновик

Предисловие.

Евгения Владимировна Басова — журналист, прозаик, автор книг для детей и взрослых. Родилась 26 февраля 1963 года в Красноярске в семье инженеров.

Первой её публикацией стал рассказ «Черновик», который она написала в старших классах школы; его напечатал журнал «Семья и школа» №9 1982.

Текст есть в открытом доступе, но отсканирован в низком качестве, никто его не распознавал и поисковики не находят. Недостаток исправляю, т.к. читал в детстве, стащив у сестры и сравниваю с "конторщицей" Фонд А., где тоже (по-моему) подсознательно исправляются ошибки воспитания первого ребёнка.

Рассказ

Черновик

Е. Чеглакова

Художник Н. Кошкин

— Вик, а в Новой Зеландии черти водятся?

Я поднимаю тяжелые-тяжелые веки и гляжу, как сестренка листает мой старый географический атлас.

— Нету чертей,— говорю наконец.— Это всё сказки.

— И в Новой Зеландии нет?

Господи, почему я не такая, как другие девушки в моем возрасте? Почему я не могу слышать спокойно названия далеких островов и морей? Вот и сейчас на миг стало сладко и грустно. Дурочка! Пустая мечтательница!

Сон у меня почти совсем улетучился. Я пробую встать, и тут же вся комната опрокидывается набок, а потом пропадает совсем, и остается только густой, непробиваемый мрак.

Маленькая мягкая ладошка гладит меня по лицу. Теплая ладошка.

— Вик, а почему ты всегда спишь?

— Не знаю, Леночка.

— Мы поедем на тренировку?

Да, у Леночки сегодня тренировка. Я вожу ее в бассейн четыре раза в неделю. Я всю жизнь вожу кого-нибудь на тренировки: сначала Сергея, потом Олега, теперь вот Леночку. Я первый ребенок в семье, а «первый блин комом» — это не только о блинах сказано. Это и о людях тоже.

Мои родители растили остальных детей, учитывая все ошибки в моем воспитании. Я их черновик, только и всего. Мне никто об этом не говорил, я сама догадалась, давно, года два назад. Мне тогда вообще жить расхотелось. А теперь... Теперь я смотрю на вещи вполне спокойно.

В конце концов, они не зря исписали «черновик». Зато в «беловиках» все чисто. Я в детстве месяцами не выходила из больницы, только в прошлом году перестала носить лечебный корсет. А Сергей в четырнадцать лет — кандидат в мастера спорта по плаванию. У Олега первый юношеский разряд, что не так уж плохо для десятилетнего мальчика. И первоклашку Ленку тренер считает перспективной.

Это в спорте.

В школе все обстоит точно так же. Меня учителя всегда с места спрашивают, потому что у доски я заикаюсь. Общественных поручений сроду у меня не было.

А Сергей — председатель совета дружины. Он и в «Артек» ездил. Про него заметка была в районной газете Корреспондент в школу приходил — ужасно симпатичный парень, по мнению всех наших девчонок. Бегал по классам, информацию собирал. Со мной тоже беседовал после уроков. Все хотел узнать, чем я живу. Он ведь вначале собирался про нас четверых написать: вот, мол, дети из одной семьи, учатся в одной школе, и все, как на подбор, вундеркинды. А я оказалась не вундеркиндом. Из меня вообще клещами слова не вытянешь, а тем более для газеты.

Так вот, этот корреспондент задавал мне всякие вопросы, вроде, чем я занимаюсь в свободное время и что мне мешает учиться лучше, а потом вдруг пересел за мою парту и спросил, пишу ли я стихи. Я сразу встала и ушла. Наврала, что Ленку пора в бассейн везти, хотя это четверг был, свободный день.

Потом в газете напечатали статью. Маленькую совсем, про одного только Сергея. Олег с Ленкой расстроились ужасно. Понятно, дети еще, а тот журналист обещал и про них написать тоже. Они, между прочим, заслуживают. Они ведь не только спортсмены, но еще и артисты. В самодеятельности участвуют. Поют разные детские песенки и читают стихи. В прошлом году выступали даже на какой то районной конференции. В перерыве — развлекали аудиторию. Голоски у них звонкие-звонкие, и сами они красивые, как с картинки, и похожи друг на друга, будто близнята, но Олег, конечно, выше ростом.

Я же на своих младших не похожа ничуть. И теперь мне все чаще приходит в голову, что родители взяли меня когда-то из детдома, теперь рады бы выбросить использованный «черновик», да по закону нельзя. Вот и терпят, пока школу не кончу. Эх, если бы не эти постоянные болезни в младших классах, я бы еще в позапрошлом году закончила восьмилетку. Кончить бы ее поскорей и уехать куда-нибудь далеко, где будет трудно и весело и каждый День множество разных событий. Я буду такой красивой, сильной, уверенной в себе, все люди вокруг будут интересными и значительными.

И про меня будут говорить: «Это Вика Рысева», а не «Вика, рысевская сестра».

Об этом я мечтаю перед сном. И утром, если просыпаюсь раньше, чем мама приходит нас будить. Это моя самая большая мечта. Самая главная. Но она, наверное, не исполнится никогда. Придется всю жизнь, до глубокой старости, торчать в нашем скучном поселке и каждый день, кроме четверга, возить кого-нибудь в город на тренировки: Олега, Леночку, потом их детей, внуков. Пока мои счастливые родичи будут там, в этом своем, недоступном для меня, мире осваивать кроли, брассы и другие стили плавания, я буду сидеть в вестибюле на длинной скамейке и дремать, уткнувшись лицом в колени. Каждый день, кроме четверга, всю жизнь.

А по ночам, когда мои шумные вундеркинды затихнут, я буду уходить в свой, особенный мир, куда нет доступа никому. Мне трудно описать это. Я сочиняю, вот в чем дело. Тот парень из редакции правильно угадал, что я пишу стихи. Еще сказки и рассказы, фантастические в основном. Потом наизусть читаю их своим вундеркиндам и вру, что из какой-то книжки.

Они слушают охотно. Малыши вообще любят, когда им рассказывают разные историй, все равно о чем.

Я теперь часто думаю, как он сразу угадал, тот корреспондент. Хорошо, что другие люди не догадываются, а то засмеяли бы совсем. Я ведь понимаю, как это глупо, но ничего не могу с собой поделать. Всю жизнь, сколько себя помню, в голове складываются какие-то строчки и тут же забываются.

А месяца два назад у меня началось Это. Как болезнь... Сколько исчерканных тетрадок валяется в моем ящике стола! Я пробовала, конечно, сопротивляться, но не выходит ничего. Нет у меня силы воли.' Представляю, что будет, если увидит кто-нибудь эти вдоль и поперек исписанные черновики. «Вот,— скажут,— Вика-то, рысевская сестра, тоже решила в знаменитости пробиваться. Значит, здорово младшим завидует». А я вовсе и не хочу быть знаменитой. Нет, правда, даже если б можно было, не хотела бы.

Уже весна. По поселку не пройти, потому что у нас только одна улица как следует заасфальтирована. В прошлые весны я ничего не замечала, кроме грязи. А теперь будто впервые разглядела веточки деревьев в чуть заметной пока зеленоватой дымке и небо, которое, кажется, только что покрасили светлой и чистой голубой краской, и она еще не просохла.

Я очень люблю весну. Раньше мне как-то все равно было. Наверно, я становлюсь уже совсем взрослой. К тому же это первая весна, которую я встречаю без корсета. Первая за тысячу лет.

Теперь уже совсем скоро экзамены. Мои одноклассники занимаются изо всех сил. Это им надо для их же будущего, как взрослые говорят. А мне для будущего ничего не надо. Оно уже заранее предопределено — будущее бездарной сестры знаменитостей.

На выходной наши родители укатили в однодневный дом отдыха. Это здорово, конечно. Целое воскресенье никто не будет пилить меня за мою учебу и за то, что, как им кажется, я не думаю о будущем. Они же не знают, что у меня все давным-давно обдумано. Целое воскресенье я не буду «черновиком», в который насажали ошибок и пытаются их исправить. Я буду обыкновенным человеком, причем совершенно свободным. Меня ничуть не тяготит, что дети остаются со мной. Даже наоборот.

С утра мы собираемся в парк. Солнце печет вовсю, и вместо тяжелого зимнего пальто, которое уже здорово жмет в плечах, я надеваю новую голубую курточку. Она Мне даже идет. По крайней мере, в ней я чувствую себя не такой кикиморой, как обычно.

В парке мы качаемся на качелях. Хотели взять билеты на автодром, но не хватило денег. Ерунда! Я качаюсь с Олегом, Сергей — с Леночкой. Они обгоняют нас, и тут на меня находит азарт, как, наверно, у спортсменов на соревнованиях. Все мое тело — сильное, гибкое. На мне нет лечебного корсета. Давай, Олежка, поднажмем! Сейчас мы их догоним.

И тут... Какой-то парень прыгнул в нашу лодочку и стал раскачиваться. Я и опомниться те успела, как мы взлетели под облака. Олег опустился на корточки у моих ног и только ойкал от восторга. А мы стояли друг против друга и улыбались. Он высокий такой. Волосы черные, как воронье крыло, а глаза голубые. Веселые глаза. Мы открыто рассматривали друг друга, и я ничуть не стеснялась. Я чувствовала себя такой же красивой, как он. Или даже еще красивее. И мне почему-то казалось, что мы с ним давным-давно знакомы, и пока он здесь, ничего плохого не случится. А потом...

Потом бабушка, которая продает билеты, стала кричать, чтобы мы не раскачивались больше, а то перевернемся. Когда мы очутились на земле, у меня здорово кружилась голова. Сергей с Ленкой тоже качаться перестали, подошли и глядели с завистью. Леночка и сказала тому парню:

— А теперь нас покачайте. А то нечестно.

А он кивнул ей рассеянно и повернулся ко мне:

—Здравствуй, Вика! Вот ты какая на самом деле...

— Откуда вы меня знаете?—удивилась я.

— Да ты не помнишь? Я в вашу школу приезжал. Еще в газету написал про...

— Про меня,— подсказал Сергей.

«Так вот кто это,—подумала я.— И чего только он мне сначала понравился?» Олег с Ленкой смотрели на него ну прямо влюбленными глазками. А когда он их обманул, ревели по-настоящему. Теперь забыли уже. Взрослых всегда умиляет эта детская забывчивость. Потому что все взрослые запросто могут наобещать с три короба и не выполнить ничего. И если бы дети не прощали их на каждом шагу, что бы творилось на белом свете!

А я не прощаю обмана никому. И не люблю, когда ревут мои вундеркинды. Вот и сказала этому журналисту напрямик:

— Вы тогда обещали про троих написать, а написали про одного.

Он удивленно посмотрел на меня. Надо же мол, вспомнила! Когда это было! Ответил неуверенно:

—Понимаешь, это не всегда выходит. Сам не знаю... И я ведь так, прямо, ничего не обещал. Собирался, правда. Но потом,— он понизил голос,—потом я увидел тебя и...

И тут такая злоба меня охватила! Захотелось кричать, ругаться!

— Меня увидели, да? А вы знаете, что дети не отвечают за своих старших сестер? Да я, может, и не родная им вовсе!—впервые произнесла вслух свою старую гипотезу.

Они стояли ошарашенные, и наконец Сергей спросил:

— Как это—не родная?

И тут вся моя злоба на Сергея перекинулась.

— А так,— говорю,—не валяй дурака, ты взрослый парень! Неужто тебе ни разу в голову не приходило, что я не такая, как вы? Ну на кого из наших родичей я похожа?

Какое-то время было тихо-тихо, только Олег с Леночкой всхлипывали. И тут этот корреспондент улыбнулся такой обаятельнейшей улыбкой, что у меня голова закружилась сильнее, чем от качелей, и говорит:

— Ладно, потом будете изучать свое генеалогическое древо. А сейчас — кто хочет на автодром?

Дети, конечно, так и запрыгали. «Ну нет уж,—подумала я,—никуда мы с вами не пойдем». И возразила ужасно серьезным тоном:

— Вы, конечно, извините, только некогда нам с вами на машинках кататься. У меня, знаете, дополнительные занятия. По чистописанию.

Мои младшие хоть и таланты, а слушаются свою бездарную сестру беспрекословно. А когда мы уходили, мне казалось, что на меня сразу десяток корсетов напялили. И все равно я горбилась.

Дети дулись на меня всю дорогу. И в автобусе, и в электричке. А мне больше всего хотелось очутиться на автодроме. Впятером.

Впрочем, это желание пропало сразу, как только дома я взглянула на себя в зеркало. И как только в парке я ни разу не вспомнила, что у меня огромный, ну просто лягушачий рот. а глаза маленькие. А волосы-то, волосы! Солома, торчащая во все стороны! Нет уж, Вика, сиди с такой внешностью дома, сочиняй по ночам фантастические истории, а днем нянчи братьев и сестру, которые вырастут поудачливее. А такие красивые парни не для тебя, Вика.

Когда мне грустно, я всегда включаю музыку. Веселую. Так и теперь. Мы начали танцевать.

Сначала я заставляла себя, а потом сама не заметила, как музыка зазвучала не только снаружи, но и внутри — в голове, руках и ногах, и так хорошо-хорошо стало. Дети прыгали вокруг и смеялись. Как быстро они умеют прощать! Они и меня простили за то, что лишила их удовольствия побывать на автодроме.

Вскоре дождь застучал в наши окна, и по стеклу поползли крупные водяные чешуйки. И в каждой отражалась радуга. Я придумала убрать половики, и было так здорово лупить голыми пятками наш холодный линолеум! А потом... Потом соседи с первого этажа принялись отчаянно барабанить к нам, и пришлось выключить музыку.

И тут я вдруг как-то остро вспомнила городской парк, деревца в зеленой дымке, парня, от улыбки которого кружится голова. Вспомнила и неожиданно для себя разревелась, упав на старый диванчик. Прямо при детях.

Олег с Ленкой бросились ко мне. — Вика, Викочка!

— Пошли все отсюда!—это Сергей.

«Спасибо, брат»,—не сказала я, а передала телепатией.

В следующий свободный день, четверг, я пошла к Светке. Это моя подруга. Когда-то мы были в одном классе. Теперь она в десятом.

Мы сидели в ее маленькой, шикарно обставленной комнатке. На Светке длинный халат розового цвета, а волосы она накрутила на термобигуди и повязала какой-то пестрой красивой косынкой. Светке идет.

Светка по-своему поняла мой взгляд, усмехнулась:

— Уметь надо! Хочешь, тебе достану?

Я покачала головой:

— А деньги?

Светка присвистнула:

— А родители? Пока ты несовершеннолетняя, они обязаны тебя обеспечивать. И чихать, что семья многодетная! Твои все салаги еще, а ты — девушка. Тебе шестнадцать, да? Года через четыре будет поздно..!

Светка красит ногти на ногах и болтает без умолку о моих бывших одноклассниках. Тот поедет поступать в медицинский, эта — на филфак, того недавно надули, продав вместо «фирменных» джинсов подделку, а еще из-за кого-то вчера приходил в школу милиционер...

А я слушаю ее и думаю, что сама никогда не поеду учиться в большой город, и модных заграничных вещей никогда у меня не будет, и милиция не заинтересуется мною никогда. Почему-то страшно хочется спросить, любит ли Светка кого-нибудь. Но я молчу. Ведь не смогу спросить об этом просто гак, между прочим, а она все поймет. Да и ни к чему спрашивать. Наверняка у Светки есть парень, и они без ума друг от друга. Вдвоем ездят в городской парк... Да что там Светка! У моей Леночки и то есть друг. Андрюша Новиков, ученик четвертого класса. Малыши с нашей улицы пишут про Ленку и Андрея всякую чепуху на заборе и на ступеньках нашего крыльца. А про меня никогда не писали...

От Светки я зачем-то иду на станцию. И стою на перроне долго-долго. У нас отличная станция, Не какой-нибудь тупичок, поезда по сто раз в день проходят. Я могу глядеть на них сколько угодно и думать про далекие города, которых никогда не видела. Когда на поезд вблизи смотришь, это грозное чудище. Но когда чудище остановится полностью, оно делается домашним. Пассажиры высовываются из окон и без особого интереса рассматривают деревянное зданьице нашего вокзала и двухэтажные домики, в беспорядке разбросанные по холмам.

И я думаю вдруг, что возьму и уеду куда-нибудь! Прямо сейчас! Прыгну в открытую дверь вагона...

И никуда, конечно, не уезжаю.

Я не способна на отчаянные поступки. Вообще ни на что не способна...

Когда я вошла в наш двор, произошло одно событие, которое здорово меня встряхнуло.

Во дворе Татьяна Юрьевна, наша соседка, драла Ленкины уши. Крутила их туда-сюда и царапала наманикюренными ногтями. А Ленка почему-то молчала.

Я схватила сестренку за плечи, прижала к себе. Кажется, Татьяна не хотела сразу отпускать Ленку, и я толкнула ее Кажется, сказала ей: «Фашистка».

— А ты поглядела бы, что эта дрянь моей Наташке сделала! Пришел ребенок домой — все лицо в крови!

Насчет всего лица Татьяна явно преувеличивала. Дочь ее Натка, Ленкина одноклассница, стояла тут же, наблюдая за экзекуцией и придерживая мокрую тряпочку на носу. И все равно мне это до того дико показалось. Моя Ленка... Человека по лицу...

А Леночка подняла на меня почти спокойные зеленые глаза и объяснила, как объясняет решение сложных задачек по математике, когда папа проверяет у нас уроки:

— У Андрюшки Новикова отца нет, Наташка над ним из-за этого смеется и дразнит по-всякому. Андрей с девчонками не дерется, а я ведь сама девчонка...

Леночка моя! Идеальный ребенок, созданный специально для того, чтобы учиться на пятерки, побеждать в соревнованиях по плаванию и понятия не иметь о том, что у других жизни складываются не так просто!

Потом мы сидели вдвоем на стареньком моем диванчике, я обнимала Ленку и ревела вовсю. А Ленка успокаивала меня:

— Да брось ты, Вик, мне уже ни капельки не больно. Ухо горячее — и все, и не болит ничуть...

А потом мама вернулась с работы и почему-то сразу все поняла. Села рядом с нами и сидела долго-долго, и гладила меня по голове, Как когда-то очень давно.

На другой день я вела Ленку из бассейна и вдруг увидела его.

Я его сразу узнала, еще издали.

Он шел по улице прямо нам навстречу. Мне вначале сделалось страшно, и я стала искать, в какой бы проулок свернуть, пока он не заметил меня, не узнал. А потом я подумала: «Будь что будет». Нет, даже не так. «Пусть будет что-нибудь! Пусть что-то произойдет». Взглянула в витрину какого-то магазинчика, будто в зеркало, пригладила самый непослушный вихор надо лбом, покрепче взяла Леночку за руку, перешла на ту сторону улицы, по которой шел он, и зашагала ему навстречу.

<конец>

сообщения об опечатках приветствуются.