В одной заокеанской стране

рис.: Aaron Jasinski

Я нашёл свою старую тетрадь. В которую изливал своё первое сочинительство. Мне было 15 лет, и фигня эта задумывалась как «роман» — не меньше. Я был полон идей, фантазий, неудержимого сексуального влечения (в смысле — романтики). Я не смотрел немецкого порно (оно тогда уже появилось в Москве). Ну, ладно… видел, но не смотрел. Мне были по духу ближе такие картины, как «Мужчина и Женщина» Клода Лелуша, например. Да, ладно, я не старомоден вовсе… Мне и «Эммануэль» нравилась. Хотя, когда она первая вышла, мне было всего четыре года. Не обратиться ли мне за консультацией к своему психоаналитику? Ну как, к своему — к районному, и не психоаналитику, а психиатру. Чай, не в Америке живём. А, вот, и повело меня от темы.

Я ж про свою книжку детскую, которую пытался написать, но не написал, говорю. Решил перепечатать в Сеть, я не стесняюсь своей юношеской глупости вовсе, может, кому будет интересно. А кто против, вон там, справа, палочка вниз-вверх ездит, скролл — по-моему, называется. Или радикальней: красный крестик в правом верхнем углу. Но, вообще-то, я всех Вас люблю, кому интересно (надо, же и такое бывает!) меня читать.

Короче, так. Мой блог — это моё творчество, ничего больше, отнюдь не СМИ. Предупреждал сразу, на клаву выплёскиваю, что из башки струится. А «роман» этот детский частями буду выкладывать, мне его физически из школьной тетрадки лень просто перепечатывать вручную. Кстати, не редактирую, разве уж совсем какую-нибудь гнусность по отношению к русскому языку подправил. Но не более, это я в 15 лет.

***

В одной заокеанской стране, где цветут деревья и благоухают поля, в старом тихом, маленьком городке, жил слепой художник. Его крохотная комната находилась на последнем (четвёртом) этаже серого грязного дома. Крыша протекала и, когда шёл дождь, с потолка в его жилище то тут, то там капала вода. В такие дни он забирался с ногами на кровать, сидел, прислонившись спиной к влажной стене и слушал, как стучит по крыше, по стенам, окнам и дверям, и звонко хлюпает по лужам на улице дождь.

Спать художнику приходилось среди холстов и живописных сетей паутины. И никто не помнил о его существовании, кроме хозяйки дома, которой он платил за жильё, случалось ему что-то продать из своих картин и заработать хоть немного денег. Но вообще, он был очень беден и, вопреки жестокому миру, счастлив, счастлив только потому уже, что он жил…

И каждое утро, проснувшись, он открывал окно, если не слышал шума дождя и запаха грозы, и в его лицо ударял поток солнечного света. Огненным ласковым вихрем через нос и рот врывался в лёгкие. Он не мог видеть его, но чувствовал это, как дыхание самой природы. И каждый ясный день это ещё и ещё раз напоминало ему, что он пока жив.

И вот однажды, так же открыв окно, художник вдруг понял, что всё вокруг стало не таким. Даже солнечный свет больнее ударил по лицу. Что же случилось с миром? А там, за окном просто наступила Весна. В той стране она случалась нечасто. По крайней мере, он ничего подобного не помнил: ни аромата деревьев, ни благоухания полей, всё-таки город, знаете ли, урбанистическая экология.

Художник закрыл глаза и поклялся в своей темноте самому себе, что не откроет их до тех пор, пока не научится видеть. И он не открывал с тех пор глаз, и он рисовал свои непонятные картины, и он погрузился в свой удивительный мир хонингования фантазий (я уже не помню, что значит это выражение — прим. автора)).

А природа была просто великолепна в своём торжестве. Солнце с небывалой щедростью и благосклонностью ссылало на Землю стрелы своих горячих лучей. День кружился в безумном сверкании света и неистовом щебетании птиц.

— Какой чудесный день! — восклицал изумлённый прохожий.
— Чудесный день, — вторили ему прекрасные девушки с корзинами в руках.
— Чудесный день, — шептали листья на деревьях.
— Чудесный день, — пела пыльная городская трава.

И всё вокруг дышало такой очаровательной свежестью, не удушливой жарой, нет, какую может принести лишь весна. Весна сочилась сквозь облезлые стены домов, она шагала по забрызганным помоями тротуарам. Весна была везде: и на полутёмных пыльных чердаках, и в удушливых сырых подвалах. (здесь немного грязного секса, удаляем – прим. автора).

Но Весна! Весна играет на всём: на заброшенных полусгнивших лирах, на струнах высоковольтных проводов, на птицах, цветах и лицах людей.

Здесь, я думаю, главку надо отделить. Для смысловой нагрузочки, если, конечно, хоть какое-то подобие смысла здесь можно обнаружить.

Да, и многа букофф не хочица))