Дед героя

Ну что, купились на заголовок? То-то же!

Речь, разумеется, не о герое войны или труда, а о герое моего романа, Эдварде Чеховиче. Конкретно – вот об этом месте в тексте:

— Вы ведь потомок известного польского поэта, Юзефа Чеховича?

— Да, это правда – сказал удивленный Эдвард. — Это мой дед. Но я его не знал – он погиб задолго до моего рождения, в самом начале Второй мировой войны…

Юзеф Чехович (1903 – 1939) – известный польский поэт-авангардист (или «катастрофист», как его называет Википедия). Она же дает и биографию поэта – короткую, как и сама его жизнь, зато точную, лишенную нелепых мифов о его жизни, и особенно, смерти, также в избытке гуляющих по интернету.

По масштабу поэтического дарования – один из крупнейших европейских поэтов первой половины XX века. По содержанию и тематике его стихи близки с нашим Лермонтовым или, скажем, Пастернаком – те же мысли о смерти, о вечном. Думаю, что и по уровню стихов им не уступают, хотя я не большой специалист в поэзии.

Сам же он в русской поэзии больше всего ценил эмигрантов - Гомолицкого, Кнута, Ладинского, мало известных на родине – его статью о них перевела в свое время Наталья Горбаневская.

Все мои поиски хоть сколько-нибудь приемлемого перевода стихов Юзефа Чеховича на выходе выдали лишь одно стихотворение в переводе Льва Бондаревского (что только подтверждает слова Натальи Горбаневской: «Чеховича переводить очень трудно, я много раз подступалась и так ничего и не перевела»).

Траурная молитва

что под цветами нету дна

то нам известно

когда нахлынет град огня

исчезнем в бездну

прокатится великий гром

с левад небесных

на зелень поля тихий дом

латунной местью

небытие укроет нас

дождей вуалью

замолкнет время треснут враз

зеркал овалы

пока же поневоле длим

часов теченье

пусть боль не нарастает с ним

до помраченья

нам пенье звёзд и шум воды

душистый воздух

крик чаек режущих пруды

и звонниц гроздья

свет музыки твоей хотим

пучин звучанья

есть дай нам такт пить дай нам ритм

веселья дай нам

которого призываю так редко Господи скорбящий

укрытый в раковинах небосвода

пока не пришла последняя ночь

от жизни пустой без музыки и без песни

храни нас

1939.