Григорьич

К Сотоне Григорьевичу Ацкому должник занес сотку.

– Старею, – с досадой проворчал Сотона, – не помню этого долга, никогда со мной такого не было. Память с возрастом слабеет?

Ацкий посмотрел в зеркало – как всегда, ни морщинки....ни рожи, ни кожи...нет отражения...как обычно, девственная пустота. Красава!

Мысленно, Григорьич прочитал список кораблей из "Иллиады" до середины:

– Нет, память в порядке. Не старею. Щедрею? – посетила горькая догадка.

Перечитал "Скупого рыцаря", убедился, что все еще сопереживает только старикашке. Полегчало.

– Добрею!? – с ужасом в голосе предположил Сотона.

С дрожью в коленях он спустился в пыточные казематы: проверил клиентов на дыбе; смазал катушку для кишок; всласть поработал щипцами, и насладился работой новой глазовыкалупывательницы. Как камень с души!

– Борзею?

Привели борзых с псарни и оборзевших лентяев с бывших рабочих мест. Ни первые, ни вторые не признали в Сотоне своего.

Послали за доктором. Тот долго осматривал шефа, опрашивал его, а потом объявил диагноз:

– Мудреешь! Пустяки в голове уже не задерживаются, мозг ориентирован только на работу с серьезными делами.

– И правда! – Воскликнул Ацкий, внезапно ощутив в чреслах горячий прилив мудрости. – подайте мне серьезных дел, да побольше!

Привели Сотоне Моргенштерна и Данечку Милохина.

– Это что за демоны? – гневно вскричал Ацкий, стыдливо прикрывая возбужденную "мудрость" когтистыми лапами, – где вавилонская блудница, где Мессалина, где достойное корню зла лоно?

– Это уже все несерьезно, в сравнении с этими и им подобными, – отрапортовал доктор, – мир стал добрее, щедрее, старше, и оборзел в конец, что ему вавилонская блудница(?), так, пустяки, но вот эти двое, ооо!

– Лучше бы подобрел! – поникшим голосом промямлил Сотона.