Героические слёзы

Затеяла тут Сиратори Каору интересный флешмоб и я сразу вспомнил ту сцену из Львов (временно в черновиках), что и меня пробрала на эмоции:

Спойлеры галактического масшатаба!

Дорм пошатнулся, выйдя из лифта. Он слишком увлёкся пойлом Теодора. Полковник отыскал глазами Сэма. Капитан всё так же сидел рядом с чёрным мешком, но в этот раз он уже чистил свой костюм.

 — Сэм. Там в городе… — начал Арут, подойдя к Уэллеру.

 — Мне нужна мокрая тряпка, — выдавил Сэм и, поднявшись, направился в сторону туалета.

Да, ему действительно нужна была тряпка. Хотя одной её могло и не хватить. Нижнюю половину шеи, всю спину и левую руку покрывала запёкшаяся кровь. С пластин её можно было просто оттереть, а вот отстирается ли поддоспешник?

Дорм отвернулся от Сэма и расстегнул мешок. Ком подступил к горлу. Губы поджались. Арут замотал головой. Он не верил в то, на что смотрел. Это не мог быть Джо. Это была какая-то ошибка, сон или ещё что-то. Это не мог быть Джо!

Поняв, как выглядит его лицо, Дорм спешно надел шлем.

 — Прощай, мой друг, — Арут похлопал обезглавленное тело по груди и застегнул мешок. — Да пребудет с тобой Гармония.

Когда Сэм вернулся, полковник уже не пытался идти на контакт. Он просто встал и направился туда же, откуда пришёл капитан. Дорм понимал, что Уэллер возненавидит его. Нет, Сэм ненавидел своего начальника ещё после смерти Вана. Арут понимал причину, но отказывался принять её. Командир должен оставаться спокойным, он не может позволить своим эмоциям выставить себя слабым перед следующими за ним людьми. Ему нельзя поддаваться эмоциям. Солдаты готовы пойти лишь за уверенным и контролирующим ситуацию лидером. Ему нельзя поддаваться эмоциям. Нельзя. Иначе он будет бояться и сомневаться. Страх и сомнения заставят его осторожничать. Медлить. А промедление будет стоить многих жизней. Ему нельзя поддаваться эмоциям.

Пусть Сэм этого и не видел, но Арут всем сердцем сожалел о смерти снайпера и винил в ней только себя. Ему хотелось разбить кулаки в кровь, кричать и стрелять куда глаза глядят, но он не мог. Лидер должен быть сильным. Стойким. И сильным.

Именно поэтому Дорм ушёл от чужих глаз. Потому же он снял шлем, только когда закрылся в туалетной кабинке. Чтобы тихонько поплакать о своём друге. О лучшем и последнем друге.

В Ордене слёзных сцен побольше и в основном они принадлежат Мари Бардо, вот одна из них:

Спойлеры к Ордену!

Руперт надел пальто, взял зонт и вышел на улицу. Пока он шагал по дорожке под шум барабанящих капель дождя, Мари подошла к клумбе с увядающими флоксами и присела, обхватив колени правой рукой, которой так же держала бутылку. Бардо протянула свободную руку и принялась гладить умирающие цветы.

 — Моя бабушка посадила их, — заметил Руп, укрыв Мари от дождя своим зонтом. — Я тогда ещё читать не научился, а они до сих пор живы.

 — Просто их омолаживали, — пробормотала Бардо. — Флоксы обычно не живут больше десяти лет.

 — Я не знал. Честно говоря, я вообще мало знаю об этом саде. Даже не представляю, как называется половина посаженных здесь цветов. Почему вы плакали?

 — Не твоё дело, — сдавленно ответила Мари.

 — Знаете, для горничной вы чересчур грубы.

 — Плевать, уменя выходной! Хочу — грублю, хочу — напиваюсь. Свой долг на сегодня я уже выполнила.

 — А Герман сказал, что вы просто отпросились в город.

 — Проклятье… — вздохнула Мари. — Тогда в другой день отработаю.

 — Так, что же заставило вас плакать? — спросил Руп.

 — А чего мне… не плакать? А? — заплетающимся языком произнесла Мари. — Знаешь, кто я по образованию? Я, археолог. И я работала археологом… это была моя страсть, моё призвание. Ездила с разными экспедициями… Раскапывала храмы и гробницы. Столько древностей повидала!..

«И что же ты забыла здесь?».

Мари бросила на Рупа какой-то странный взгляд. Руп не мог сказать, читалось ли в нём презрение или попытка сказать «не надо жалеть меня».

 — Потом я вышла замуж, — вновь повернувшись к цветам, продолжала Мари. — За такого же археолога… как и я. За директора местного музея. Семья всё твердила, что это поможет выполнить цель нашего рода, а это было по любви. Ты любил когда-нибудь? Неважно, мне нет дела. Потом мы развелись. Со скандалом, конечно. Я уволилась из музея, после чего меня ждал ещё и скандал с семьёй. Все они только и твердили о целях и наследии. «Ты должна была всё понимать… Бороться до конца…». Идиоты. Только бабушка от меня не отвернулась. Ей самой уже не было дела до этого дурацкого Ор… Неважно. И вот я работаю, то горничной, то продавщицей, то уборщицей… Из-за бабушки я заперта… в этом убогом городе, где больше не могу заниматься любимым делом. Иногда мне кажется, что я жду её смерти… Это просто ужасно, ведь она последний человек, который искренне любит меня! И она для меня такая же.

Мари поставила бутылку на газон и обеими руками схватилась за лицо, её плечи начали подрагивать. Руп сел рядом и положил свободную руку на её плечо.

 — А эти тупые… целеустремлённые идеалисты, так и не узнают никогда, что я не переставала бороться за ИХ цели. Не переставала верить в ИХ идеи… — доносилось из-под бледных рук. — Даже сейчас… Сижу тут, как дура и кишки перед тобой выворачиваю, а на деле…

Руп не знал, что сказать. Он был в ступоре.

 — Чего пялишься? — подняла глаза Бардо. — Влюбился? Ну уж нет… Оставь меня одну, а завтра сделай вид, что ничего не видел и не слышал. Сейчас я допью своё волшебное вино и лягу спать.

Она не стала дожидаться, когда Руп уйдёт, и вместо этого встала сама. Мари взяла бутылку и, пошатываясь, направилась в сторону ивняка.