О не совсем пиратах

Пару дней назад Вредная Лиса (а может, Вредная Лиза: латиница здесь коварна, а звучат оба варианта неплохо, хотя и по-разному) запустила "пиратский" флэшмоб. Я подумал и...

Вообще, я все больше приближаюсь внутренне к решению с участием во флэшмобах "завязать": оно не приносит мне главного -- обсуждения приведенных фрагментов. Но победить свои чешущиеся руки всё никак пока мне не удается. Всё на что-то надеюсь...

Так вот, пиратов у меня, строго говоря, нет. Есть представители "смежных профессий" -- участники набегов на прибрежные поселения и морские контрабандисты. Их-то и покажу.

Но сначала важные пояснения.

1. Действие моего "Камбрийского Апокрифа" разворачивается в мире, заимствованном из книг Владимира Коваленко (пояснение: я в принципе не считаю фикрайтеров представителями смежной с пиратами профессии, признаЮ свою фактическую принадлежность к этой разновидности авторов -- и все-таки уведомляю, что за серию я в свое время взялся с ведома автора канона). Мир этот, говоря сильно упрощенно, представляет собой "ответвленную" от нашей истории средневековую Британию (с попаданчеством и вроде как с эльфами -- в каноне в единственном числе -- которые, правда, вместо волшебства занимаются прогрессорством). На момент действия сюжетов моих больших книг с момента развилки прошло более тридцати лет, так что отклонения от нашей истории уже очень заметны.

2. Немного матчасти. В нашем реале до начала англо-саксонской экспансии Британию очень интенсивно колонизировали соседи-ирландцы: север -- уладское (по-нашему, ольстерское) племя скотты (отсюда и слово "Шотландия"), а территории Уэльса и Корнуолла -- два мунстерских племени (или, если угодно, больших клана). Первая группа -- десси. Впоследствии мунстерские десси в самой Ирландии фигурируют как Дал Кайс, или Дал Каш (думаю, название клана куда старше): они и основывали -- правда, сильно позже описываемых времен -- королевские династии в Ирландии (а до того, и до начала "моих" событий тоже -- в ряде мини-королевств Уэльса), и в новые времена тоже отметились в истории: Мак-Махоны, Макнамары, Кеннеди, Рейганы -- это всё они). Вторая группа ирландцев, колонизировавших британское побережье -- И Лахан, дальние родичи правившего в те времена в Мунстере клана Эоганахта. Выглядело это примерно так:

Пиратствовали ли эти ирландцы? Ну, судя по всему, не без того. Но не только. Основывали колонии, как-то интегрировались в местное общество (кстати, преувеличивать их родственность бриттам не стоит: языки у них разошлись, похоже, еще на континенте). Зато теперь, надеюсь, понятно, почему у меня в "валлийских" и "корнуольских" отрывках действует так много ирландцев, особенно среди моряков.

* * *

А теперь сами отрывки -- оба из "Этайн, дочери Хранительницы".

1. Первый из фрагментов, которые я приведу ниже, подводит черту под историей мельком появлявшейся у Владимира Коваленко в "Камбрийской сноровке" яхты "Бригита" -- прогрессорской разработки на основе голландских херрен-яхт. Простите, но "Бригиту" я заставил героически погибнуть. Впрочем, у меня там осталось несколько однотипных ей кораблей, и на одном из них, "Махе", у меня даже разворачивается часть действия впроцессника.

Итак. Разговор двух ирландок -- молоденькой мунстерки Орли Ни-Кашин и пожилой колонистки Катлин, урожденной Ни-Лахан:

Разгорелось пламя быстро — словно очаг только и дожидался хозяйки. Ставя котелок на огонь, Орли торопливо проговорила, отводя глаза:
— Спасибо вам большое, почтенная Катлин Ник-Ниалл.
Катлин посмотрела на нее, покивала — и вдруг хмыкнула:
— А я вот всё жду, девочка, когда ты от меня как от чумной шарахаться перестанешь.
Глянула Орли на старую Катлин — и вдруг ощутила, как щеки у нее полыхнули огнем.
— Да я не прячусь, почтенная Катлин Ник-Ниалл, — промямлила она смущенно.
Та в ответ улыбнулась:
— Вот и правильно. Помни, девочка: у нас в Думнонии все гаэлы, и Дал Каш, и И Лахан, — родичи и друзья, — и продолжила, словно подслушав ее мысли: — На Битека, на дурачка того, ты не смотри: пришлый он, северянин. Северным бриттам старые обиды до сих пор глаза застят. А тут, в Думнонии, мы все вместе с саксами воевали, кто из какого народа да из какого клана, не разбирали... — Катлин задумалась, вздохнула. А потом вдруг спросила во все глаза смотревшую на нее Орли: — Ты слышала о «Бригите», девочка?
— О Бригите? — Орли, еще не отрешившаяся от молитвенного настроения, поспешно перекрестилась, закивала.
— Нет-нет, — улыбнулась Катлин. — Не о той славной святой, в честь которой на Имболк плетут кресты из тростника. О куррахе, который звался ее именем. На мачте которого поднимали полотнище с гаэльской арфой — говорят, ее вышила сама Хранительница!
Орли удивленно посмотрела на Катлин, помотала головой.
— Эх, — улыбнулась старая ирландка. — Ну вот что с вас, с жителей Корки, взять? Небось, и моря-то в детстве не видела, разве что свой Лох-Махон... — Катлин прикрыла глаза, задумалась.
Орли едва сдержала вздох. По правде говоря, она Лох-Махон видела лишь два раза в жизни: первый — когда с отцом и братьями отвозили зерно на прибрежную мельницу, а второй — когда уплывали в Британию. Но признаваться в этом Орли не стала, промолчала.
— А у меня брат ходил на «Бригите», — продолжила Катлин. — Нэсан О'Лахан, правая рука капитана Брэндана О'Десси, — когда-то оба эти имени знало здесь всё побережье, — старая ирландка вздохнула, перевела дух. — Там все моряки были гаэлы с британского побережья — почитай одни Дал Каш, лишь трое из нашего клана. Двадцать человек в команде — «Бригита» большой был куррах, не чета прежним. Три года ходила «Бригита» вдоль камбрийских и думнонских берегов, защищала купцов от морских разбойников. А на четвертый год в Довр Каррек заявились три фризских когга, полные саксонских воинов, и «Бригита» вышла им навстречу, чтобы преградить путь в Фалу.
Орли посмотрела на Катлин с недоумением. Переспросила:
— В Фалу? Это что, крепость какая-то?
— Фала — это река у нас в Керниу, — покачала головой Катлин. — У ее устья давно уже живут И Лахан — рыбачат, скот разводят. Деревни у них там прежде, до войны, богатые были, большие, людные... — тут она печально вздохнула.
А Орли, конечно, сразу вспомнила свою запустевшую, превратившуюся в хутор, а потом и вовсе оставленную Иннишкарру. Вспомнила — и зачем-то спросила, хотя и без того всё поняла:
— Наверное, все мужчины ушли воевать?
— Так и было, — согласилась Катлин. — И не только мужчины, многие женщины тоже. Почитай, одни детишки со стариками в деревнях и остались. Явись туда саксы — пришлось бы всё бросать врагу на разорение — и дома́, и скот, и куррахи рыбацкие. И как потом зимовать?
— Да понимаю я, — Орли печально кивнула, вздохнула.
— Вот и Брэндан, и Нэсан, и вся их команда, — продолжила рассказ Катлин, — они тоже понимали. Могли ведь уйти от коггов запросто: фризы таких парусов, как у «Бригиты», тогда еще не ставили. Но не ушли, приняли бой ради этих детишек. Один когг утопили, с двумя другими сцепились бортами. Саксов на них положили видимо-невидимо — но и сами сложили головы все до единого. Двое мальчишек тогда неподалеку на берегу оказались — так те потом рассказывали, что вода вокруг кораблей была красная от крови. А уцелевшие саксы на берег уже не сунулись, ушли ни с чем.
Катлин посмотрела на Орли, чуть помолчала, потом улыбнулась.
— Вот с тех пор и стали Дал Каш роднёй для всех И Лахан, что живут на думнонском побережье.
А Орли стояла перед Катлин с опущенной головой, и щеки у нее даже не горели — пылали.
— Так вы всё это сами видели, почтенная Катлин Ник-Ниалл? — тихо прошептала она.
В ответ Катлин покачала головой:
— Я родом из-под Босталека — это далеко от тех мест. Но слухами земля полнится.
Орли смотрела на старую ирландку и молчала. Судьба неведомого курраха с именем древней богини и великой святой, хотя и тронула ее, все равно казалась чем-то далеким. А вот почтенная Катлин — та была рядом. Выпала же ей доля: знать о гибели брата только из слухов — и на похоронах не побывать, и даже могилку его не увидеть! А с другой стороны, кого таким удивишь? Вот что́ сама Орли знает, например, о Кормаккане и о Савин? Может ведь статься, что тех тоже давным-давно уже нет в живых... Захотелось вдруг рассказать Катлин о своих братишке и сестренке, поделиться давней бедой. Однако сдержалась Орли, лишь вздохнула тихонько. Почтенной Катлин и своего горя хватает, так зачем ей еще и чужое?
А Катлин, должно быть, поняла ее вздох по-своему. Посмотрела она на Орли, кивнула едва заметно и промолвила с затаенной печалью:
— Давно это было, девочка. Теперь уже отболело.

4. Где появляются прогрессоры -- там поначалу возникает технологический разрыв между странами "прогрессирумыми" и странами традиционными. Если преодолению этого разрыва пытаются препятствовать с помощью запретов, непременно начинает процветать контрабанда. Ну и кому как не пассионарным ирландцам ею промышлять? Итак, портрет одного из таких:

Серые, как штормовое море, каменные стены Тинтагеля возвышались над морщинистыми буро-зелеными прибрежными скалами и угрюмо нависали над крошечной бухтой. Глядя на крепость снизу, Идрис никак не мог отделаться от нелепого ощущения, будто та не защищала бухту сверху, а, наоборот, угрожала ей. Сама же бухта производила на него странное впечатление: она определенно не была дикой и пустынной, но и живой тоже не казалось. Если что она Идрису и напоминала, так это госпиталь — а то и кладбище, только не людское, а корабельное. В бухте и правда собрались старые, увечные корабли — то ли они оканчивали в ней жизнь, то ли, наоборот, ожидали целительного ремонта. Печально накренившись, смотрел на крепость темными провалами пустых весельных отверстий большой греческий дромон. Без мачт, без парусов, он замер возле самого берега, точно выброшенная на отмель туша мертвого кита. Поодаль от дромона неподвижно застыла сторожевая яхта с надломленной мачтой, с обшарпанными бортами, с полустершейся надписью «Андрасте» на высокой корме. Как и дромон, яхта была совершенно безлюдна, одни лишь большие серебристые чайки неспешно разгуливали по ее заляпанной белыми пятнами помета палубе.
Однако внимание Идриса было приковано вовсе не к дромону и не к яхте. Сейчас он задумчиво рассматривал стоявший возле деревянного причала приземистый ирландский куррах. Явно старой постройки, обшитый темно-бурыми дублеными шкурами, куррах этот выглядел совсем хлипким, совсем ненадежным, а закрепленный на его чуть задранном носу длиннорогий воловий череп делал его облик сразу и нелепым, и зловещим. От курраха тянуло обычным для таких суденышек резким тошнотворным запахом ворвани, смолы и гниющей кожи. И все-таки это неказистое сооружение ирландских умельцев — скорее просто большая парусная лодка, чем настоящий корабль — дарило Идрису некоторую надежду: ведь, в отличие от стоявших рядом с ним больших кораблей, куррах выглядел обжитым, не заброшенным. Более того, на корме его виднелось обтянутое такими же выдубленными шкурами подобие крыши, под которым запросто могли находиться люди.
Однако сколько ни вслушивался Идрис в доносившиеся со стороны причала звуки, человеческих голосов он не уловил: слышны были лишь крики птиц да шум прибоя. Наконец, не выдержав, он набрал полную грудь воздуха, приложил руки ко рту и во весь голос гаркнул:
— Эй, на куррахе!
Но на крик никто не отозвался, лишь с палубы заброшенной яхты с хриплым хохотом поднялась в воздух крупная чайка.
С трудом набравшись терпения, Идрис еще немного понаблюдал за куррахом — однако никаких признаков жизни на нем так и не уловил. Наконец, поморщившись, он недовольно буркнул себе под нос:
— Да есть там хоть кто-нибудь?
Видимо, произнес это Идрис все-таки очень громко, потому что стоявший неподалеку Тревор вдруг вздрогнул и повернул к нему голову. Впрочем, тот всегда славился острым, почти сидовским слухом.
— Дрыхнут, наверное, — хмуро откликнулся Тревор. — Вот так они когда-то под Кер-Уском чуть целую армию не проспали. Одно слово: рудокопы!
В ответ Идрис промолчал, лишь пожал плечами. Он и сам был не в духе, но говорить дурное о думнонцах, хоть о бриттах, хоть о гаэлах, все-таки совестился. Может, те поначалу и правда сражались на саксонской войне неумело, однако быстро выучились, а уж трусами на ней не показывали себя никогда. К тому же не кто-нибудь, а сам король Артур родился когда-то именно в этих местах — вовсе не в просвещенной Глентуи, не в воинственном Кередигионе и не в кичащемся своей верностью римским обычаям Гвенте. Вряд ли такое могло оказаться случайностью: видно, и в самом деле было в Думнонии и в думнонцах что-то особенное!
А пока Идрис предавался размышлениям, у Тревора, похоже, закончилось терпение.
— Дай-ка я загляну, — заявил тот вдруг. — Если там никого — пойдем дальше.
И Тревор решительно шагнул к курраху.
Стоило ему дотронуться до низкого лоснящегося от смолы борта, как с кормы послышалось тихое, но грозное рычание. Полог кожаного шатра зашевелился, и из-под него выглянула белая кудлатая морда здоровенного пса. Коротко гавкнув, собака исчезла в недрах шатра — и тут же на смену ей из-под полога высунулась рыжая девчоночья голова.
Девчонка ойкнула — и тоже скрылась под бурой шкурой. В следующий миг из курраха раздался ее звонкий голос:
— Батюшка, батюшка, там рыцари какие-то!
Кричала девчонка, разумеется, по-гаэльски: кто же еще, как не ирландцы, мог обитать на кожаном суденышке!
Тревор обернулся, глянул на Идриса. На лице его обозначилась легкая усмешка.
А девчонка тем временем вовсю тормошила отца — выкрикивала со смесью искреннего возмущения и неподдельного отчаяния:
— Да просыпайся же, батюшка! У-у-у, засоня!
Не удержавшись, Идрис улыбнулся. Как ни крути, а Тревор-то оказался прав — вот что значит бывалый скрибон, повидавший белый свет!
Вскоре из шатра, пошатываясь, выбрался сутулый здоровяк в некогда желтой, но основательно выцветшей ирландской лейне. Вид он имел помятый и заспанный, однако был вроде бы совсем трезвым — на такое глаз у Идриса был наметан. Чуть пошатываясь, ирландец неспешно направился к носу курраха, потом неуклюже перебрался через борт и наконец очутился на причале. Следом из курраха бесшумно выпрыгнула белая собака, громадная, как теленок, и косматая, как овца. Усевшись рядом с ирландцем, она замерла, как статуя, устремив на Идриса пристальный, настороженный взгляд.
Ирландец сначала постоял с задумчивым видом, исподволь посматривая то на одного скрибона, то на другого, потом сдержанно поклонился.
— Чем могу служить, почтенные? — вымолвил он наконец на местном бриттском наречии почти без акцента.
Идриса ирландец сразу насторожил. Очень уж усердно изображал тот из себя медлительного, неторопливого увальня — и очень уж неубедительно у него это получалось. Однако в любом случае с ирландцем следовало поговорить. Перед тем, как оказаться на берегу этой мрачноватой и почти безлюдной бухты, скрибоны битый час пытались прорваться к легату здешнего гарнизона, потом бог весть как долго беседовали с ним ни о чем, потратили уйму драгоценного времени — и в итоге так ничего вразумительного и не добились. Так что теперь им только и оставалось, что надеяться на наблюдательность местных жителей. Дело было за малым: суметь их разговорить — вот хотя бы этого самого ирландца — только вот как? Добро бы у Идриса с Тревором имелось при себе предписание о содействии: подпись леди Хранительницы и отпечаток ее пальца поистине творили чудеса! Но бумага эта осталась у леди Эмлин — кто же знал заранее, что спасательному отряду придется разделиться? У обоих, правда, при себе были скрибонские жетоны — однако вряд ли стоило ждать от них особого прока: как-никак, здесь была Думнония, королевство пусть и союзное, но со своим собственным правителем, у которого была своя собственная охрана.
Однако пока Идрис раздумывал, как правильно начать разговор, Тревор решил взять быка за рога.
— Мы ищем трех девушек, — заявил он с ходу. — Нездешних, с той стороны залива. Две рыжие, третья беленькая. Не видал тут таких?
В ответ ирландец мотнул головой.
— Нет, — буркнул он. — Здесь вообще чужие редко бывают. Сами видите, какое это место!
И, выразительно поморщившись напоследок, ирландец повернулся и неторопливо поплелся обратно к курраху.
— Мы прибыли из Глентуи, — поспешно вмешался в разговор Идрис. — Посланы на их поиски самой Святой и Вечной... — и на всякий случай поправился: — Леди Хранительницей.
Ирландец обернулся. Идрису вдруг почудилось в его глазах вспыхнувшее на миг и тут же спрятавшееся любопытство.
— В крепости были? — равнодушно-спокойно поинтересовался ирландец.
— У самого́ легата, — кивнул Идрис. — Тот ничем не смог помочь.
Немного постояв в раздумье, ирландец вновь окинул скрибонов цепким, недоверчивым взглядом.
— Хм, — произнес он наконец. — Тогда вот что. Идите прямиком в Толкарн — там как раз колдуны с того берега поселились, — ирландец показал рукой в сторону моря. — Вроде ваши, гленские, и есть. Устроили рядом со старой деревней порт не порт, крепость не крепость — не пойми что. Встретите кого — скажете, что вас прислал Лэри О'Лахан.
Тревор вдруг поморщился. Вымолвил недовольно:
— Может, сам нас проводишь?
— Не, — ухмыльнулся ирландец. — Я туда не ходок. Мы с дочкой только рыбу ловим, колдовством не балуемся.

Едва скрибоны скрылись из виду, ирландца словно подменили: ухмылка исчезла с его лица, сам он весь подобрался. А в следующий миг он быстро обернулся к курраху и громко позвал:
— Нуала!
Полог опять зашевелился. Через мгновение из-под него вынырнула давешняя рыжая девчушка — и, сиганув с борта на причал через широченную щель, стремглав подлетела к ирландцу.
— Да, батюшка!
Тот вдруг улыбнулся, дернул себя за вислый ус.
— Вот что, дочка! Дуй-ка прямиком в крепость — одна нога здесь, другая там! Скажешь стражнику у ворот — так, мол, и так: явились двое, с виду рыцари, выговор, как у камбрийцев, — ну и про остальное тоже расскажешь. Если отведут к легату — всё повторишь ему. А сам я в Кер-Морхен к колдунам — коротким путем!
Девчушка бойко кивнула — и тотчас же вприпрыжку понеслась вверх по узкой тропке. А ирландец, чуть выждав, сделал быстрый шаг к ольховым зарослям — и сразу же бесследно растворился в них, словно его и не было. Там же, среди темно-зеленых блестящих листьев, исчезла и собака.

Ну как-то вот...

Вопрос лишь один: имеет смысл такое сюда приносить, или я лишь место на сервере забиваю?