Как нас ветром уносило (Про Перестройку и Ускорение)

«Трудовик» у нас был классический, пролетарского облика. Крупный, с грубым лицом, большими ладонями и привычкой орать во весь голос, в горе и в радости. Бывший слесарь с какого-то из бесчисленных заводов. Пьяным его, вопреки фольклору, никто не видел, зато дымил Куприяныч от души, сигаретами «Луч» без фильтра.

В паузах между перекурами коряво рассказывал о развертках, фальцах, рубанках, киянках, метчиках, лобзиках и прочем, быстро сбивался с теории в практику, и его рабочие руки облегченно хватали инструмент.

Делать у «трудовика» получалось гораздо лучше, чем говорить. Песня, а не работа – под жизнерадостные приглушенные матерки. Далее предлагалось «показать себя» и мы, пятиклассники, честно пробовали. Сдвоенный урок труда заканчивался слишком быстро, Куприяныч разглядывал корявые куски металла, или угловатые деревяшки, бормотал что-то про «жертв аборта», но оценки ставил. От «тройки» и выше. Проявлял врожденный педагогический талант, дабы не убить в нас будущих токарей и фрезеровщиков.

Именно там, в атмосфере сосновых опилок и нагретого машинного масла я услышал слово «госприемка». Применительно к нашим изделиям и к советской действительности конца 80-х, в целом. К бесхозяйственности, бракоделию, привычке тащить всё подряд с заводов и не заботиться о казенном имуществе. Всё вокруг – народное, всё вокруг – моё, а если не моё, то и по…й.

Куприяныч таких подходов не одобрял. Потому, наверное, ушел с завода воспитывать криворуких школьников. «Раньше был ОТК, но толку-то с него! Поглядим, как эта самая госприемка справится!».

Новое слово – из десятков других, вторгавшихся в неокрепшие наши мозги. Наряду с «перестройкой», «ускорением», «плюрализмом» и тем самым «новым мЫшлением», где ударение на первый слог.

По экранам телевизоров (черно-белых, или цветных, с кислотно-яркими тонами) странствовал лысый, общительный дядька, очередной хозяин страны. Успевал сразу повсюду. Примерял шахтерские каски и поварские колпаки, сыпал витиеватыми терминами, улыбался. Говорил, говорил, говорил.

Люди в телевизоре кивали, а люди перед экранами всё больше посмеивались. Пародировали южнорусский говор, матерились в честь начала «антиалкогольной кампании», пачками сочиняли анекдоты и частушки:

Перестройка – это фактор! Ухандокали реактор,

Утопили пароход, пропустили самолет,

Наркоманов развели, СПИД в Россию завезли…

Крамольные стишки гуляли, как правило, в рукописном виде, пересказывались шепотом и только своим. Хоть и «гласность» с «плюрализмом», а КГБ тогда еще не дремал. Не помню случаев, чтобы после 1985-го хоть кого-нибудь «взяли за политику», но много ли я тогда знал, в сопливом своем возрасте?

Взрослый цинизм слегка коробил, это да. Как любого советского пионера, хоть и не отличника. Фиг с ними, с наркоманами (мы их ещё в глаза не видели), фиг со СПИДом, про который даже взрослые пробавлялись слухами. Но пароход! Тот самый «Адмирал Нахимов», затонувший в августе 1986-го, где куча народу погибла!

Это вам не летчик Матиас Руст, долетевший из Гамбурга до самой Красной площади – многих генералов потом уволили, но какое нам дело до них в одиннадцать-то лет! Даже не реактор Чернобыля, про который «из телевизора» сказали, что угрозы нет, и не будет. Мы поверили, конечно. Не умели еще читать между строк и фильтровать информацию.

Шутка про пароход звучала кощунственно. При том, что родители наши не были циниками, и не хотели ржать на эти темы. Сама обстановка, наверное, заставляла. Благодушная расслабленность эпохи, похожая на сибирский август: тепло и цветы на клумбах, но ночами уже заморозки, а впереди отчетливо маячит дождливая осень. Пора запасаться дровами и зимней одеждой.

Вчерашние «физики», вкупе с «лириками» ощущали Зиму Эпохи на уровне позвоночника. Оголенными нервными окончаниями людей, отвыкших прятать себя под ватником, или шинелью: сорок лет уже после Войны, тридцать с лишним – после Отца Народов, четвертак – после Карибского кризиса. Отдельные квартиры (не сразу, но постепенно, в порядке очереди), дачные шесть соток, дешевые продукты в магазинах. Без икры и лобстеров, но с голоду не помрешь.

Голым тоже не останешься – если не упертый пижон, согласный только на «фирмовые шмотки». Право на труд (плюс – обязанность трудиться, и попробуй, потунеядствуй!), зарплата, какая ни есть, а тоже – на жизнь хватало. С учетом копеечных коммунальных тарифов и хлеба по двадцать копеек. Даже Афган, хоть гремел уже вовсю, но далеко, и не для всех.

Расслабились. Не желали верить нервным окончаниям, сигналившим об окончании Тучных Лет и приближении Полного Песца. Пересказывали циничные стишки и нервно хмыкали, копили деньги на сберкнижках, стояли в очередях за дефицитом, планировали летние отпуска в Ялте, в Сочи, или в Юрмале.

Только лето уже заканчивалось.

Свежий ветер, воспетый позже Газмановым, задувал всё сильнее…

…А госприемка, кстати, не сработала – через пару лет ее отменили. Еще через два-три года вдруг оказалось, что и слесари с фрезеровщиками стране не нужны, а любые товары народного потребления проще купить в Китае.

Но это уже совсем другая история.