Повторы

— Ну, во Дворце культуры.

— Так ты там был? А почему не подошёл?

— Ну а чего б я подходить стал? Сказать: «С Новым годом, Катерина Максимовна»?

— Хотя бы. Для начала.

— Так я и сказал… Но вы не расслышали. Ещё с кем-то разговаривали…

— Ой, извини. Но там, правда, так шумно было…

— Да нет, понятно же… И я за вас проголосовал…

— Правда?! Не врёшь? — она с улыбкой помотала чуть-чуть головой. — Так вот, оказывается, кому я спасибо сказать должна.

На вечер этот Катю — не без коварного умысла — затащила всё та же Света. Пять лет назад она, практичная деревенская девушка, познакомилась на таком же балу со своим будущим мужем — на одиннадцать лет старше её, «но зато с квартирой, машиной, дачей». И с тех пор считала это мероприятие большим подспорьем в деле обустройства личной жизни одиноких подруг. Так билет её благоверного достался Кате — но тот не очень-то расстроился, высаживая их у Дворца культуры, шепнул ей, чтоб не чувствовала себя виноватой: танцам он всегда преферанс предпочитал.

Гвоздём праздничной программы был конкурс на титул Снежной королевы — серебряная корона из папье-маше до сих пор пылилась где-то у неё на шкафу. Когда подсчитали голоса во втором туре, у Кати оказалось ровно на один больше, чем у жгуче-цыганистой соперницы…

— А почему именно за меня? — поинтересовалась она, кокетливо склонив набок голову.

— Ну а за кого? Не за ту же выдру.

— Да какая же она выдра, когда за неё, считай, столько же проголосовало?

— Так это у некоторых людей просто вкуса нет.

— А по-моему, это просто у некоторых льстецов стыда нет.

— И ничего подобного. Правду говорить легко и приятно.

Андрей уставился на неё в изумлении.

— Катька, ты… ревнуешь?

— Вовсе нет! С чего ты вообще такую глупость взял? — раздражённо отрезала она.

— Мне показалось…

— Ну а хоть бы даже и так, — сразу же сменила она тон на шутливо-примирительный, — у меня на то хоть основания есть. В отличие от некоторых, которые честной девушке сцену устраивают за то лишь, что её потанцевать пригласили. На свиданку со мной пришёл, а ушёл с этой… — она скорчила рожицу и высунула язык, — выдрой.

— Ну какая ж она выдра, — в тон ей съехидничал Андрей, — когда за ней полкласса бегает?

— Так это в вашем классе просто вкуса ни у кого нет. Кроме тебя, разумеется, — она обвила его шею руками.

— Кать, — поцеловал он её в губы, — а правда, чего это тебя вдруг в лес понесло ни с того ни сего?

— Ну сказала же, грибы собирать, — она тоже поцеловала его в ответ. — Не отвлекайся.

— Готово, — высунулась из кухонного окна Катя.

— А давай тут попьём, на балконе.

— Хорошо. Помоги мне тогда наладить всё.

Они застлали пол старым покрывалом, а вместо стола сняли с шифоньера старую шляпную коробку. С которой что-то свалилось на кровать…

— Узнаёшь? — Катя вытащила из-за сложенных горкой подушек упавшую вещь. Это была оклеенная фольгой корона Снежной королевы. — Сейчас даже подумать странно, что целый год ходила мимо тебя, задрав нос… И, правда, не спрашивай меня больше никогда, что тебе здесь можно — ладно? Да, а что ты музыку-то никакую не поставил?

— Забыл, где у нас пластинки лежат, — демонстративно почесал в затылке Андрей.

— В серванте, справа внизу, — рассмеялась она. — Выбери что-нибудь, пока я накрываю.

— Но ведь это как раз и есть моя задача: привить тебе интерес к литературе, — возразила Екатерина Максимовна. — Чтоб ты полюбил читать.

— Так я и люблю — просто не то, что вы задаёте.

— Ну а что ты любишь? Вот сегодня, пока меня ждал, ты читал что-то.

Андрей замялся:

— Да это так, не важно. А вообще я больше на фантастику налегаю — но вы ж её, наверно, вообще за литературу не держите. Глупость, типа, пустая трата времени.

— С чего ты взял? Вовсе я так не считаю. Я вот даже прямо сейчас… Хотя нет, это не фантастика, конечно, но автор тот и фантастику тоже пишет.

— А кто? Что за книга?

— Абэ Кобо. Там про одного человека, который решил жить в большой картонной коробке, не вылезая из неё никогда. Так и таскал её повсюду на себе, как улитка ракушку.

— Странная книжка… А называется как?

Екатерина Максимовна на секунду задумалась.

— «Человек-коробка».

— Не попадалось. Я у Абэ Кобо только «Четвёртый ледниковый период» читал.

Андрей попытался понять, что же, собственно, мешает ему рассказать. Наверно, просто расстраивать не хочется: ведь всё равно ж расстроится, хоть реального повода и нет. Вот в симметричной ситуации… А действительно, почему он-то в неё до сих пор ещё не попал? Ну не может быть, чтоб за целый год никто больше на Катьку не позарился. С ней на улице знакомятся, сам же видел. Молодая, красивая, свободная — как все считают. Вон, практикант их прошлогодний по биологии. После армии — значит, старше её. А эта коза Светка спит и видит, как бы свести её с кем-нибудь… Стоп! Вот чего она испугалась вчера — что он подумает, будто она там, без него…

— Андрюша? — встревоженно тряхнула его за плечи Катя — от неприятной мысли он замер, остановился прямо посреди танца.

— А, всё нормально, — он чуть сильнее прижал её к себе, и они закружились опять. — Вспомнил, что ещё хотел тебе сказать. Прочёл же я ту повестуху — которую ты от меня на море прятала. В «Иностранке» была, в двух последних номерах. Только называлась немного по-другому, «Человек-ящик».

— Конечно, так тоже можно перевести. Ну и что скажешь?

— Классная вещь, но совершенно ж неприличная. Никогда бы не подумал, что училка такое читать может.

— Так все училки когда-то студентками были. Слышал бы ты, о чём они между собой откровенничают — когда мальчиков поблизости нет.

Пока он доводил до блеска второй стакан, Катя включила торшер и потушила верхний свет. Жёлтый конус из-под абажура освещал её колени, отблёскивая озорными искорками на «чешуе» юбки, оставляя в тени обрамлённое завитыми локонами лицо… Сегодня она не стала делать причёску, оставила волосы распущенными, совсем как тогда, в тот первый день в школе… «Здравствуйте. Меня зовут Екатерина Максимовна Шевченко. С этого года я буду вести у вас русский язык и литературу…» Училка по русскому. Русалка… Всё такая же далёкая и недоступная…

— Ты куда? — спросила она, когда Андрей опять направился в её комнату.

— За своим стулом.

— Не надо, садись здесь, рядом, — Катя кивнула головой на широкий низкий подлокотник. — Дверь только закрой, пожалуйста. Может, музыку какую-нибудь поставишь? Тихонечко совсем, чтоб соседи не сбежались.

— Pink Floyd? — предложил он, вытащив одну из кассет.

— Хорошая пластинка. Я её, кажется, ни разу ещё полностью не слушала.

В динамике забилось сердце…

— Паша, ну тебя только за смертью посылать!

Она оглянулась на Наташин голос. Откомандированный за провиантом Павел Алексеевич вернулся из деревни с сеткой овощей, трёхлитровой банкой домашнего кваса и толстенным, в четыре пальца, шматом сала.

— Зранку ще бігало, — известил он присутствующих с такой гордостью, будто собственноручно бедную свинку зарезал. — Та й найголовніше… — из кармана брюк была благоговейно извлечена заткнутая скрученной бумажкой поллитровка, в которой плескалась мутная беловатая жидкость.

— А вот без этого, Паша, вполне можно было и обойтись.

— Наталко, та що ж це за весілля, без справжньої козацької горілки?

Весілля… Катя вспомнила, как представляла себе когда-то свою будущую свадьбу — давно ещё, когда бабушка читала ей перед сном «Золушку». И как плакала потом, узнав, что сейчас такого больше не бывает… А позже, в школе, это был шикарный дворец бракосочетаний из какого-то фильма, марш Мендельсона и открытая белая «Чайка» во главе растянувшегося на квартал кортежа… Но в какой-то момент она перестала думать о подобных вещах вообще. Какая, в сущности, разница. Не в пышных же торжествах дело… И не в сегодняшних заунывных песнопениях, если уж на то пошло. Пока отец Николай читал свои молитвы, мысли её витали далеко-далеко… Неяркий, лишь подчёркивающий полумрак номера свет торшера. Вино, фрукты на столе… И рука Андрея, коснувшаяся вдруг её плеча — от чего сердце забилось так, словно собралось выскочить из груди…

Первая сторона кончилась. Он хотел встать и перевернуть кассету, но вино с непривычки уже слегка ударило в голову, вместо спинки кресла ладонь случайно легла Кате на плечо… А та склонила голову, прижалась щекой к ставшим вдруг непослушными пальцам…

— Может, потанцуем? — повернула она к нему лицо, встретившись взглядом расширенных в полумраке зрачков.

Андрей протёр глаза и потянулся.

— Соблаговолят. Привет.

По квартире уже распространился аромат свежесваренного кофе.

— А вот ты как думаешь, — спросил он, хрумтя вафельным тортом, — это место за новое всё ещё катит?

— Наверно. Спишь-то ты тут в первый раз.

— Тогда, значит, это неправильная примета. Мне приснилось, что как будто это не я к тебе ушёл, а наоборот, ты у нас ночевать осталась. И вот стою я утром на кухне, варю кофе… Унюхал, наверное, во сне. И тут заходит мама и спрашивает: «А что, Катюша не встала ещё?» А я ей отвечаю: «Нет, я её пока не стал будить.» А кофе сварился как раз, и она говорит: «Ну я пойду тогда, подниму её. У тебя ж всё готово уже.»

Яркий утренний луч предательски подкрался через щель в неплотно задёрнутых шторах… Андрей заслонил ладонью глаза и повернулся на другой бок. Рядом лежала Катя, улыбаясь чему-то во сне. Он приподнялся на локте поцеловать её — но передумал и осторожно вылез из постели, стараясь не потревожить жену. Все в квартире ещё спали, и он на цыпочках прокрался на кухню. Налил воды в джезву… Если завернуть кофемолку в несколько слоёв в махровое полотенце, её почти не слышно…

В коридоре скрипнула дверь родительской спальни.

— С добрым утром, — на кухню, позёвывая, зашла мать. Похоже, он таки разбудил её. — Уже подскочил?

— Привет, мам. Кофе хочешь? Я ещё сварю.

— Нет, спасибо. Мы с папой из «гейзера» пьём, ты же знаешь, не такой крепкий, как у тебя. А что, Катюша не встала ещё?