Жизнь

Тёмная комната. В комнате серой рябью помех слабо светит старенький телевизор: блики света выхватывают край потёртого дивана (ворох смятого грязного белья даёт основания предположить, что хозяин жилья нечистоплотен), разбросанные на полу тарелки и почерневшие изнутри кружки; по тарелкам ползают тараканы, но больше всего их внутри ворсистого пышного ковра. Если наступить на ковёр, то лицо перекосит гримаса омерзения, потому что он буквально набит насекомыми. Стены также увешаны узорчатыми коврами, где поселился целый сонм насекомых, ведущих понятную им одним насекомью жизнь.

Чуткий слух наблюдателя способен уловить шевеление множества крылышек, шуршание трущихся друг о друга лапок, тонкий писк существ, пожирающих остатки разбросанной всюду плесневелой еды. Мух почему-то нет. Тараканы и моль отвоевали себе ковёр, клопы живут в диване, а между щелей старого совдеповского шкафа поселились жуки-древоточцы и влажные каракатицы, истекающие липким мускусным соком. Изредка забегающим наглым тараканам здесь дают жестокий бой. Иногда жильцы выползают наружу и застревают в лабиринтах германских фужеров, польских бокалов, остатках китайского сервиза. Наверное, для них сие есть седьмое чудо света.

Если включить в комнате свет, то в погано-жёлтом сиянии абажура станет виден коридор, тонкий, как кишка, ведущий на захламленную и заставленную грязной посудой кухню. Здесь тоже кишмя кишат насекомые. На стенах — прибитые накрепко полки, которые длинными рядами украшают банки с неизвестным содержимым. Они будто наполнены калом, тщательно перемешанным с мочой и молоком. Окно задрапировано коричневой шторой, ветхой и изъеденной молью, но тем не менее непроницаемой. Наблюдателю неясно, что находится снаружи, однако можно сделать предположение, что там Мир — большой и светлый, лишённый мрачных атрибутов этой затхлой вонючей квартиры, из которой охота поскорее выбраться.

Входная дверь, обитая дермантином в ромбик, похожа на уставшую мать, с укором разглядывающую единственным, утопленным глубоко в кожу глазком обстановку неприглядного жилища. Ручка круглая и держится на двух вышедших из паза болтиках. Когда-нибудь ручка повернётся, потом дверь будет выбита, и в квартиру ворвётся участковый вместе со слесарем и понятыми; не будем их осуждать, ведь должен же кто-то поддерживать порядок в сошедшем с ума мире, приводить всё к единой константе, лишённому эмоций и пристрастий Закону. А согласно Закону, нельзя мешать общественному порядку и плодить насекомых, и распространять трупное гниение, и тратить электроэнергию вечно включенным электричеством. Мало ли, а вдруг проводка загорится?.. А вдруг трупный яд проникнет в водоснабжение? А вдруг...

Как правильно догадался внимательный читатель, в квартире есть труп. Он располагается (можно ведь применять слово "располагается" к неживому теперь предмету?) ещё в одном помещении — крохотном санузле, где низенький стульчак унитаза совмещён с убогой ванной, оранжево-пятнистой от ржавых потёков воды, капающей из протекающего крана. Труп принадлежит пожилой женщине лет шестидесяти. Когда ей разорвало тромб в голове, она красила волосы, стоя перед мутным зеркальцем, закреплённым на стене напротив ванны. Надо полагать, при падении она расшибла голову об угол ванны, потому как под головой находится засохшая коричневая корка. Покойница была неряхой; из распахнувшегося халата видны посиневшие соски с фиолетовой венозной сеткой, рыхлая и обильная плоть, растёкшийся, оплывший курдюк живота... В процессе начавшегося разложения всё это начало бурлить, и бродить, и превращаться в миниатюрную химическую фабрику, из которой плещут в окружающую среду ядовитые трупные газы. И хоть всё остальное постепенно превращается в компост, лицо умершей словно бы застыло в одной точке, в одном простом моменте: за час до смерти ей впервые за полгода позвонил сын, и она начала прибираться в "бичёвской хате", красить волосы, готовиться к встрече, так сказать. Сын, однако, не приехал и по одному ему понятной причине решил не звонить ещё полгода. А больше близких у женщины не было, поэтому и лежит она уже который день в тесном пространстве между ванной и стенкой, пожираемая необратимым гниением.

Но лицо у женщины счастливое. Она умерла в умиротворении. Лицо у женщины абсолютно белое, поскольку под воздействием силы тяжести кровь собралась снизу, и лицо женщины кажется асбестовой маской куклы. Оно счастливо и белым-бело, как фарфоровый слепок древнегреческого изваяния. На лицо садятся мухи, которых в санузле невероятно много, но это лишь оттеняет застывшую в вечности маску, придаёт ей перспективы в мутно-жёлтом свете лампочки. Впечатление портят только провалившиеся внутрь черепа глазные яблоки.

Дверь в санузел была крепко заперта, однако со временем насекомые нашли путь и сюда. Вот куда делись все мухи. Они урвали себе самый вкусный кусочек.

Какая-то случайно залетевшая муха отложила личинки в теле человека, и те стали распухать, расти, рождаться, плодиться на теле смерти. Для них смерть — это жизнь. Жизнь/смерть начала распускаться и цвести там, в промежутке между ванной и дэвэпэшной стенкой с поблекшими обоями. Смерть перешла трупным ядом с откинутой в картинном жесте руки покойницы на обои, и обои приобрели новый облик, поменяли скучный геометрический рисунок на бордово-коричневый окрас. Согнутое запястье усыпано странного вида пупырышками: это мушиные личинки копошатся под кожей перед тем, как вылупиться и начать питаться, откладывать новые личинки на невероятном пиршестве. Они жрут подкожно-жировую клетчатку трупа, неутомимо лезут наружу, подчиняясь простым эволюционным механизмам. Им хорошо. Они пируют.

Когда-нибудь их остановят, тело погрузят в закрытом гробу внутрь выкопанной могилы, а пока что пируют мухи, и пируют бактерии внутри разлагающегося тела, и радуются тараканы, пожирающие остатки еды в единственной комнате. Стояк изредка шумит смываемой водой; смытое дерьмо стремительно несётся вниз по трубам, перемешиваясь в единую субстанцию, которая тоже есть жизнь, и там же кусочки эпителия, и остриженные кем-то ногти, и сперма в использованных презервативах, и кровь, и слюна, и весь этот ворочающийся хаос несётся по стояку мимо мёртвой женщины прямиком в мировой океан, чтобы стать тем, чем он и был изначально.

Стать жизнью.

Новая смерть равна новой жизни. Жизнь есть смерть, а смерть есть жизнь. Так замыкается круг.