Необычное повешение мёртвого разбойника и немой певички

Сложив бумаги и письменные принадлежности в шкатулку, учитель собирался прямиком домой, но валившая на площадь толпа увлекла с собою, возбуждённо предвкушая некое событие. Сам не желая, оказался в первых рядах, на зависть напиравшим сзади. Куда они уставились? Тоже мне – достойное зрелище! 

Трудно сказать, что более оскверняло итог бережного труда зодчих и строителей: творимая мерзость, или многолюдное сборище, не замечая красоты, с удовольствием взирающее на неё. Вкруг парапета Башни Правосудия бубенчиками на колпаке злобного шута свисали тела разбойников. А над входом выше замкового камня стену украшала установленная на держатель для факела (если он когда-нибудь использовался тут по назначению) припорошённая косматая голова с торчащей из глаза стрелой, куда попыталась сесть незадачливая шумная галка. 

– Пошла отсюда! – прикрикнул на неё судья, досадуя, что пришлось сбиться с торжественного тона. Но, вернув подобающий настрой, продолжил: – Достопочтенные горожане и гости. Всем известно, если нет – напомню: Как в пределах городских стен, так и вне – мы под защитой закона, чьи стражи денно и нощно не смыкают глаз. Даже если тёмные деяния вершатся под личиной кротости и добродетели, зло рано или поздно предстаёт перед судом. Заседание начинается завтра в большом зале ратуши, кроме особо оповещённых приглашаются все. А пока, так сказать, на затравку, состоится казнь двух членов печально знаменитой шайки Циклопа, недавно полностью разгромленной. За систематические нарушения законов «Свода…», которые бесконечно перечислять. Участие и соучастие в тяжких преступлениях, попирающих основополагающие права на жизнь и собственность наших честных сограждан, гостей и добрых соседей. Уклонение от уплаты налогов в казну и собственноручное взимание поборов с вышеперечисленных. В заключение, невыполнение условий ультиматума, предписывающих добровольную сдачу на милость правосудия, и, соответственно, лишённые таковой милости. Именем Закона и согласно «Уложению…»! К смерти через повешение приговариваются: грабитель и душегуб по кличке Том-Глушитель, а также состоявшая в банде девица, не назвавшая своего имени.

– Нет! – прошептал учитель, закрыв глаза. – Она в чём виновата?..

– Один отдал концы в тюремном лазарете до суда и следствия, – заметил кто-то, видимо, осведомлённый более остальных. – А немую пытали, пока не поняли – толку от неё не будет. Если что и знает – поделиться не сможет.

– Быстренько осудили!

– Чего тянуть! Всё равно ни слова не молвит в оправдание. Значит, повинна во всём, что ни предъяви.

Из распахнутых ворот, громыхая оковами, ковыляла приговорённая, волоча на себе привязанное к спине тело. На ней, как и на трупе, был только мешок с дырками для рук и головы, плохо скрывающий следы недавних издевательств. Можно сказать, выжившей повезло меньше сообщников. Заметно, ей было трудно и больно переставлять ноги. Не только из-за цепи!

Узницу с ношей выпихнули на середину верхней ступени и развернули боком к площади, чтобы двоих всем хорошо было видно. Сверху по-змеиному спустилась петля – дождалась своего часа. Её накинули сразу на обе шеи, пропустив под подбородками. Зрители одобрительно загудели: вдвоём на одной верёвке – это занятно.

– Смертникам… – начал судья и тут же запнулся. – Точнее, смертнице предоставляется право последнего… Впрочем, в её случае это лишнее. Привести приговор в исполнение! Давай! – махнул он выглядывающему из высокого окошка палачу.

Наверху заскрипел ворот. Бритые затылки мёртвого и пока ещё живой сдавило вместе, горла пережало. Длинная верёвка, вытягиваясь, поднимала нестерпимо медленно. Осуждённая из последних сил пыталась устоять на цыпочках, царапая пальцами истоптанный снег.

– Нашему синьору на корону

С дерева нагадила ворона.

Оскорбленье он не мог снести,

Лес велел проклятый извести.

Изрубить, испепелить, с лица Земли стереть!

Ждут деревья в Преисподней, пятки ему греть!

– пропел в толпе звонкий голос. – Это ведь твоя песня?

И показалось, на лице преступницы на какой-то миг возникла тень улыбки, прежде чем её ноги, оторвавшись от опоры, задёргались в воздухе, задевая и ударяясь о другие, уже окоченевшие и прямые как палки, точно она пыталась избавиться от лишнего груза. Звон цепей потонул в хлопках и улюлюканье.

– Держи бунтовщицу! – тщетно пытался быть услышанным стражник, продираясь вслед за певуньей сквозь народ. Никто не хотел пропускать из-за него самое интересное. Какая-то оборванная девчонка выбралась из людской гущи и шмыгнула прочь, только и видели.

А между тем душа повешенной никак не желала расставаться с бренным телом, по которому, поднятому уже высоко над землёй, всё ещё пробегали судороги. Зеваки сильнее задирали головы, провожая его взглядом. Второе, давно покинутое жизнью, интересовало их гораздо меньше. Только возле самого верха, когда петля почти упёрлась в блок, ступни несчастной перестали беспорядочно шевелиться и застыли, лишь легонько покачиваясь маятником пред очами кровожадных созданий на парапете собора, последними переключившихся с созерцания заката на угасание искорки, ненадолго озарившей мир. И со звонницы ударил колокол, возвещая о свершившемся правосудии.