Дима С. и революционное правосознание

Дима С., молодой человек родом с Арбата, успешно закончил аспирантуру, защитился и был оставлен на кафедре. Ну а раз в институте образовался молодой ученый, да еще спортсмен, футболист, обаятельный парень, к тому же обязанный ректорату что его не отправили обратно в распоряжение Министерства угольной промышленности, на него немедля взвалили общественную нагрузку и определили в комсомольские секретари факультета.

Вот в этом статусе он с двумя товарищами отправился летом в город Сочи, причем на автомобиле «Москвич-402». С автодорогами, питанием вдоль них или там кемпингами в самом начале 60-х было не очень, так что путешественники ночевали непосредственно в машине. В общем-то, и город Сочи был весьма далек от своего современного состояния, да и от столицы отличался заметно. Если в Москве, например, борьба со стилягами практически сошла на нет, то в дальние уголки СССР новые веяния доходили не сразу.

Добрались до курорта к вечеру, искать ночлег поздно, заночевали привычным образом, в машине. Утром, когда поднялись и уже собрались ехать в поисках более основательного жилья, при эволюциях в тесном салоне неожиданно защемили клаксон. Пока отщемили его обратно, прошла минута.

И тут на путешественников навалилась несметная дружинная сила, потому как авто стояло в аккурат под знаком «Подача звуковых сигналов запрещена». ДНД тогда только-только создавались, дружинники сплошь идейные, вот они и принялась прессовать водителя. На шум с целью разобраться из машины вылез комосомольский секретарь Дима С., но только усугубил ситуацию своей рубашкой.

Дело в том, что она, в отличие от общепринятых тогда однотонных, имела узор из синеньких зонтиков. В стране, где и ковбойка порой была «из ряда вон», это был однозначный сигнал «Стиляга!», Диму ухватил за ворот дружинник и даже попытался двинуть в челюсть. Но как мы помним, Дима играл в футбол за высшую лигу в те времена, когда не принято было падать на траву и кататься от похлопывания по плечу — рубились на полях знатно.

Дружинник перелетел оградку и осознал себя уже на газоне.

Но он был не один, Диму скрутили и в темпе вальса представили пред очи народного судьи, а тот сразу оформил ему задержание «за нападение на сотрудника при исполнении». Двое оставшихся путешественников малость офигели от сочинских нравов — даже не 15 суток, а сразу в городскую тюрьму. К тому же, материальные средства автомобилистов заключались в аккредитиве, выписанном на имя Димы. На последние копейки послали телеграмму в Москву, ректорат тут же командировал в Сочи на разборки комсомольского секретаря всего института.

По мере выяснения обстановки оказалось, что означенный народный судья имет за собой лихую славу самодура и что управа на него есть только в лице городского прокурора, с которым он на ножах.

На третий день Диму представили под прокурорские очи и отпустили под подписку о невыезде... из Москвы.

— Но как же, — удивился Дима, — я ведь уже в Сочи?

— Пиши, пиши, — успокоил прокурор.

До конца недели в органах юстиции происходили неявные брожения, наконец, судья выдал постановление и с Димы окончательно сняли все обвинения. На прощание состоялась беседа с прокурором, в которой выяснилось:

— дружинник был слегка поддат и это очень помогло делу;

— судья обязан был обратиться к прокурору за санкцией на задержание, чего сделано не было;

— дружинник не сотрудник (Президиум Верховного Совета определил юридический статус дружинника аж через три года после постановления Совмина о создании в стране ДНД);

— городской прокурор своей властью мог задержать Диму только на 48 часов (на трое суток — уже краевой прокурор, на неделю — прокурор РСФСР, если я правильно помню сроки);

— ну и наконец, коли уж задержал, то судья не мог выпустить без санкции прокурора.