Апрель 1978 г.

В пять лет моим любимым персонажем был Крылатый котёнок. Его я придумала сама. У нас на тот момент было не так уж много русских книжек, а те, что были, содержали, в основном, стихи Пушкина и Маршака. Я все их знала наизусть (включая «Сказку о мёртвой царевне»), и помнила, что интересных персонажей там нет, а непонятных слов много. Все эти царевны и царевичи были мне глубоко безразличны. Я им не сопереживала. То ли дело - котёнок!!! 

Дом наш был четырёхэтажный, мы жили на третьем, а Котенок выглядел как песочного цвета Рыська соседей со второго этажа, только маленький и с крыльями. 

Жил он на трех ивах, которые росли через дорогу от торца нашего дома - в ту сторону как раз выходил балкон большой комнаты. Окна спальни и кухни смотрели на обмывальню для покойников, усаженную окрест себя петуниями и гвоздиками (о, как они пахли!), ещё одну дорогу и речку-переплюйку Кабул. Афганские дети ездили по дну ее на трехколёсных велосипедах. 

Крылатый котёнок гулял вместе со мной. Он умел летать с ивы на иву, и его никто не мог поймать. Слева от ив располагался арык и помойка, а за ними начинался жилой квартал и торговые лавки. Туда я не ходила - что одна, что с Котёнком. Только с родителями. 

А возле ив можно было гулять и без них, тем более, что мама видела меня с балкона. 

27 апреля 1978 года я гуляла одна. В какой-то момент я подумала: «Крылатый Котенок полетал и пошёл спать на дерево. Мне тоже пора домой». 

Этот день я считаю первой манифестацией моей могучей интуиции, неоднократно показавшей себя в дальнейшей жизни с самой лучшей стороны. 

Я повернулась к дому лицом и посмотрела на дорогу: прежде чем перейти ее, надо было убедиться в отсутствии машин. Я их очень боялась (и сейчас их боюсь, включая ту, которую вот уже пятнадцать лет вожу сама). 

Таким образом я стояла и задумчиво смотрела на переулок, когда вдруг у меня за спиной - бдыщ - выстрелили. 

«Стреляют» - подумала я и начала вертеть головой на тему: «где и в кого?». 

Прозвучал второй выстрел. 

Домой надо, торопливо подумала я и устремилась через абсолютно пустую дорогу. Выстрелов я не боялась, просто откуда-то помнила, что когда они есть, лучше отойти. 

Я тогда умела хорошо бегать - не то, что сейчас. Играя на улице, прибегала на свой третий этаж попить водички и убегала обратно. И так много раз. 

Но тут я не бежала. Ровно до того момента, пока из окна не высунулась мама и не закричала: 

- Вера! Быстро домой! 

И я, как послушная девочка, рванула домой. Звук третьего выстрела прозвучал одновременно с моим стартом. 

Я сейчас точно не помню, но кажется, что весь русский подъезд (все четыре этажа) собрался у нас дома. С балкона было хорошо видно, как на президентский дворец налетели военные самолёты и начали бомбить. Между нами и их целью было километров пять-шесть чистого поля, ну разве что кое-где хижины, рынок или хозяйственные постройки. 

Сзади у каждого самолета стоял пулемёт. Из них обстреливали близлежащие дома. К нам не попали, попали к соседям, у них потом была пуля в стене. 

В тот день я впервые узнала о таком физическом явлении, как скорость звука: все дальние взрывы поначалу были бесшумны. 

Взрослые очень беспокоились, и тогда я предложила им думать о Москве, где не бывает ни землетрясений, ни революций. Ну, на тот момент не было. 

Вечером родители куда-то ушли и отправили меня на первый этаж к мальчику Андрею, которому было уже примерно лет десять. Он научил меня делать человечков из ниток. До сих пор помню, как. 

Три дня мы никуда не выходили, только снаряжали команду мужчин за продуктами.  Больше всего - моего папу. Он был большой и с тяжелыми кулаками. Может, у нас, посольских, ещё и было какое-то оружие или охрана, не знаю. 

Мы с Крылатым котёнком сидели и рисовали, а ещё я рассказывала ему, как образовалась Земля. 

А через три дня мы отправились смотреть президентский дворец и ковёр, на котором зарезали Мухаммеда Дауда. Коврик даже по моим меркам был небольшой, типа прикроватного, и лежал на ослепительно зелёной траве. Узор на нем местами различался трудно. 

У меня где-то на шкафах до сих пор лежит красная листовка с белыми арабскими буквами, агитирующая за Дауда. Листовки разбрасывали самолёты с треугольниками на крыльях. Афганцы подбирали их и радовались. Когда Дауда свергли, тоже радовались. И когда Тараки придушили. Позитивные люди. 

Посмотрев дворец, мы вернулись, я взяла листок бумаги и написала: 

«Дарагой дедушка! У нас. была. война». 

И нарисовала самолетики, а внизу взрывы и домики. 

Осколок бомбы попал в высокую башню дворцового комплекса, видную с нашего балкона, и она стала выглядеть так, словно кто-то откусил кусок у неё с краю. 

В какой-то момент я поймала себя на мысли, что уже и не помню эту башню целой. 

Говорили, что до революции она была тюрьмой.
Ивы под нашими окнами уцелели, помойка тоже, так что нам с Крылатым котенком и после апрельской революции гулять ничего не мешало.