Красный день календаря

— Вставай, лежебока, иначе мы опоздаем!

Открываю глаза. На улице еще совсем темно, свет в комнате горит, Зауре с Тосей мечутся, одеваясь потеплее.

Договариваясь вчера, что пойдем на демонстрацию, я не предполагала, что вставать будет так тяжело. Глянула на будильник — начало шестого!

— Хватит дрыхнуть! Каша не столе! День седьмого ноября — красный день календаря! Вставай!

Со стоном я все же поднялась. Девушки утеплились так, словно собирались на северный полюс.

— По радио сказали, что сейчас минус семь. Часов пять-шесть на морозе придется ходить, — пояснила Зауре.

Я вздохнула, и принялась рыться в теплых вещах. Никаких брюк у Веры не было, а я так и не добралась пока их себе купить. Так что нацепила теплые трикотажные колготки, на них, по совету Тоси, теплые рейтузы до колен, тонкий пуловер, вязанное платье, толстую и длинную драповую юбку сверху, колючий свитер. Жуууть. Как капуста.

Наконец, замотавшись шарфами, надев шапки, зимние пальто и сапоги, мы вывалилсь из блока. Соседки из второй комнаты ушли уже минут двадцать назад.

Вместе с нами из всех общежитий тянулась цепочка студентов и аспирантов. 

Метро, к счастью, работало и мы спокойно, в уже привычной давке, проехались до Проспекта Мира, где собирался наш институт.

Вначале действительно было холодно. Но потом все собрались в колонну и пошли — потихоньку я начала согреваться. Они тут все были настоящие психи. Веселые, беззаботные, то пели, то смеялись. Никто не толкался, никто не дрался, просто веселились…

Кто-то пустил по рядам аспирантов бутылку вина «Свадебное», у гораздо более ушлых студентов я заметила водку, а профессура баловалась коньячком. Впрочем, пили не все — многие преподаватели привели в этот холодильник детей, даже совсем маленьких. Я тоже не стала пить. Ненавижу алкашей.

Потом мы дошли до пункта раздачи агитационных материалов. Нам выдали кучу разнообразной рекламной и праздничной продукции — бумажные цветы на длинных ручках, флаги СССР, плакаты на палках с лицами деятелей правительства и даже воздушные шарики. Двум блондинам-викингам из нашей общаги вручили здоровенный плакат "Нет атомной войне", толпа иностранных студентов перед нами вооружилась растяжками "Миру мир". Мне достался здоровенный лохматый цветок, которым, как меня предупредили, на Красной площади нужно будет махать.

— Слушай, странное название «демонстрация трудящихся», — сказала я Тосе. — Получается, что тут кому-то демонстрируют трудящихся?

— Ага, — хохотнул кто-то из парней. — Все трудящиеся здесь, а тунеядцы сидят дома и смотрят нас по телевизору.

Кадр из телетрансляции той самой демонстрации

Колонна приостановилась. Рядом со мной вдруг нарисовался тот учитель, который, как мне сказали, был моим научным руководителем. На сей раз я его узнала, но имя вылетело из головы.

— Прекрасно выглядишь, Верочка, — проникновенно сообщил он мне.

А затем случилось ужасное. Он, словно желая что-то сказать мне, вдруг наклонился и поцеловал меня в шею пониже уха. Я замерла. От него пахло спиртным и куревом. Как от Пашки. Гадко.

— Ну, что, проедемся после демонстрации ко мне домой? Надо же нам начинать работу над твоей диссертацией?

В голосе его было что-то такое, что ни с демонстрацией, ни с диссертацией, не согласовывалось. Меня вдруг прошиб пот, потом начало трясти. Я дернулась, развернулась, и, как испуганный заяц, рванула сквозь толпу. Подальше от него. Воткнулась головой в бородатого профессора, но даже не извинилась, просто обогнула и побежала дальше.

Впереди, перед рядами нашего института, шла колонна какого-то завода. Я ввинтилась в толпу с такими же бумажными цветами, какой был у меня, и, наконец, притормозила. Надеюсь, он не найдет меня тут. Окружающие не прореагировали, что в их толпе вдруг оказалась чужая, так что я, стреляя во все стороны глазами, наконец, немного успокоилась.

И тут колонна двинулась. Это было облегчение — никто не будет приставать ко мне с вопросами на ходу.

Очень скоро нашу толпу — колонну трудящихся — вынесло на Красную Площадь.

Это было круто. Очень. 

Гремела музыка, народ, в том числе совершенно трезвый, ликовал. Одна тетка, которой не досталось никакой агитации, проходя мимо здоровенной каменной будки, на которой было написано «Ленин», даже сорвала с себя песцовую шапку и начала отчаянно ею размахивать. Все кричали «Ура», диктор по громкоговорителю представлял входящие на площадь предприятия и вузы…

Меня этот ажиотаж вначале чуть испугал, но, в конце концов, я подхватила этот ликующий настрой и присоединилась к бравурному «ура-ура-ура», неистово размахивая своим уже изрядно потрепанным цветком…