Экзотический сеттинг

Поддержу флешмоб от Влады Дятловой https://author.today/post/439115

Если уж и падать с головой в Древний Египет, то по полной!

Вязкая тишина позднего вечера опускалась на Фивы, уставшие от полуденной жары, расползалась, как туман, по улицам, садам и «Великому дому» фараона Рамсеса I. Затихали голоса дворцовых слуг, шаги царской охраны становились размеренными и тихими. В своих покоях в украшенном резьбой кресле сидела Анхесенпаатон, устало облокотившись на столик для игры в сешат. Ей было далеко за сорок, и годы не пощадили ни красивого лица, ни когда-то стройной фигуры. Только волосы оставались по-прежнему темно-каштановыми, как и у ее бабушки. Анхесенпаатон давно уже не носила титул «Хозяйки Великого дома» и сменила имя на менее броское — Нефрет. Теперь она была тайным советником неопытного правителя, еще недавно занимавшего должность военачальника, и мудрым наставником принца по имени Сети. Неоднократно Рамсес предлагал дочери Эхнатона стать его законной супругой и царицей, но женщине, столько раз побывавшей замужем, уже не хотелось любви и семейных забот. За долгие годы ее сердце не перестало любить безбашенного и глупого мальчишку, в тени правления которого она светила подобно полуденным звездам во время солнечного затмения. К тому же новый царь был ее кровным племянником — сыном одной из младших сестер и военачальника Аху, дальнего родственника ее последнего мужа и правителя Хоремхеба.

Пристальный взгляд Анхесенпаатон был прикован к двери, а пальцы нервно вращали игровую фигурку с головой шакала. Несмотря на позднее время, ей совершенно не хотелось спать, ибо предвкушение встречи с чеканщиком Пармесом наполняло тело приятной эйфорией, а ожидание возбуждало фантазию. 

Усилившиеся за дверью шорохи привлекли ее внимание. Женщина улыбнулась, когда распахнулись кедровые створки и в сопровождении носильщиков в покои вошел Пармес. 

— Я так ждала тебя, — прошептала Анхесенпаатон и протянула руку, которой чеканщик, преклонив колени, коснулся лбом. 

— Все так, как ты хотела, моя царица.

Пармес махнул рукой, и рабы с носилками приблизились к креслу госпожи. Он сдернул ткань с высокого предмета, открывая взору женщины погребальную маску, заигравшую золотыми бликами в свете десятков масляных ламп. Выпав из разжавшихся пальцев, костяная фигурка с шумом ударилась об пол. Царица оперлась на подлокотники и с трудом встала. Словно не веря глазам, она коснулась золотого лица, провела ладонями по украшенному синей глазурью головному убору. 

— Оставь ее до утра, — не сдерживая слез, прошептала женщина. 

— Как прикажет моя госпожа, — Пармес бесцеремонно смахнул костяных шакалов и собак со столика и собственноручно поставил на него маску. 

Поклонившись, он расплылся довольной улыбкой и быстрым шагом покинул покои царицы в сопровождении семенящих позади рабов.

Оставшись в одиночестве, Анхесенпаатон села обратно в кресло, облокотилась на столик и положила голову на сложенные запястья. Она посмотрела в застывшие лазуритовые глаза и тяжело вздохнула. Где-то там, под песком и камнем, в одной из десятков царских усыпальниц лежит такая же маска... Ее маска, которую она преподнесла как прощальный дар любимому первому мужу — своему брату по отцу — Тутанхамону. Сердце женщины наполнилось тоской по прошлым, тяжелым, но порой счастливым временам. Сейчас она отдала бы все, даже эту золотую маску, чтобы прожить свою жизнь заново и уберечь того, кто был ей так дорог. По щеке дочери Эхнатона скользнула слеза и спряталась в уголке губ.

Воспитанница мудрой царицы Тии, ее любимица, Анхесенпаатон впитала в себя все уроки тонкой политической игры, которую только могла вести женщина в ее время. Но девочка никак не понимала, как может жена царя «светить, находясь в тени своего мужа». Тогда бабушка зажгла светильник и вынесла его во двор, залитый полуденным солнцем, и спросила: 

— Светло ли тебе от его пламени? 

— Его почти не видно, — ответила принцесса. 

— Так и царица — одна у власти она не даст света. А теперь? — Тиа зашла за колонну, отбрасывавшую густую тень. 

— Он светит! — обрадовалась девочка. — Так ярко! 

— Колонна — это муж, и чем выше он в обществе, тем чернее его полуденная тень, в которой ты можешь сиять подобно солнцу, оставаясь при этом маленьким светильником. Помни об этом… 

И Анхесенпаатон приняла как должное выбор отца: женой единственного сына и наследника Тутанхамона должна была стать именно она, а не старшая сестра. Принцесса догадывалась, что за решением царя стояла бабушка, пытавшаяся всеми силами удержать власть великой Та-Кем над набирающими силу соседними государствами. 

Тутанхамону было всего девять, ей — пятнадцать, когда опустел царский трон в Ахетатоне. Мать пережила отца всего на несколько месяцев, бабушка уже два года как покоилась в семейном склепе. Два ребенка остались одни в пустеющей столице, если не считать Кию — мать ее брата. Всегда совавшая нос в государственные дела, настраивавшая молодого царя против жены, эта женщина невероятно злила юную царицу. И после очередных упреков супруга, Анхесенпаатон решила избавиться от человека, несшего раздор в семью. Дождавшись подходящего момента, девушка подброшенной запиской заманила Кию на уже опустевшую западную окраину города. Принцесса внезапно напала сзади, толкнула женщину вперед, на разрушенную ограду дома. Простой, но увесистый солдатский топор довершил задуманное: переломав ненавистной женщине ребра и изрубив правую руку, Анхесенпаатон без тени сожаления ударила еще живую Кию бронзовым топорищем по лицу и, сорвав с шеи драгоценное ожерелье, размозжила череп солдатским приемом, показанным начальником дворцовой охраны. Закопав топор, украшение и свою окровавленную верхнюю одежду, царица вернулась во дворец в сопровождении скульптора, которому она заказала свою статую в полный рост. Тело Кии нашли на следующий день, и весь город на два месяца погрузился в траур.

 

Столицу каждый день покидали жители, возвращаясь в Фивы. Тутанхамон был в отчаянии, с наступлением сумерек метался по дворцу, придумывая, как вернуть людей. Но все его идеи были лишь детскими фантазиями, от которых уставали и чиновники, и писцы. В один из таких вечеров Анхесенпаатон привела брата во внутренний двор и, показав на ласточек, свивших гнезда на перекрытиях колонн, спросила: 

— Что будет делать птица, если разрушат ее гнездо? 

— Она постоит новое в другом месте, где никто ее не тронет, — ответил юный царь и с недоумением посмотрел на сестру. — Ты сейчас о чем говоришь? 

— Давай станем птицами, вернемся в Фивы и там совьем новое гнездо. Возродим все, что забыл наш отец. И тебя будут почитать как бога и уважать как царя, — и она нежно поцеловала его в щечку.  

Он прислушался к совету, и царская чета переселилась в фиванский дворец, без сожаления отдав на растерзание ветру и песку некогда цветущий город бога Атона.