Реквием, глава какая-то

...Проплыла надпись «АРКА...», наполовину загороженная рекламным щитом; шит рекламировал какую-то охранную организацию и на нем был нарисован диковинно одетый парень с мечом в руке; во лбу зияла не то звездочка, не то дыра от пули. Организация называлась аббревиатурой «Н.А.Р.».

«Что бы это значило?» – подумала я автоматически, отвернулась от окна и продолжила беседу на более животрепещущую тему «одиннадцати вопросов по Жуку»:

– Меня по-прежнему интересует, где он провел ночь на первое. Утром – да, известно, он был в «Осинушках» у Гоанека. Первого же числа в «Осинушки» прибывает Глумова, которая оставалась там, насколько я понимаю, до утра следующего дня. Второе число как будто тайн не таит, – я улыбнулась невольной тавтологии и продолжала: – Визит в миссию, потом он буквально сваливается с неба на голову Федосееву...

– Да, насчет Федосеева все понятно, – перебил меня мой спутник. – Проверка «тайны личности». А вот звонок Страннику... Помолчал и отключился. Зачем? Если обстоятельства смерти Тристана именно таковы, как мы предполагаем, то пользоваться номером, который знал только он… ну, по крайней мере, это неосторожно.

Я была не согласна.

– Почему? Может он хотел спутать карты. Мол, жив Тристан...

Николай покачал головой.

– Не проходит. Все уже в курсе – он же сам доставил труп на базу. И первым, кто об этом узнает, будет именно Странник.

– Тогда, – не унималась я, – демонстрация силы: я все знаю, и вам меня так просто не взять.  Да бог с ним, со Странником. Между прочим, еще неизвестно, был ли этот звонок – мы ведь знаем о нем только со слов Странника. А он мог и выдумать…

– Да зачем?! 

«Действительно», – подумала я, но сдаваться не собиралась. 

– Чтобы подхлестнуть Максима. Он и не такое может отколоть, его понятия о морали, мягко говоря, несколько сдвинуты...

– Мак не тот человек, которого надо подхлестывать, – возразил Николай. – Опять же тот звонок во время вечеринки... Зачем Гурон порол эту чушь? Если это прощупывание, то довольно странное.

– Гурон знает репутацию Максима...

– Кто ее не знает!

– ...И вдруг обнаруживает, что Мак так и вьется вокруг него, причем зачем-то маскируется под журналиста. При деятельном нраве Мака всего-навсего кропать статейки? Не убедительно. Лева прекрасно должен понимать: где Мак, там и Странник, а Странник – это контора.

– Комиссия, – поправил меня спутник.

– Это там комиссия, а у нас контора. Не отвлекайся! Итак, в общих чертах мы знаем, чем Гурон занимался второго числа; эти визиты и звонки позволяют делать некоторые выводы. Потом утром третьего дня Гурон наносит визит Бромбергу – и целые сутки мы не имеем о нем совершенно никаких сведений. Спрашивается: что он делает в течение этих суток?

Мы попробовали на зуб проблему третьих суток, но тут наша соседка напротив, прислушивавшаяся  к нам с весьма уважительной настороженностью (интересно за кого она нас принимала?), напомнила о себе:

– Вы вроде собирались выходить в Младших Натановичах? Так это сейчас.

Мы глянули в окно, торопливо поблагодарили, подхватили наши сумки и поспешно выскочили из вагона. Дверь за нашими спинами закрылась незамедлительно. 

Мы посмотрели друг на друга, вздохнули и рассмеялись: 

– Да, хороши...

Электричка двинулась с места и умчалась. Мы спустились с перрона, перешли через пути и огляделись.

– Магазин – вот он. Вот кафе. Но мне почему-то говорили только об одной дороге... – сказал Коля.

Я и сама видела приметное одноэтажное здание, на котором справа было написано «МАГАЗИН «ПРОДУКТЫ»», а слева красовалась вывеска «КАФЕ «У БОРИ И АРКАШИ»».

Мы посмотрели направо: надпись «МЛАДШИЕ НАТАНОВИЧИ» красовалась во всем своем фанерном великолепии.

– Станцией мы, по крайней мере, не ошиблись, – подтвердила я. – Куда пойдем?

– Говорили, здесь указатели развешаны, – проговорил мой спутник.

Мы еще раз обозрели окрестности. Указателей по-прежнему не наблюдалось.

 – Помнится, по телефону мне сказали, что если идти прямо по дороге, то это минут через десять-пятнадцать, – словно бы про себя сказал Николай.

 «Что ж, попробуем, – подумала я. – Хотя, что в данном случае считать направлением вперед?»

Поделившись данным наблюдением, я предложила – по привычке – пойти налево. Николай, не долго думая, согласился. Вежливый он, однако, мужчина.

И мы пошли по левой дороге.

Сначала она была довольно оживленной: какие-то личности, типичные отдыхающие, двигались в основном нам навстречу. По отрывочным доносящимся разговорам можно было понять, что направлялись они в основной массе – «ан масс», как сказал бы известный персонаж, – к магазину-кафе, за чем именно нетрудно догадаться. Но чем дальше в лес, тем меньше становилось страждущих отдыхающих, а у попадавшихся иногда вдоль дороги домиков местных жителей не наблюдалось вовсе. 

Сиеста.

Дорога плавно изгибалась; домики уступили место углубленным в лесопосадки строениям пансионатного вида за казенными заборами. Где-то здесь, ближе к заливу, должен был находиться и бывший теперь пансионат «Водник», от которого нам оставалось бы дойти буквально два шага до места назначения. А в пути мы были уже минут десять. 

Шли мы не торопясь, продолжая дискутировать «одиннадцать вопросов» и уже добрались до того, что, по нашим предположениям все же произошло в известном музее в ночь с третьего на четвертое (так называемая «Битва железных старцев»), и возможные последствия прозвучавших несколько позже выстрелов представились мне несколько в ином свете. 

Как вдруг мы с интересом обнаружили, что пришли к тому же, с чего начали. И в фигуральном смысле – что было не так удивительно: на пресловутых «одиннадцати вопросах» по достоверным данным не мы одни заходили в тупик (а задача тех, первых, была куда легче; им их задали конкретно, а нам было предложено даже сформулировать вопросы самим, только на основе исходных данных; неплохо, верно?), и – что гораздо забавнее – в смысле вполне физическом. То есть мы обнаружили себя стоящими на том же месте, откуда – мы разом поглядели на часы – чуть менее получаса назад ступили на благословенную землю Младших Натановичей. Перед нами, уходя в обе стороны, поблескивало на весеннем солнышке полотно железной дороги, к которой притулилась знакомая серенькая платформа, а прямо перед нами стоял павильончик продуктов-кафе с легендарным названием, около которого пылился грузовичок.

Добчинский (перебивая): Э, позвольте, Петр Иванович, я расскажу.

Бобчинский: Э, нет, позвольте уж я... позвольте, позвольте...

 вы уж и слога такого не имеете...

Добчинский: А вы собьетесь и не припомните всего.

Бобчинский: Припомню, ей Богу, припомню. 

Уж не мешайте, пусть я расскажу, не мешайте! 

Скажите, господа, сделайте милость, чтоб Петр Иванович не мешал.

Н.В. Гоголь, Ревизор

Мы удивленно переглянулись.

– Вот тебе и раз, – сказал Николай. – Это мы что же, выходит, кругаля дали? Однако. 

Я засмеялась.

– Случается. Надо быть внимательнее.

– Пожалуй, лучше всего будет у кого-нибудь спросить.

И мы спросили. Как раз на нашу удачу из кафе-продуктов на нас набежали двое явных аборигенов. Точнее, двое очень довольных затоваренных отдыхающих. И Николай обратился к ним за помощью.

– Значит, так, – бодро начал объяснять пузатенький крепыш в очках и шортах: – Идете вот по этой дороге, – он указал в направлении, в котором мы шли с самого начала, – за поселок выйдете, там сразу будет «Следопыт»…

– …Такое здание со шпилем, – включился бородатый очкарик, которому очень не терпелось внести свою посильную лепту в пояснения. Его рука, видимо, изображая вышеозначенный шпиль, с победно вытянутым вверх средним пальцем, уперлась в зенит.

– Да, – смерив оценивающим взглядом сие произведение зодчества, подтвердил очкарик в шортах. – Потом справа увидите «Ангар-18»…

– …Такой здоровенный, алюминиевый, – оконтурил обеими руками бородатый, – на нем по-арабски написано «18»…

– Красной краской, – нервически уточнил круглячок. – Потом, метров через сто…

– …Пятьдесят, – показал бородатый.

– Да, через сто пятьдесят, – просуммировал круглый, – за поворотом, в глубине, будет база «Хрустальная»…

– …Там забор такой длинный, – бородач растянул руки на всю длину забора, на все сто пятьдесят. – И домики, – он сложил руки жестом давно уже бывшего премьера на давнишних выборах.

Пухлячок кхекнул, но продолжал:

– А как забор кончится, увидите впереди памятник… – Он стрельнул глазами в приятеля, но это не помогло.

– …И дерево! – обрадовался тот. – Такое, – он растопырил пальцы и тут же переменил позу и стал очень похож на памятник вождю мирового пролетариата. – Вот такой.

– Нет, не такой! – не выдержал толстенький и моментально изобразил другого вождя, который всех времен и народов.

– А за ним, – ловко подхватил выпавшую из рук приятеля инициативы бородатый, – ближе к Разливу, на этой стороне… – он чуть не зацепил семафорящей рукой приятеля по носу.

– …«Водник»! – выкрикнул кругленький.

Скорость истечения из них информации возросла до невероятия, и, размахивая руками на манер ветряков и посекундно перебивая друг друга, в живых картинках они сразу оба, оптом, поведали наш дальнейший путь.

В общем-то оставалось уже недалеко. Потому что сразу от «Водника» («Он теперь «Эр-Рула» называется, это по-фински, помните, песенка такая была: «Эх, Рула, ты Рула, Эр-Рула, Эр-Рула…» – «Ничего подобного! Простое сокращение от «Русская Рулетка», там сейчас казино строят…») нам надлежало идти к берегу Разлива («Наверное, залива? – уточнила я. «Я и говорю Разлива», – кивнул кругленький, и я не стала уточнять) и по дорожке на насыпи прямо к месту с названием Уктус («А это что, по-твоему, по-латыни? – ядовито вопросил приятеля толстенький. «Да, искаженное от «урсус» – медведь»), где, собственно, и находится база спортобщества «Динамо», то место, куда мы стремились.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Теперь мы точно не заблудимся. 

– Мы бы вас проводили, – сказал, отряхиваясь, бородатый – он только что изображал собой насыпь, по которой мы должны будем пройти.

 – …Только нас в «Сосновом бору» ждут, – победительно закончил за него фразу полный, довольный тем, что последнее слово таки осталось за ним. 

Не тут-то было!

– …А это в другой стороне, – радостно просемафорил бородач. И кругленький увял.

– Что вы, что вы, – заторопился Николай. – Не стоит себя утруждать.

– Им только в цирке выступать, – сказала я, когда мы отошли на достаточное расстояние. – «Пат и Паташон! Весь вечер на арене!» Могли бы поиметь успех.    

– «Живые картинки и предсказания будущего!» – подхватил Николай. – Только мне они больше Ильченко и Карцева напомнили. Типичные Авас и Сидоров-кассир. Ты все запомнила?

– Кажется, да, - сказала я неуверенно. Вообще-то я больше надеялась на него: кто из нас, в конце концов, человек, а кто автомат? – Да мы вроде мимо всего этого проходили. Только памятник там, кажется, какой-то не такой был.

– А по-моему, он очень неплохо изобразил, – отозвался Николай.

– Кто из? – попросила уточнить я.

Но Николай Калашников, человек и автомат, в ответ просто пожал плечами.

Стеклянные этажи над вершинами сосен внезапно кончились.

 Гигантская глыба серого гранита выросла над соснами. Кондратьев вскочил. На вершине глыбы, вытянув руку над городом и весь подавшись вперед, стоял огромный человек.

АБС, ПХХ11В

Памятник оказался действительно не таким. Он изображал довольно рослого человека с смешном старомодном костюме, опирающегося на непонятный… э-э… аппарат?.. который я приняла было за продолжение абстрактного постамента. Если уж продолжать аналогию с разнообразными вождями, то скорее он напоминал некую помесь Железного Феликса с подросшим Ильичом; у нас в Гомеле такой стоит на главной площади – Владимир Ильич в шинели от Феликса Эдмундовича.

Медные буквы на постаменте были частично сбиты чьей-то не очень усердной рукой. Из остатков можно было, конечно, с пропусками, сложить: «В…АДИМ… …КО…ИЙ», а ниже нечто даже чуть неприличное: «5 …ЕБ…Я …ОД …ЕСО…».

Интересно, что бы это значило?

– «Владимир Маяковский»? – предположил Николай.

– По экстерьеру похож, но не бритоголовый, – отмела предложение я. – И пропусков маловато.

– Тогда «Жуковский»?

– Какой? Если тот, что «Академия имени…», то где борода? А если тот, что «Светлана»… Не помню даже, как он выглядел. Тем более, как звали.

– Первая буква на «Ж» похожа, – присмотрелся к останкам надписи Николай

Я тоже пригляделась, пытаясь разобрать следы, оставшиеся от исчезнувшей буквы.

– Какая же это «Ж»? Это скорее иероглиф «санзю».

Мы переглянулись.

– Бред, – сказал автомат Калашников.

- Как знать, - возразила я.

Мы перечитали по буквам:

«В*АДИМ*** **КО***ИЙ,  5 ****ЕБ*Я,  *ОД *ЕСО*» 

Предполагаемый «санзю» стоял первым в фамилии и был обведен мелом.

Мы снова переглянулись.

Теперь уже я сказала: «Бред», а Николай не стал возражать и пошел узнавать дорогу к зданию «Эр-Рулы» или «Русской рулетки». Хотя на здании по-прежнему красовалось «Водник».

Я осталась в одиночестве разглядывать надменную физиономию «Вадима Коего», стараясь понять, что это за хреновину он попирает могучей рукой. Не мозолистой, но своей.

Реквием благословенной звезде