Рассуждения героини перед "изнасилованием" (групповым).

Делюсь творческим замыслом и сомнением:

оставить эпизод как есть или это уже слишком?

Буду благодарен за советы и замечания, может чего упустил.

Наконец, несмело приоткрыв правый глаз, я обнаружила, что держу в руке пустую бумажку.[...]

И тут до меня дошло!

Молнией сверкнувшая догадка высветила все, что произойдет далее, с такой ясностью, и в таких деталях, что я даже поежилась!

Их трое. Ночь на дворе. Участок большой, кричи не кричи. А станция далеко. [...]

Сейчас, вот прямо сейчас, последует предложение! Непристойное! Мерзкое! Гадкое!

Маленькая фройляйн, уже готова чуток позабавиться?

А я, недоумевая, скажу: ах, про что это вы, милостивые государи-товарищи, толкуете? никак не пойму!

А они удивятся: да, как же, Княгинюшко? ужель не смекнете сами никак?

А я: так, если про то, что подумала, никак невозможно сие, воспитание, так-то-с.

А они: так и мы про то! пишите циферку в бумажку, да буковки, де вверяете честь свою совокупно со своим воспитанием, к нам в аренду на ночку. ужо, не подведем-с!

А я: да, как же не подведете, судари-товарищи? а репутация?

А они: дык, и ее тудой! не тревожьте-е-есь, голуба! нас-то трое да вы, никто и не узнает!

А я: да, как втроем-то такое дело спроворить? ведь грех!

А они: да, уж как-нибудь приспособимся! пишите!

А я: это как приспособимся-то? уж не хотите ли вы намекнуть кабальеро-товарищи, что в одинокое мое совершенство, вместях заглянуть вознамерились? а то еще в своих кобелиных фантазиях, чего похуже измыслите? нет-нет-нет!

А они: да, как же, нет-то, сударыня? про погоды беседы беседовали? беседовали! ручки нам целовать дозволяли? дозволяли! винишко сладкое в уста заливали? заливали! Так об чем разговор-то?

А я: так то ж авантажности ради, а не куртуазности для! да и не сдюжить вас всех-то никак!

А они: да, что ж вы такое на себя наговариваете? эка! за стать-то вашу и в базарный день не пятак дадут, а уж, прощеньице просим, за филейные расчудесности, и вовсе страшно представить! хоть и в одеждах джапонских, а все одно – оторопь берет! дык, как же не сдюжить-то? это, снова прощеньице просим, матушку-природу обидеть, что оснастила вас так преобильно! ну, будет! будет вам, сударыня, ребячиться! пишите в бумажку, да пойдем веселиться!

А я: да, как же веселиться, коли в печали я? нет-нет, никак невозможно! воля ваша, конечно, и сила ваша, но знайте: коли что, так и смерть готова принять, тока честь-то одна, и на поругание вам троим, волчарам позорным, не отдамся во веки веков!

А они: ну, что вы, ей-ей, аки Клара Целкин, сударыня? а то до подвала, пройдемте? давайте лапку вашу! попечалитесь там с часок, поразмыслите, с мышками за жизнь посудачите.

А я: с кем?

А они: с мышками! знаете, такие серенькие, лапки розовые, коготки востренькие, зубки тоже: ми-ми-ми, пи-пи-пи, Хрум-Хрум-Хрум!!!

А я: ах, судари мои разлюбезные, что ж вы раньше-то не обмолвились? чем писать-то?

Когда молния догадки долетела до этого места, я даже поискала глазами ручку, впрочем, без всякого успеха. А молния-то не остановилась, дальше полетела!

А они: что-то вы, сударыня, тянете так-то? уж нет ли умысла злобного хитрость нам причинить? отодвинуть в далекое будущее приятности наши взаимные? лобзания да терзания? любезности да скабрезности? а то можа мыслите – кавалеры на убыль пойдут? визитировать прелести передумают? Так это зря!

А я: дык, перо-то ваше без чернил!

А они: дык, в свои сервелаты кунайте! буде скаредничать!

А я: так и рада бы! да только дни-то у меня не червленые ныне!

А они: ба! да, что за беда-то? давайте пальчик ваш разлюбезный, кольнем маненечко ножиком, так хоть романсы пишите!

А я: да, вы-то судари, так не шутите! это ж больно!

А они: дык, вся жизнь человечья сплошная боль, от рожденья до смерти! особливо у вас, женщин, племени крапивного семени! буде выкобениваться, сударыня! давайте пальчик!

Уж не знаю докуда бы долетела та молния в итоге, да и знать тогда не хотела, потому что волосы мои, и на этом месте, уже стояли дыбом, причем, вполне допускаю, не только на голове!

Ноги подкашивались, и обморок был совсем недалече, когда Дип, наконец, прервал тягостное молчание:

– Может, все-таки перевернете бумажку?