Ростовое колесо

Злость, страшная, животная злость на этих подонков, которые пытались утопить моего Эмиля вытеснила из души все трусливое человеческое, сомнения и рассуждения о людях и нелюдях, вытеснило и страх того, что кто-то меня заметит. Посадят на вилы! Кто? Жалкие людишки, убивающие ради забавы? Ну-ну! Пусть только попробуют! Я стану водой, стеку по этим вилам в землю, а потом вырасту из земли, переловлю этих подонков и перекусаю. Аккуратно, каждого в сонную артерию. Чтобы они уже больше никогда...

Никто не узнает меня, моего имени, никому и в голову не придет, что я студентка. Зато какой начнется кавардак, паника, крики. Вы же так хотели повеселиться. Заигрывая с Подтемьем, взывая к нему. Вот оно и придет. Каждому по вере своей!

Так я думала, пока помогала Эрлу тащить из воды бесчувственного Эмиля, пока держала его мокрую, безвольно болтающуюся голову, а Эрл лупил его ладонью между лопаток. Злость, отчаяние и паника так хлестали из меня, что Эрл не выдержал, вызверился:

— Прекрати немедленно! Отвлекаешь. Лучше смотри и запоминай. Тебе НУЖНО это уметь.

Ничего мне не нужно было, кроме одного вздоха Эмиля, вернувшего бы мне надежду. И когда, наконец, он принялся кашлять, хватать воздух и снова кашлять, все сразу отступило — и гнев и боль. Слава Солнцу... Слава Всемилостивому, прекрасному, светлому Солнцу, что так добро к своим детям.

«Слава дяде Эдмонду ... — услышав мои мысли, фыркнул Эрл. — Который научил меня всему, что должен знать и уметь иттиит. Поднимаем. Раз, два...»

Вдвоем мы оттащили полуживого Эмиля под куст шиповника, где нас не было видно с дороги.

Он был без чувств и не владел своим телом. Как длинная, угловатая тряпичная кукла на свободно двигающихся шарнирах. Грязная вода лилась по его одежде. Меча при нем не было. Подонки украли, содрали ножны с ремня, вырвали с мясом.

«Я так и знал.... так и знал... — шипел в моей голове Эрл, снимая с Эмиля куртку. — Несмышленый детеныш. Чем же ты насолил Подтемью... На, — куртка полетела в меня. — Выжимай!»

Из куртки на траву упала насквозь промокшая толстая книга. Эрл поднял ее, на мгновение задержал взгляд на обложке и, удивившись, — я отчетливо слышал это мелькнувшее в нем искреннее удивление, — быстро запихал книгу Эмилю понадежнее под ремень брюк.

Выжатую, но грязную и все равно мокрую куртку надели на Эмиля, усадили его, прислонив к стволу орешника боком, так, чтобы грудная клетка оставалась раскрытой, и он мог дышать глубоко и ровно, и так, чтобы он «не захлебнулся собственной блевотиной».

Эмиль что-то бормотал про жреца и книгу. Сначала неразличимо. Потом произнес — «Свиф». Он не был испуган и видимо совсем не понял, что с ним случилось, его дух беспокоился о совершенно других, каких-то сложных, высоких материях. В этом был весь Эмиль, и за это я его любила еще больше. Настолько, что готова была простить все, даже Ричку.

Своими синими перепончатыми руками я нежно стерла с его волос и лица грязные полосы тины и ила. Погладила по щеке. Что? Что тут произошло? Что он сделал, что его решили утопить прямо в запруде? Милый... любимый мой мальчик...

Эмиль сначала поморщился, а потом улыбнулся. Пьяно, криво, доверчиво.

— Итта... — одними губами прошептал он.

Я отпрянула. За всем случившимся я как-то позабыла, что нахожусь в полном иттиитском обличье. Да еще и там, где по представлениям Эмиля мне нельзя находиться. Сейчас, сейчас он откроет глаза. Увидит меня. И тогда либо испугается, либо мне влетит. Влетит в любом случае, даже если он испугается... Но глаза Эмиля оставались закрытыми. Только улыбка теплилась на лице, прислоненная к стволу орешника щека дернулась.

«Все, — строго проговорил в моей голове Эрл. — Он скоро очнется. И лучше бы ему тебя сейчас не видеть. Идем!»

«Я его не оставлю!» — ужаснулась я.

«Ты обещала слушаться, — Эрл выпрямился, хрустнул пальцами, повел изящными белыми плечами. — И не разводить сопли. Да успокойся ты. Через пять минут здесь будут Левон и Герт. Они ему помогут. Похоже придурок Левон сожрал какую-то дрянь. У него живот прихватило. Так что он направляется прямиком в эти кусты. Надо идти, девочка.»

Он положил руку мне на плечо, призывая подняться, оторваться от спящего Эмиля, призывая бросить его, во имя того, чтобы сохранить нашу тайну, и чтобы продолжить охоту, которая нас ожидала.

Девочка во мне хотела одного — сидеть рядом со своим возлюбленным, вот тут, прямо на земле, обнимать за плечи, греть, охранять, ждать его пробуждения.

Девочка — да, но не иттиитка. Иттиитка понимала, что Эрл прав. Она слышала, Герт и Левон совсем близко. Нельзя показываться им на глаза — ни синей, ни тем более голой. Надо спешить.

Я поднялась, оглядела берег.

Совсем стемнело. Там, на той стороне запруды один за другим воспламенились пугала. Огненные цветы тянулись вверх, к черному небу, но наши особое зрение растягивало их в гибкие живые хороводы, опоясывающие город. Точно бы это был лесной пожар или кольцо надвигающегося врага.

— Пора! — нетерпеливо повторил Эрл вслух.

Все изменилось. Улицы враз опустели.

Здесь, в черноте ночи, свет фонарей и факелов обтекал нас как вода.

Мы проходили по Уздоку как истинные хозяева и выгодополучатели всего, что есть в этой земле, и нам нравилось это ощущение. Для нас больше не существовало внезапных встреч. Внутренняя карта вела иттиитов по безопасным дорогам.

С наступлением темноты рыбы покинули запруду и теперь бродили по переулкам Уздока, натыкались на углы заборов и зданий, собирались в группы и с серьезностью священнослужителей качали хвостами, пили нечто светлое, текущее вдоль улицы по длинному желобу.

Огромные не то свиньи, не то кошки с усталыми человеческими глазами тоже лезли к желобу напиться, но рыбы гнали их прочь, топая толстыми короткими ногами и размахивая плавниками. Несколько свиней-кошек увязались за нами. Они крались поодаль, басовито мяукая, и мне даже показалось, что одна из них мысленно произнесла странно знакомое слово «кранч».

Мы относились к происходящему с равнодушным вниманием. Отмечая детали и ничему не удивляясь. Мы шли по чутью, по тому животному нюху, который не признавал сторонних эмоций.

Оно привело нас почти на окраину, во двор какого-то двухэтажного бунгало. Двор, сараи, конюшня, две телеги во дворе. Одна грузовая, другая крытая ярко раскрашенным пологом, как телега бродячего цирка. В окнах бунгало трепетал тусклый свечной отсвет.

Обычное пристанище уздовчан встретило двух иттиитов полной шкатулкой с секретами.

Внутри него находилось с десяток людей и только одно сознание, которое спало и грезило. Сон был больной.

«А вот и наша козочка...» — прошептал-прошипел Эрл. К его привычному пренебрежению добавилось нечто новое, сосредоточенный азарт животного, идущего по следу врага.

Уцепившись за карниз, Эрл невесомой белой тенью вспрыгнул на окно первого этажа, потом перебрался по стене через водосток и подтянулся за основание балкона второго и перетек на балкон. Я сразу последовала за ним, с наслаждением ощущая легкость и ловкость своих движений.

Мне, девочке, ни за что бы не преодолеть такую стену. Я бы испугалась, да и наверное не справилась физически. Но для меня-иттиитки путь от земли до балкона занял не больше минуты. Вот поэтому Кит Масар бредил идеей высшей расы. Понимал разницу, подонок.

Все было проще и легче. Лишние страхи и чувства не мучили. Тело слушалось беспрекословно. Да и мир, сам мир складывал нам с Эрлом под ноги свои тайны. Мы слышали все.

Одурманенную Дамину и находящуюся рядом с ней бабу. И других, ожидающих где-то внутри дома. Мы слышали лошадей, мышей и слоняющихся по двору свиней-кошечек, которых мы бросили.

Наши особые глаза, хоть и разворачивали привычный мир в сферу, давали большой обзор и не требовали много света.

Мы притаились на балконе и смотрели через неплотно задернутые шторы в комнату, где происходило приготовление Дамины к тому страшному ритуалу, от которого мы должны были ее спасти.

Внимание наше сразу привлекло ростовое деревянное колесо, приставленное к стене комнаты. И там же, на этом колесе, мы увидели бесчувственную Дамину. Дамина Фок, стройная, высокая, наряженная в красивое платье Дамина была такая бледная, что ее лицо просто таки светилось в темноте. Ее едва слышное дыхание и редкие-редкие удары сердца немного успокоили меня.

Рядом с Даминой крутилась все та же крупная бочкообразная баба с орлиным носом. Вот только теперь баба была не в мужской одежде, а завернута в домотканое полотно, перевязанная какими-то ремешками на руках и широкой талии, и лысая ее голова тоже скрывалась под импровизированным капюшоном. Баба трепетно, чуть ли не дрожа, поправляла корсет белого платья Дамины, и эмоция от нее шла настолько пронзительные, что я невольно вспомнила морриганок из Дасницского форта и саму ведьму Ханку, ту, которую я возможно убила. Женская похоть, женская трепетная любовь... Эти чувства выбили из меня весь хладнокровный настрой. Отвращение волной поднялось в моей иттиитской душе, вызвав порыв вылезти из укрытия, ринуться туда, вцепиться в глотку этой возрастной девахе, отобрать у нее несчастную Дамину, укрыть одеялком и отвезти как можно дальше от этого мерзкого праздника...

Я дернулась, чтобы лезть в окно. Никаких рассуждений. Только животный инстинкт, «волкалачий нюх». Напасть сзади. Обездвижить, забрать Дамину. Вся эта последовательность уже нарисовалась в моем воображении, как проложенный чутьем пунктир. По нему лишь следовало идти.

«Куда?! Эээ... — Эрл буквально стащил меня с подоконника за лодыжку, обхватил поперек туловища, склонив над моим плечом свои зубы.

«Дура! Дернешься, ухо тебе откушу! — и добавил уже язвительно. — Кажется, я начинаю понимать, что мальчуганы Травинские в тебе нашли... Экая импульсивная цыпочка.»

«Отпусти! — ощетинилась я. — Тебе смешно! А мне противно. Мы пришли спасать Дамину. Разве нет?»

«Да святая Неринга! Ну не так же! Если сейчас себя обнаружить, Вассу придется убить. А убивать племянницу старосты Уздока путем нападения нечести — это глупо даже по твоим меркам. И потом, Нельзя же грызть всех, кого хочется загрызть. Ты же культурный человек, цыпочка».

«Что ты предлагаешь? Смотреть?»

«Ждать момента, — все так же нависая зубами над моим ухом, проговорил Эрл. — И, если уж извлекать из ситуации пользу, то тут есть на что поглядеть. Одна ритуальная икебана чего стоит».

Мне показалось, что голос Эрла в моей голове изменился, стал чуточку мягче, вкрадчивее, передаваемая мысль потекла медленнее. Я успокоилась и сосредоточилась на разглядывании праздничного убора Дамины.

Украсили ее весьма интересно, помимо богатейшего деванского узора на ее рубахе, змеящихся по плечам и рукам плетеных фенечек с бисером, маленьких кожаных кармашков, надетых на пальцы ее ног, уважение вызывали также колосья, гроздья и плоды, на которых Дамина возлежала, крепко-накрепко привязанная. Талантливый художник-декоратор сделал из Дамины Фок настоящее праздничное панно.

«Впечатляет, — произнес в моей голове Эрл. — Не хватает только птичьих гнезд, из которых на зрителя станут выпадать молодые птенцы. Но это я уже придираюсь...»

Я не могла отвести взгляда от зрелища, которое хоть и было ужасным, однако несло в себе некое настоящее, больное в своем проявлении и пронзительное в сути.

Васса Марцони тоскливо подвывала, как потерявшая волчат волчица, даже не подвывала, а выла, будто расставалась с Даминой навсегда. Горе ее было совершенно неподдельно. Она целовала Дамину, как священный кубок, прикусывая в лебединую шею, плечи и грудь, которую тут же на наших глазах извлекла из расшнурованного декольте. Эти долгие, вдумчивые поцелуи несли, пожалуй, самую заповедную нежность, на которую вообще может быть способна одинокая человеческая особь.

От этого зрелища спящей принцессы возле которой умирала от любви возрастная деваха, несло эмоцией высочайшего накала. Здесь явно зрело нечто, Некое Событие, после которого, вероятно, любое подобное чувство умрет в Вассе навсегда...

«Рано или поздно каждому находится своя роль в этом спектакле жизни... — чуть грустно и при этом изысканно иронично заговорил Эрл. — И ваша девушка-шаблон обрела достойную роль. Стала последней игрушкой великовозрастной некрасивой девочки. Но и Васса Марцуни, по всей видимости, тоже пешка, чья-то игрушка, взятая за вымя собственной слабости. Вот это, цыпочка, и есть игры людей людьми. И не только людей. Такой нерастраченный кувшин страсти... Невыпитый кувшин, амфора с вином, превратившимся в уксус, в горькую воду для истечения из глаз. Большая некрасивая девочка, не нашедшая в себе ума сотворить из себя вещь в себе. И потому играющая в те же самые куклы, только теперь живыми девицами. Целое озеро свободной энергии, источник мощнейших возможностей для любых сил. Вот оно что — эта убогая с виду Васса. А мы тут в разбойников играем, как не стыдно!»

Я удивленно посмотрела на Эрла, мы встретились темными, бездонными взглядами. Черные глаза на его белом лице были печальны, очень печальны. Так, что человеческое внутри меня невольно поежилось.

Так мы и ждали, пока Васса прощалась со своей несчастной, прекрасной игрушкой. Обнимая и целуя ее везде, только не в губы. Невеста Красного Короля должна была оставаться нецелованной.

Я не могла всерьез отнестись к этому фольклорному персонажу. Красный Король. Плоский, безликий персонаж детских сказочек. Злодей из древнего мира, заточенный собственным братом в Подтемье. Предмет страха и поклонения первых диких людей Нового Мира, забывшего старый мир и испуганных перед стихией. Равно как и страх перед послекатаклизменными ураганами, затяжными грозами и радужными сферами, парящими в небесах. «Языческая дикость, антинаучный вздор, — как говорил Эмиль. — Все, чему человек не может дать объяснение, вызывает у него интерес вкупе со страхом и раболепным ужасом. Беда в том, что современный человек знает ничтожно мало, в сущности почти ничего».

И вот теперь Дамина Фок предназначалась этому «антинаучному вздору» в невесты.

Эрл, который наверняка слышал мои мысли, не добавил ни слова. Ни да, ни нет. Он наблюдал, как Васса мужественно заставляет себя зашнуровать декольте Дамины, в последний раз поправить ее короткие волосы и вплетенные в них розочки, а потом — взять со стола свечу и выйти за двери, дав команду тем, кто все это время скрывался в темноте и ждал.

Девушки, одинаковой девчачье-мальчишеской стати, восемь человек, в одеяниях совершенно монашеских, перевязанные до глаз. Они пришли за колесом, приняли его и аккуратно покатили прочь из комнаты к лестничному пролету. Они не зажгли свечей, не зажгли фонарь. Им не нужен был свет. Они прекрасно ориентировались в этом доме, вероятно зная в нем каждый квадратный дюйм.

Дамина равнодушно и не спеша, а также не приходя в сознание, вращалась по вертикальной оси, уходя по лестнице вниз.

Синхронно, точными ударами ног, мы вскрыли балконную дверь и проникли в комнату. Осмотрелись. Комната напоминала швейную мастерскую. Ткани, ножницы, лезвия и линейки, клей и проволока, живые и искусственные цветы. Повсюду, на столах, на полу, на стульях. Нам нужны были ткани, и еще ремни... А, возможно, и ножи. Острые портняжные бритвы...

Эрл справился с моей маскировкой быстро и ловко. Его галантерейные таланты проявились в спором превращении большой синей тряпки в платье, накрывшее меня до самых глаз.

Себя он тоже принарядил сам. Не дав мне даже прикоснуться «корявыми ручками» к создаваемому им шедевру. Эрл что-то там примотал, обернул, что-то подтянул, выпустил на грудь складки, и передо мной уже стояла изящная девушка, с тонкой талией и узкими плечами, в весьма стильных, соблазнительных обмотках до пола, чтобы скрывать его белые, щупальцаобразные ноги.

Преображение заняло не больше трех минут. Напоследок Эрл стянул со стола нож, спрятал его в складках своей одеженки и мы бросились догонять колесо.

*часть проды 

полностью глава, надеюсь, будет завтра